Страница 91 из 102
— Вернитесь, — ласково проговорила Дульчи. — И съешьте ваш суп. Вы ведь ничего не ели целый день. — С этими словами она взяла его за руку, и он покорно и тихо последовал за ней.
Она усадила его за угловой столик, освещенный лампой, свисающей сверху, поставила поднос с глиняной миской жирного горячего бульона, положила голубую льняную салфетку, а рядом водрузила узенькую серебряную вазу с двумя пышно распустившимися красными розами. Увидев цветы, Эрик устыдился самого себя. Ведь они словно впитали сколь невинное, столь и страстное желание Дульчи доставить ему удовольствие, и его стремление бежать сломя голову из этого дома показалось ему еще более ребяческим и нелепым. Он посмотрел на нее с извиняющейся улыбкой и взял ложку.
Она сидела на стуле рядом, сложив руки на коленях, и наблюдая за ним.
— Не очень горячий? — спросила Дульчи.
— Бульон превосходный. Ох, до чего же я голоден!
— Так что же вы раньше молчали?! Давайте я принесу еще что-нибудь! — радостно воскликнула она и вскочила. Но, добежав до середины комнаты, вдруг остановилась, чуть склонила голову и довольно лукаво спросила: — А вы не убежите? Я могу вам доверять?
— Можете, — рассмеялся Эрик.
Она вышла, а он с нескрываемым удовольствием стал доедать бульон. Ему казалось, что никогда в жизни не довелось есть ничего более вкусного. Теперь Эрик совершенно успокоился и больше ничего не боялся; им овладели умиротворенность и благостный покой. Комната, еще раз подвергнутая осмотру, выглядела весьма красиво: с кафельным полом в красную и черную клетку, с маленьким круглым камином, с диванчиком викторианской эпохи и стульями, обитыми домотканой гватемальской тканью, а также с резными комодами и столиком в испанском стиле. На одной стене висела очень примитивная картина на религиозную тему, на другой — оловянные подсвечники и индейские ковры.
Никогда еще Эрику не было так уютно и покойно.
Ему не верилось, что еще совсем недавно пришлось лежать без сознания. Прежде ничего подобного с ним не случалось. Не случалось вообще никогда. Безусловно, когда ты неожиданно видишь огромную кошку, стремительно выбегающую невесть откуда, и проваливаешься в тартарары, влекомый огромной массой вздыбленной стихией земли, причем никто, кроме тебя, всего этого не видит и не ощущает, то самое благоразумное — считать, что такое невозможно; более того, его нельзя вообразить даже в дурном сне. Выходит, этот бред кончился, да, собственно, его никогда и не было, решительно сказал себе Эрик, убежденный, что надо просто начать жить сначала.
Теперь все окружающее виделось ему совершенно иным.
Например, Дульчи, которая молча вошла с подносом, быстро ступая изящными босыми ногами, казалась ему самой красивой девушкой на свете и, вероятно, самой простодушной, нежной и искренней.
Она убрала миску из-под супа и поставила перед Эриком огромное блюдо с ветчиной и картофельным салатом. Рядом же разместила чашку горячего кофе, сливки, сахар и тарелочку с нарезанным ломтиками ананасом. Эрик все время наблюдал за ней, наслаждаясь серьезным выражением ее лица, мягким блеском пышных волос, нежной кожей обнаженных рук и пленительным изгибом груди.
Одно оказалось плохо в ней, с его точки зрения: вот было бы ей чуть больше семнадцати, и хорошо бы она рассталась с девственностью. Ее невинность была слишком очевидной. Конечно, подобные мысли отличались дерзостью, но ведь при виде девственниц его начинали мучить угрызения совести, далеко не всегда приятные. Ибо возникало гнетущее чувство ответственности перед их матерями.
— Извините, что нам нечем больше покормить вас, — сказала она. — Надеюсь, этого будет достаточно.
— Ну что вы беспокоитесь понапрасну! Все превосходно.
Он снова приступил к еде, а она взяла апельсин и стала очищать его от кожуры, бросая очистки в мисочку, потом аккуратно разделила плод на дольки и начала есть их одну за другой. Каждое ее движение отличалось необыкновенным изяществом и утонченностью и было исполнено такой женственности, что Эрик, наблюдая за ней, ощутил нечто вроде сладостной муки.
— Если бы только вам не надо было уезжать, — печально проговорила она.
— Может быть, я никуда и не поеду, — к своему удивлению, произнес он.
— О, правда, Эрик?! — воскликнула она и радостно хлопнула в ладоши. — Мне так хочется, чтобы вы не уезжали!
Он поднял глаза от тарелки, увидел, что Дульчи смотрит на него с искренним восхищением, и ему стало стыдно за свое намерение убежать от нее.
— И не поеду, — сказал он. — Я могу отложить свой отъезд.
— А знаете… — задумчиво проговорила Дульчи. — Это немного… В общем, увидим.
Эрик загадочно улыбнулся.
— Ни минуты не сомневался, — произнес он.
После еды наступила очередь курева. Дульчи сложила тарелки на поднос и понесла их на кухню, а Эрик тем временем уселся поудобнее, перекинул ногу через подлокотник кресла, чувствуя себя божественно и наблюдая за тем, как она снова возвращается к нему. Девушка остановилась перед ним, сложив руки за спиной, и с улыбкой сказала:
— Мне очень хочется спать. Сейчас пойду в постель. — Было похоже, что она сейчас подойдет к нему, опустится рядом на колени и попросит его помолиться вместе с ней. — Мы увидимся утром?
Он поднялся и затушил сигарету.
— Покажите, где мои ботинки. Вернусь в гостиницу. Сейчас я чувствую себя превосходно.
— Но вам нельзя много двигаться, поэтому не стоит уходить, Эрик. Уже слишком поздно, а этой комнатой никто не пользуется.
— Вы уверены, что это удобно? Что ж, я уйду очень рано, как только начнет светать.
— Вам не надо уходить, — рассмеялась она. — Вы нам с мамой очень нравитесь.
Теперь Эрик был совершенно убежден, что ему привиделись не только гигантская кошка и землетрясение, но и услышанный им разговор девушки с матерью, когда Дульчи сказала ей, что влюблена в него.
А поскольку все это происходило у него в мыслях и не имело отношения к реальности, то он волен поступать как угодно, что бы ни случилось между ними потом.
— Дульчи, перед тем как вы уйдете, мне хотелось бы поблагодарить вас. С вашей стороны было очень любезно обойтись так со мной. Не могу объяснить, что произошло, поскольку понятия не имею. Я ведь не отношусь к тому сорту парней, которые вот так, беспричинно, вдруг валятся без чувств. И я безмерно ценю ту помощь, которую оказали мне вы и ваша мама, особенно если учесть, что до этого мы встречались всего пару раз.
— Ну что вы, Эрик. Мы бы поступили точно так же, даже если бы совершенно не знали вас.
— Не сомневаюсь.
— Доброй ночи, Эрик.
— Спокойной ночи, Дульчи.
Он смотрел ей вслед. На пороге она обернулась и одарила его улыбкой, Когда Дульчи ушла, Эрик, не снимая одежды, улегся на кровать и попытался уснуть. Но он так много спал днем, что сон, естественно, не приходил к нему. Поэтому, промаявшись еще примерно с час, Торстен встал, включил свет, нашел свои ботинки и сел за стол, чтобы написать записку. В ней поблагодарил Дульчи и ее мать и еще написал, что вернется в «Тцанаим», а к ним обязательно заглянет в течение дня. Оставив записку на кровати, выключил свет и тихо вышел из комнаты.
Он осторожно открыл и закрыл ворота в патио, стараясь, чтобы не зазвенел колокольчик, а потом прошел примерно с четверть мили, прежде чем обнаружил, что Дульчи положила ему в карман ключ от ворот, тем самым давая понять, что ему можно уйти в любую минуту.
«А ведь я мог бы влюбиться в такую девушку, — подумал Эрик, улыбаясь самому себе. — Но, конечно же, не стану этого делать».
Торстен огляделся вокруг, чтобы удостовериться, что за ним никто не идет. Дорога была совершенно пуста и чуть виднелась при свете луны. Через двадцать минут он добрался до гостиницы и быстро отправился спать.
Лежа, Эрик сочинял историю для сеньориты Монтеру (которая, в свою очередь, перескажет ее остальным), где объяснял свое вчерашнее отсутствие и перемену своих планов.
История оказалась сносной, правда, немного усложненной, но зато вполне правдоподобной и способной поддержать его уверенность, что эту ложь невозможно будет проверить. Потом, встретившись с Дульчи и ее матерью, он рассказал им о своем сочинении и еще попросил, чтобы ни они, ни Марсия никому не говорили о том, что приключилось с ним за день до этого.