Страница 73 из 102
— Ты — единственный, в ком я всегда нуждаюсь. Ведь религия никогда не предназначалась для женщин, не так ли?
— Возможно, религия предназначена лишь для женщин, не способных любить мужчину, — улыбнулся он.
— Но ответь, разве мы не поступаем дурно? Разве мы не ведем себя безнравственно? — спросила Аморет. — Ведь все, что мы говорим, совершаем и думаем, считается неправильным и скверным, не так ли? Но как это приятно! До чего сладостно! Мне так хочется стать совсем порочной!
— Я отвезу тебя в самолете в Нью-Йорк, — произнес Майлз. — Ты повидаешься с мамой, а я — с женой.
— С женой! Ах да, я же совсем забыла о ней! О Майлз, разве все это не забавно? — И они смеялись до коликов в животе, вспоминая о жене Майлза.
Когда Аморет вновь вошла в свои апартаменты, то обнаружила, что за время ее отсутствия произошли кое-какие изменения. Она увидела в гостиной множество хрустальных люстр и ламп, которых никогда не заказывала. Внимательно осмотрев их и восхищаясь безупречной красотой их форм, Аморет подумала: кто же это распорядился доставить светильники к ней домой?
То же самое, правда, в чуть меньшем масштабе, произошло в спальне и в столовой. В апартаментах царила мертвая тишина, если не считать тихого и приятного позвякивания хрустальных подвесок, которые ударялись друг о друга от дуновения легкого ветерка, проникавшего в открытые окна.
— Мама, — слегка нахмурилась Аморет, — зачем здесь все эти люстры?
— Какие люстры? — озадаченно спросила миссис Эймз. — Я не вижу никаких новых люстр.
— Но вот же они! — возразила Аморет. — Но… если тебе не хочется говорить об этом… — Она пожала плечами. — Мне все равно. Хотя, по-моему, было бы неплохо посоветоваться и со мной. Как-никак это мой дом. И когда в моем доме происходят изменения…
— В последнее время с тобой трудно было советоваться о чем бы то ни было, — грустно заметила мать.
Аморет увидела, что она выглядит усталой и изможденной, стало мучительно жаль ее, и так захотелось поцеловать ее — ласково, как прежде.
— Что случилось, мамочка? Что-то не так?
— Не знаю, что и сказать, — вздохнула миссис Эймз. — Боюсь, любые мои слова могут тебя расстроить.
— Но почему? Ведь ты не сердишься на меня за то, что я ненадолго уезжала отсюда?
Миссис Эймз закрыла глаза. Сейчас она выглядела очень печальной. «Ее гложет тоска, — подумала Аморет. — Надо обратить все в шутку». Но тут же почувствовала, что ее тоже охватила грусть. И задумалась почему.
— Это из-за Дональда? — как можно ласковее спросила она и, опустившись перед матерью на колени, пристально посмотрела ей в глаза. — Ты беспокоишься из-за Дональда, да? Ответь же мне, мамочка! Ответь!
— Зачем ты это сделала, Аморет? Зачем?
— Мне пришлось так поступить, — ответила Аморет. — Но ведь я не причиняла ему боли…
— Дорогая, ты причинила ему страшную боль! Ведь он так сильно любит тебя! Так сильно! Он думал, что ты совершенно счастлива с ним. Зачем ты это сделала?
Аморет начала догадываться, что остальные люди не только не обладают даром читать тайные мысли других, но не в состоянии понять, что происходит, когда она извлекает себя из их памяти. Они совершенно не обладают ее инстинктивным знанием мирового устройства. Их восприятие искажено, слух ошибочен, а воспоминания не соответствуют действительности. Поэтому они воспринимают и осознают реальность лишь настолько, насколько им позволяется, а позволяется им очень немногое. И Аморет жалела их, жалела за то, что судьбой им было отмерено столь мало и почти не дано воспринимать пространство, время, жизненный опыт.
Но она ни за что не станет распространяться об этом. Ни за что! Нужно быть очень осторожной и деликатной с подобными вещами. Предельно осторожной!
— Дональд не удовлетворен тем, что я могу дать ему. Ему хочется много больше… Сейчас я уже забыла чего. Но это было как раз то, чего он никогда не мог бы получить от меня. И я поняла, что он постоянно будет желать недостижимого, а время от времени попытается заставить меня все-таки исполнить его желания. Поэтому я и уехала от него. Мне пришлось уехать из-за… — Внезапно Аморет запнулась, ибо с ужасом осознала, что почти проговорилась о Майлзе Моргане. Сейчас у нее было такое ощущение, словно она стремительно подбежала к самому краю бездонной пропасти, едва успев остановиться. И теперь стояла перед бездной, дрожа от страха и в то же время от порыва к саморазрушению, который она впервые так отчетливо ощутила. Охваченная ужасом, почувствовала, что у нее подкосились ноги, и Аморет осела на пол, как тряпичная кукла, понурив голову. Ей казалось, что сил подняться просто не будет. Миссис Эймз дотронулась до ее плеча.
— Из-за кого, Аморет? — спросила она.
Аморет вздрогнула.
— Не из-за кого… Из-за меня самой, мамочка. Вот и все!
— Аморет… если бы ты рассказала мне…
Внезапно Аморет вскинула голову и посмотрела на мать глазами, полными страха.
— Я еще ни разу не солгала тебе, мама! — закричала она. — Чего вы все хотите от меня? Чего вы пытаетесь от меня добиться? Прекратите это немедленно! Вы должны прекратить это! Я не потерплю, чтобы надо мной издевались, всячески третировали и травили меня! Вам придется оставить меня в покое, иначе… иначе я умру!
Она навзничь рухнула на пол, закрыла лицо руками и громко зарыдала. «Буду плакать, пока от меня ничего не останется, — мысленно поклялась Аморет. — Буду рыдать до тех пор, пока никто из них не сможет отыскать меня! И тогда они оставят меня в покое». Аморет боялась не только матери, но и Дональда, отца, друзей.
Миссис Эймз опустилась на колени рядом с дочерью и начала ласково гладить ее, как делала это, когда дочь была совсем маленькой. И Аморет стала успокаиваться; ее страхи постепенно таяли, и она рухнула в объятия матери.
— Ну полно, полно тебе, дорогая, — утешала ее миссис Эймз. — Прости. Прости меня за то, что я расстроила мою малышку. Но пойми, все мы так волновались.
Аморет подняла на миссис Эймз мокрые от слез глаза, в которых стояла страстная мольба.
— Вы не должны обо мне беспокоиться. Я очень счастлива, поверь. И пожалуйста, не волнуйся. Не надо, чтобы кто-нибудь из вас тревожился обо мне. Я просто не вынесу, если все вокруг будут из-за меня волноваться.
Когда она рассказала об этой сцене Майлзу, тот вовсе не удивился.
— Я этого ожидал, Аморет, — промолвил он. — Люди не могут оставить друг друга в покое. Они вцепляются в тебя, пытаясь при этом выжать из тебя все. Они всегда чем-то напуганы. А все потому, что никогда не были и не будут счастливы так, как мы с тобой.
— Да, это так, — задумчиво согласилась Аморет. — У нас с тобой есть все. И мы делаем все, что хотим. — Она серьезно посмотрела на него и продолжила: — Они с превеликим удовольствием отняли бы у нас наше счастье, если бы, конечно, могли. Правда?
— Думаю, да. И при этом считали бы, что делают это для нашего же блага. — Майлз сардонически усмехнулся.
В эти минуты Аморет восхищалась выражением его лица, ее переполняло искреннее благоговение.
— Знаешь, я чувствую, что все вокруг становится все спокойнее и спокойнее, — произнесла она спустя несколько минут. — Где я ни появлюсь, там становится тише и спокойнее. И это слегка пугает меня, Майлз. Как ты думаешь, почему это происходит? С чего это весь мир становится спокойным? Это как-то неестественно. Ведь шум и суета — часть жизни, не так ли? Если мир станет совершенно тихим… не будет ли это означать, что я просто умерла? — Она спрашивала это спокойным и ровным голосом, стараясь скрыть свой страх.
— Не знаю, — совершенно серьезно ответил Майлз.
— Я всегда была так счастлива, — вздохнув, проговорила Аморет. — Как говорила мама, я была очень радостным ребенком. А сейчас я счастлива только потому, что я с тобой. — Она пристально посмотрела ему в глаза. — Наверное, я останусь с тобой навсегда и никогда не вернусь к ним.
— Нельзя, Аморет. Иногда тебе придется возвращаться.