Гайдар

Но теперь о полководческой своей судьбе ему думать уже не приходилось. Ему оставили один только полк - полк его читателей. Возможно, самый большой из всех, которые когда-либо существовали, но и самый необученный. И хотя никаких мандатов и предписаний ему при этом не вручалось, он принял его со всей ответственностью.

Не для красивого же словца сказал он на Первом совещании по детской литературе в 1936 году: «Пусть потом когда-нибудь люди подумают, что вот жили такие люди, которые из хитрости назывались детскими писателями. На самом деле они готовили краснозвездную крепкую гвардию…»

…Давно следил за тем, что писалось о военной подготовке детей. Ему всерьез была интересна история возникновения бойскаутизма, движения, созданного умом и волей Роберта Бадена Пауэлля, британского генерала-разведчика, печально прославленного в колониальных войнах.

Подобно тому как скаутизм воскрешал некоторые «из рыцарских правил старого времени», в Японии ту же роль играл Бусидо - кодекс древних самураев, который входил в практику воспитания японских детей.

«Пионер» поместил фотографию: японские мальчишки в военной форме, с короткими карабинами, в походной колонне под командой унтер-офицера.

В газетах мелькали снимки: другие мальчишки, только уже в немецкой форме, разбирают винтовку, стреляют из пулемета, ходят на лыжах, кидают гранаты, носятся на мотоциклах, лезут по трубам на второй этаж.

Он думал, что в будущей войне, которая скоро начнется, нашим детям все же не придется воевать.

Для этого есть взрослые. Есть армия. Но ребята, он Точно знал, не захотят сидеть без дела. И дело это им нужно дать.

Мысль о книге, которая должна была научить такому «делу», и не давала ему покоя в Доме творчества писателей в Старой Рузе.

«Если бы ты знала, сколько мук доставляет мне моя работа! - жаловался в те дни жене. - Ты бы много поняла, почему я подчас бываю дик и неуравновешен.

И все- таки я свою работу как ни кляну, а люблю и не променяю ни на какую другую на свете».

Какие бывают игры!

В новой рукописи появлялся мальчишка - Дункан. Вообще-то звали его Володя, Вовка. Но в повести все будут звать его по фамилии - Дункан (как в других книгах у него были Чубук и Жиган, Бумбараш и Фигурен).

В повести появлялись также две сестры - Оля и Женя. Их знакомые Василий и Варя. Для чего могли понадобиться Варя и Василий, точно еще не знал. Но почему-то казалось, что особое место в книге займет символика. Пометил:

«…и опять появляется красная звездочка».

Ему пришлось немало погулять по лесу, чтобы сделать следующую запись: «Теперь картина ясней. Ольга Ведет Василия. - Устраивается вечеринка. - Василий Приезжает вместе с Варей (или Варя приходит тоже). На вечеринке он получает повестку…»

После этого «Бабка прощается с сыном», то есть Василием. «Вечером возникает.

Тут же сделал другие наброски:

«Коля Колокольчиков: «Давайте в нее (то есть Женю) юанем камнем» .

«Дункан: «Я, Дункан, у телефона… Режь провода», - это когда Женя начнет трезвонить.

«Человек должен быть честен» (это скажет Дункан).

«Ночь… Женя лезет… на чердак - зажигает свечу и вызывает Дункана… Трубку берет дядя. Она хочет повидать… отца… Следовательно, Женя ждет отца. И в тот День, когда Ольга в Москве, приходит телеграмма: стучится почтальон. Никого _нет. Расписывается в получении телеграммы сосед и опускает телеграмму в форточку… Женя перед этим ожидает телеграмму…»

Тогда же придумалась сцена между Женей и отцом, которая стала для него самой любимой в повести:

«Деталь… Женская.

«У тебя уж билет есть?»

«Отец», едва улыбнувшись: «Есть».

- В мягком?

- В мягком…

- Эх, я бы с тобой тоже поехала» .

А полковника Александрова, отца Жени, ждал бронепоезд…

С высоты уже сделанной работы основное в этих набросках уже было. И теперь, конечно, не составило б ни малейшего труда найти всему место, но там, в Рузе, все эти детали, подробности, загадочные символы никак не сплавлялись воедино, не отливались в сюжет.

«Работа застопорилась, вернее чувствую, что мотор работает вхолостую».

Чтоб отвлечься, читает: «12 «октября 1939 г.». Солнце. Читал вчера Куприна: «Штабс-капитан Рыбников». Вещь сырая».

«14. Отправил Доре письмо. Тревожные сны по схеме № 3. Интересно: в путешествии Яна Стрейса он часто упоминает о том, что его «объял страх», а между тем поведение его показывает как бы обратное. «…Меня объял превеликий страх, схватив дубину, я начал колотить разбойников».

Позднее заметил: все время думает о природе и сущности мужества. «Страх» Яна Стрейса - не что иное, как храбрость, ведь «трус, он действует в момент опасности глупо, даже в смысле спасения собственной своей шкуры».

То, что ему хотелось написать теперь, тоже было о мужестве, но другом: когда человеку, еще не взрослому, нужно отстоять свои убеждения перед взрослым.

Итак, «работа застопорилась».

«Где ошибка? - спрашивает сам себя. - Вероятно, Василий и Варвара не нужны. А нужны Ольга и дядя».

Ольга и дядя - это конфликт, столкновение характеров, и потому «Нужно - резко все заново», Однако предостерегает себя: «держать темп». Не уходить в побочное. Не терять из виду главное.

«Кто такая Ольга? Ольга, грубо говоря, хорошая советская девушка… которой надо выходить замуж».

В чем разойдутся они с дядей, пока не решил. Зато четко обозначился конфликт Дункана с дядей.

«Дядя»: «Мне кажется, что ты дружишь с хулиганами».

«Дункан»: «Нет, не то. Я - испытываю свой характер».

«Спор, в течение которого дядя преображается».

«Конечно, - продолжает он размышлять, - надо сначала дать характеры… «Стоишь?» - «Стою».

Это уже относилось к Дункану, к одному драматическому эпизоду, которым он очень дорожил.

…Интересно, как мысль его работала «волнами». Сначала просто думал, что символика сведется к таинственному появлению звездочек на тех домах, куда будут приходить повестки… Женя (командирская дочь!), прикрепив к своей кофте звездочку, увидит заботливое отношение к себе совершенно незнакомых мальчишек.

Но потом он находит, что романтическое в повести может быть гораздо шире. Стоило об этом подумать, как воображение заработало «на романтику». Прежде он, бывало, за целый день придумает две-три строки, обведет их рамками, наставит уйму точек. Теперь же едва успевал записывать.

О дяде: Дункан-старший будет играть в самодеятельности. Репетируя роль старика, дяде придется гримироваться. «Зритель увидит, что это тот же человек, тогда, когда старик выкатит на мотоцикле».

В голову пришло удачное название - «Дункан и его команда».

Записал.

«Возвращение Жени - звезда над домиком».

«Ночные тени… Рассвет… Выстрел… Старуха ахнула… Рассказ старухи… Старуха идет на дачу к Дункану… Старуха принимает дядю «в гриме, с наганом» за разбойника».

Еще недавно по поводу начатой книги были только общие мысли, штрихи, наброски, реплики. Мысли вроде неглупые. Штрихи, наброски неожиданные, но все это в голове было как-то «свалено» в одну большую кучу. Однако стоило добавить совсем немного из того «яшика», где запрятано именуемое «романтикой», - и псе вдруг ожило, словно опрысканное живой сказочной водой.

«Значит, поправка начинается с того момента… когда Женя на столе на даче «Дунканов» находит кучку красных звездочек и прикалывает одну из них к своей груди.

Дальше утро - Женя видит записку «Девочка, когда будешь уходить, захлопни крепче дверь…». Она проходит в соседнюю комнату… под газетой большой старинный револьвер… Она берет его… целится в настольное зеркало… Спускает курок - довольна, спускает опять - грохот - выстрел - в страхе бежит она прочь».

После этого шел перечень почти двух десятков эпизодов. Были среди них драматические: Ольга «убеждена, что Дункан - это хулиган. И Жене строго-настрого запрещает с ним видеться. Но у Жени чужая тайна, и сказать правду о Дункане она не может».