Путь к рассвету

Однако ситуация развивалась совершенно классически. Гигантские валуны продолжали падать вокруг него и на него. Хиллер испустил последний отчаянный протестующий вопль, полный искреннего негодования от того, что такая несправедливая случайность произошла в тот самый момент, когда должен был свершиться его величайший триумф.

На его счастье, булыжник упал как раз слева от головы Хиллера, не задев ее. На его несчастье, остальным частям тела не столь повезло. Камни, обрушенные лавиной, раздавили Хиллера, и боль была столь невероятна и неописуема, что его разум просто замкнулся, не в состоянии совладать с ней.

И так уж случилось, что оказавшись по воле судьбы на отличном наблюдательном пункте, равного которому и придумать было бы сложно, Хиллер собственными глазами сумел увидеть, что же стало причиной его смерти. Это были огромные звездолеты, меньше по размеру, чем те колоссальные корабли, которые он видел в выпусках новостей, но несравнимо более громадные, чем те истребители, рассчитанные сражаться один-на-один, которыми была оснащена местная армия.

Конструкцию этих звездолетов невозможно было спутать ни с чем.

- Центавриане, - прошептал Хиллер. Шепот - на большее он не был способен, и даже этот шепот вряд ли смог бы расслышать хоть кто-нибудь, если бы хоть кто-нибудь оказался сейчас рядом с ним.

Центаврианские корабли двигались на большой скорости, не обращая внимания на те разрушения, которые произвело их появление. Удивительно, но облака расступались перед ними, словно выказывая им свое уважение. Корабли рассекали воздух своими четырьмя характерными изогнутыми плавниками, выступающими под прямым углом друг к другу. Далеко от подножья гор, на самом горизонте, Хиллер видел силуэт столичного города, одного из крупнейших на Мипасе; корабли шли прямо на него. Скорость их движения ошеломляла. Только что они были над горами; и практически в следующее мгновение оказались уже над столицей.

Они не стали терять времени. Их орудия обрушили смерть на город. Хиллер в бессилии наблюдал атаку, его тело умирало, а в глазах постепенно темнело. Находясь на таком большом удалении от города, он все равно видел вспышки света, означавшие удары центаврианских орудий, и лишь спустя несколько секунд до него доносился слабый звук выстрелов, словно эхо далекой грозы.

Происходящее казалось бессмысленным. Зачем центаврианам атаковать Мипас? Их мир никому не угрожал. Они соблюдали нейтралитет. У них не было врагов, и они не желали, чтобы таковые появились.

Свет меркнул вокруг него, и разум Хиллера воззвал к богам, которые предпочли так и не явить ему свой лик:

- За что? Мы не сделали им ничего плохого! Мы не в состоянии были угрожать им, и не собирались никогда этого делать! Зачем они обрушились на нас?

А затем слова друзей Хиллера вновь раздались у него в мозгу, как раз в тот момент, когда этот орган решил прекратить бессмысленные мучения. Последние оставшиеся нейроны и синапсы ответили Хиллеру вопросом на вопрос, что выглядело злой иронией:

- Зачем покорять горы…?

ЧАСТЬ V

2274 - 2277

Выдержки из «Хроник Лондо Моллари - дипломата, императора, мученика и глупца, собственноручно написанных им самим».

Опубликованы посмертно. Под редакцией императора Котто.

Издано на Земле. (с) Перевод, 2280

Фрагмент, датированный 14 мая 2274 года (по земному летоисчислению)

Надо сказать, что хоть и с некоторым потрясением и разочарованием в самом себе, я все-таки должен признаться, что схожу с ума. Я это понял сегодня, потому что впервые в жизни… даже не знаю, как и сознаться в этом… короче говоря, я почувствовал, что мне жаль Мэриэл.

Напомню тем, кто испытывает затруднения, отслеживая судьбы столь многих персонажей, появлявшихся на страницах моего дневника, что Мэриэл - моя бывшая жена. И нынешняя жена нашего неподражаемого - хвала Великому Создателю, потому что если бы хоть кто-то мог подражать ему, я бы еще скорее сошел с ума - Премьер-министра Дурлы. Меня никогда не удивляло, что Мэриэл прицепилась к нему. Так уж с ней всегда бывает. Она присасывается ко всем, в ком чует власть, подобно тому, как ремора (3) присасывается к каракулю.

Некоторое время Мэриэл жила с Виром Котто, моим бывшим атташе и нынешним нашим послом на Вавилоне 5. К счастью для себя, Вир проиграл ее в карточной игре. Поначалу меня это шокировало. Но теперь, оглядываясь назад, я лишь удивляюсь, как же я мог отнестись к этому событию иначе, нежели как к счастливому повороту в судьбе Вира.

Недавно мне довелось проходить мимо весьма изысканных апартаментов, которые Дурла отвел себе во дворце. В те времена, когда он был просто Министром Дурлой, возглавляя министерство Внутренней Безопасности, он продолжал жить где-то в своей резиденции вне дворца. Но с тех пор, как занял пост Премьер-министра, переселился в эти стены. Такая возможность предоставляется всем чиновникам соответствующего ранга, но большинство предпочитает не использовать ее. Но Дурла отнюдь не таков, как большинство. Он немедленно переселился во дворец, и этим своим поступком ясно дал мне понять, что я никогда не смогу избавиться от него. Что он поставил себе цель ни больше, ни меньше, как самому стать императором.

Не то чтобы он прямо в этом признался, нет, конечно. Да, иногда бывает так, что он прямо бросает мне вызов, но каждый раз он делает это очень вкрадчиво, а затем со всей поспешностью дает задний ход. Для человека, облеченного такой властью и влиянием, он, без сомнения, очень труслив. Это раздражает меня.

Мне даже самому интересно, почему это раздражает меня. Я должен бы благодарить свою ошибочно именуемую счастливой звезду за то, что у Дурлы нет того духа истинной отваги, воодушевляющего подлинно великих людей на их свершения - иначе ничто уже не смогло бы остановить его. Но хвастуном и задирой Дурла остается и по сей день, а хвастуны и задиры - это всегда трусы. Возможно, он и сумел очень высоко подняться по иерархической лестнице нашего общества, но поднимись хоть до небес, нельзя уйти от самого себя.

Итак:

Я шел мимо апартаментов Дурлы, и услышал некий звук, который показался мне сдержанными всхлипываниями, раздававшимися изнутри. Я насторожился: как ни смешно, но ничто из пережитого так и не смогло до конца истребить во мне остатки прежнего галантного кавалера, каким я когда-то был. Меня с обеих сторон сопровождали гвардейцы, что, в общем-то, в порядке вещей. И кроме того, со мной шел мой помощник, Дунсени. Дунсени, старинный, но не стареющий, слуга Дома Моллари, ростом он в свое время был чуть выше меня, но с годами стал несколько сутулым, словно его тело чувствовало себя обязанным воздать должное годам, сменявшим друг друга. Тем не менее именно он первым услышал звук, на одно биение сердца раньше, чем я. И именно то, что он замедлил шаг, и заставило меня насторожиться.

- Похоже, там какие-то проблемы, - заметил я, услышав звуки плача. - Как ты полагаешь, не стоит ли мне вмешаться?

- Не знаю, Ваше Величество, - сказал Дунсени, и тон, которым это было произнесено, яснее ясного ответил мне: «Да».

- Мы можем уладить этот вопрос, Ваше Величество, - предложил один из двух гвардейцев, охранявших двери в апартаменты Дурлы.

- Вы? - возразил я скептически. - Вы улаживаете вопросы, стреляя в них из своих бластеров. Это вовсе не критика, а просто наблюдение, так что, пожалуйста, не принимайте близко к сердцу. Я вовсе не хочу оскорбить достоинство тех, кто умеет хорошо стрелять. Но в то же время я уверен, что в данном случае требуется не выстрел, а мое личное вмешательство.

- Ваше личное, Ваше Величество? - переспросил один из гвардейцев.

- Да. Мое личное. Так, как это происходило во времена, когда другие еще не делали за меня всю мою работу, - не считая нужным давать более подробные комментарии, я вошел, не постучав и не позвонив в колокольчик.