Тысяча орков

Она знала, что врагов чересчур много. Чересчур.

Она упала навзничь, полуосознанно огородившись от предсмертных криков, что доносились с поля кровавой сечи. Женщина увидела, как перебирал в воздухе ногами человек, вздетый на орочьих копьях. Завывая и лягаясь, несчастный сумел каким-то чудом вновь оказаться на ногах и устоять, хотя он и был смертельно ранен.

Так и стоял этот человек, пока не ринулось на него несколько орков и он не повалился под ударами врагов.

Женщина уходила крадучись, проползая между каменных глыб, протискиваясь в темноту, что скрывалась под нависавшими валунами. Она пыталась сдерживать дыхание, не дать вырваться наружу крикам, что разрывали ее грудь изнутри. Она не видела поля битвы из-под камней, однако слышала многое. И слышала слишком хорошо.

Уже после того, как стихли крики, она долго лежала в темноте, объятая ужасом. Ей было известно, что по меньшей мере одного пленника орки утащили с собой.

Но воительница оказалась бессильна.

Так она и лежала в убежище, ежеминутно молясь, чтобы не заметил ее случайно какой-нибудь орк, и удерживая подступившие слезы.

Обессиленная, она дрожала от изнеможения.

На утро ее разбудило пение птиц. По-прежнему смертельно напуганная, собрав остатки воли, она выползла из тесного закутка. Выбираться тем же путем, но ногами вперед, оказалось нелегкой задачей и для тела, и для души. Каждый дюйм, что женщина проползала под землей, заставлял ее чувствовать себя все более уязвимой; и она ожидала копья, что в любой миг могло вонзиться в живот.

Воительница, часто моргая, свыклась с солнечным светом и медленно присела.

И тогда она увидела тела спутников, изрубленные на куски: там рука, здесь голова. Орки перебили и изувечили людей.

Задыхаясь, женщина попыталась отвернуться и подняться, однако внезапно, на полпути, повалилась на колени, и ее стошнило.

Немало времени потребовалось, чтобы встать, и она долго скиталась среди мертвых тел тех, кто некогда был ей спутниками, товарищами-следопытами, друзьями. Предводительница несуществующего отныне отряда не задерживалась, чтобы собрать тела из изрубленных кусков, не задерживалась, чтобы разыскивать отсеченные конечности и отсеченные головы, и не задерживалась, чтобы пересчитать тела павших и выяснить, скольких забрали в плен… конечно, если только пленников брали вообще.

В тот час она не Задавалась подобными пустяками, ибо достоверно знала: те, кто попал в плен, давно мертвы.

Или молят о смерти.

Медленно, осторожно женщина выбралась из оврага, но от засады орков не осталось и следа. Первый шаг по склону дался ей нелегко, и второй сделала она с трудом, однако каждое последующее движение воительница совершала все быстрей и быстрей, все решительней, и вот уже, припустив по открытой местности, она высматривала на бегу убежище.

— А я говорю тебе, что так — неправильно! — разорялся какой-то упившийся медовухой дворф. Гуляка взгромоздился на стул и рассерженно барабанил кулаком по столу. — Нельзя просто так списывать со счетов все годы службы! Все проклятые годы! Кому же помнить, как не вам!

И под конец речи дворф с укоризной ткнул пальцем в компанию из нескольких людей, что сидели за соседним столиком в переполненной таверне.

Язвий, сидя вдалеке за кабацкой стойкой, как неизбежное зло, созерцал происходящее, и даже понимающе кивнул, предвидя, чему предстоит случиться после того, как один из людей в ответ ткнул пальцем в захмелевшего дворфа и сказал, чтобы тот уселся на место и заткнул волосатую пасть.

Был ли среди обитателей Мирабара хоть один, чьи кулаки не покрыли синяки и ссадины, заработанные в недавних драках?]

— Молю, не начинайте вновь, — послышался поблизости спокойный голос.

Язвий обернулся и увидел дворфа, что присел по соседству. Старый дворф кивнул и поднял было кружку, чтобы выпить в знак согласия, но внезапно замер, не успев даже оторвать кружку от стойки.

— Аграфан? — удивился Язвий.

Советник Аграфан, в простой, грязной одежде, прижал ко рту палец и знаками призвал старого Язвия к спокойствию.

— Да, — тихо произнес советник, и оглянулся, чтобы убедиться, что никто за ними не подглядывает. — Я слышал, что беда зародилась на городских улицах.

— Беда зародилась, когда твой глупец маркграф схватил Торгара Молотобойца на полпути да силой водворил его в Мирабар, — заметил Язвий. — С тех пор каждую ночь и каждый день случается не менее дюжины драк, а теперь еще глупцы-люди спустились сюда, а от них только новые неприятности.

— Те, кто живет в городе наверху, решили таким способом проверить вашу преданность, — сообщил советник.

— Преданность роду или городу?

— Городу, ибо для них преданность городу — превыше всего.

— И вновь ты говоришь, как человек, — заметил советнику Язвий.

— Я всего лишь говорю с тобою начистоту, — возразил Аграфан. — Если ты не желаешь слушать правды, то тебе не следует и спрашивать!

— Ба! — фыркнул Язвий и уткнулся в кружку, одним глотком отхлебнув половину содержимого. — А как же преданность маркграфа жителям Мирабара? Разве это — пустяк?

— Эластул полагает, что поступил во благо жителей Мирабара, когда повелел схватить Торгара по дороге в Мифрил Халл и не позволил ему унести с собой наши тайны, — ответил Аграфан, вновь повторяя довод, бессчетное количество раз слышанный и Язвием, и прочими дворфами с тех пор, как Торгара заточили в темницу.

— Больше лет, чем пройдет с того времени, как ты вылез из материнской утробы и до тех пор, пока тебя не закопают в землю! — выкрикнул захмелевший дворф, на сей раз гораздо громче и гораздо враждебней.

На сей раз он грозил людям не пальцем, но целым кулаком. Отшвырнув стул, дворф заковылял к людям. Те, как один, встали одновременно со многими людьми в таверне, и одновременно со многочисленными дворфами (включая и собутыльников захмелевшего буяна, которые незамедлительно попытались удержать товарища).

— И гораздо дольше, чем маркграфу суждено жить и править, гораздо дольше, чем суждено жить и править десятерым маркграфам, что придут ему на смену, и изрядному числу новых правителей, которым суждено прийти позже, — доверительно сказал Аграфану Язвий. — Торгар и его род служат городу столько, сколько стоит Мирабар. Невозможно заточить такого парня в темницу и не вызвать волнений.

— Эластул по-прежнему утверждает, что поступил верно, — отозвался Аграфан.

Язвию показалось, что лицо советника на мгновение омрачилось.

— Что ж, надеюсь, ты передашь маркграфу, что он — глупец, — грубо заметил Язвий.

Аграфан посуровел.

— Тебе следует тщательней подбирать слова, говоря о правителе, — предупредил советник. — Заняв место за круглым столом Совета Сияющих Камней, я принес клятву верности Мирабару и Эластулу.

— Аграфан, уж не угрожаешь ли ты мне? — тихо и спокойно осведомился Язвий.

— Я даю тебе совет, — поправил Аграфан собеседника. — У стен имеется немало ушей, не сомневайся. Керельменаф Эластул предвидит грядущие беды.

— Куда более серьезные, чем те, что нагрянули бы, позволь он Торгару уйти, — проворчал Язвий.

Тяжко вздохнул Аграфан:

— Я пришел к тебе, чтобы просить о помощи — необходимо внести спокойствие. Чувствую, что город на краю гибели.

Едва Аграфан договорил, как захмелевший дворф вырвался из рук товарищей и шустро подбежал к людям, затевая перебранку, стремительно набирающую обороты.

— Ну так что?! — крикнул Язвию Аграфан, лишь только в таверне вспыхнула потасовка. — Ты со мной или против меня?

Язвий сохранял спокойствие, хотя вокруг него бушевала неистовая гроза. Вот уже как месяц дворф твердо решил, что ему ничего не остается, как спокойно присутствовать при спорах. Язвий огляделся, увидел, как разгорается потасовка — человек против дворфа, дворф против дворфа. Слишком поздно Язвий решил утихомирить отвратительные перебранки, взяв умеренный курс, надеясь, что Эластул заключил Торгара в темницу ненадолго и что правитель, возможно, первым осознает, что допустил ошибку, сделав это.