Атлантия

На алтаре тают восковые свечи. Кэйл, Эфрам и остальные боги смотрят на нас сверху вниз. Кто-то из прихожан шелестит страницами сборников, отыскивая нужные гимны, жрец тихо говорит что-то на соседней скамье. Город дышит. С тех пор как ушла Бэй, я постоянно слушаю Атлантию, просто не могу остановиться. Бывают моменты, когда я могу поклясться, что наш город – живое существо: иногда дыхание у него легкое, а иногда он сипит, хрипит и задыхается.

«Ты слышишь, как дышит город?» – спросила меня Майра.

И тут вдруг я понимаю, чтó должна делать, мне даже смешно становится, настолько это очевидно. Все это время я тщетно пыталась выяснить причину ухода Бэй. Но ведь лучший способ узнать ответ – это подняться Наверх и спросить ее саму.

Несмотря на все кажущиеся препятствия, способ подняться Наверх наверняка существует.

Бэй меня освободила. Теперь меня здесь ничто не держит.

Да, раньше никому не удавалось улизнуть Наверх, но это еще не значит, что я не могу стать первой. Если я даже погибну при попытке сбежать отсюда, то хотя бы не буду торчать до скончания дней своих взаперти здесь, в Атлантии. По крайней мере, я умру, пытаясь встретиться с сестрой и увидеть мир, который всегда мечтала увидеть.

Я встаю, подхожу к алтарю и зажигаю одну из свечей. Наши свечи быстро прогорают, нам ведь надо беречь драгоценный воздух. Я опускаюсь на колени и в течение нескольких минут изображаю, будто молюсь, пока моя свеча не оплывает, а фитиль не начинает чернеть и крошиться. Свеча догорает, и я встаю с колен.

Тру ушел.

Вернувшись в комнату, я ложусь на кровать и смотрю в потолок.

Больше всего мне сейчас хочется услышать смех Бэй. Я чувствую себя невыносимо одинокой.

Иногда, чтобы подразнить меня, сестра в противовес списку причин, по которым я хотела подняться Наверх, составляла свой антисписок, где приводила доводы в пользу того, чтобы остаться Внизу. Она писала что-то вроде: «Морские сады очень красивые и многоцветные. В кафе смеются люди. Листья металлических деревьев отражают свет. На площадях есть пруды желаний, куда мы можем кидать свои золотые монетки для нуждающихся Наверху. Вода изменчива, как и небо».

Мы сравнивали наши записи и потихоньку перешептывались, чтобы никто не подслушал.

Я переворачиваюсь на бок и чувствую под щекой косичку. После ухода Бэй я еще не расплетала волосы (хотя они, конечно, уже порядком растрепались) и не вынимала из них голубые ленты. В то утро мы заплели друг другу косички очень сложным и причудливым способом. И я знаю, что если сейчас расплету волосы, то обратно их так уже никогда не заплету – самой мне ни за что не справиться.

Интересно, а Бэй Наверху тоже не расплетает косички? Или она уже выкинула синие ленточки? Наверное, там, где она сейчас, предпочитают носить другие цвета.

Может, если я поговорю с Майрой, она и впрямь сумеет мне помочь. Она могла бы научить меня, как манипулировать голосом, чтобы получить желаемое. А она ведь сказала, что знает, чего я хочу. О моей тете ходят разные истории, люди ее боятся, но еще вопрос: добивалась ли она когда-нибудь того, чего действительно хотела? И пошло ли это ей на пользу?

Вон что получилось, когда я прошептала всего одно короткое слово «нет». Теперь Джастус отводит взгляд, а Майра точно не оставит меня в покое. А что, если еще кто-то, какой-нибудь незнакомец услышал меня тогда?

У меня в голове снова звучит голос Майры: «Ты считаешь, что я плохая сестра, а твоя мама – хорошая?»

Разве обязательно, чтобы сестры были разными? Если да, то я знаю, какая я сестра, – плохая. Бэй тоже не идеальна, но она добрая. Она искренне любит наш город, любит жителей Атлантии. Бэй собиралась остаться Внизу и служить им всю свою жизнь.

Но ведь сейчас-то все переменилось: Бэй ушла Наверх, а я застряла Внизу. Тогда получается, что хорошая сестра – я?

Нет, все равно что-то не сходится. Ладно, допустим, я специально воспользуюсь своим голосом и пересеку черту – тогда обратного пути уже не будет. Может, все-таки поговорить с Майрой? Или не стоит?

Одно я знаю наверняка: мне любой ценой надо подняться Наверх. Но вот пока ума не приложу, как именно это сделать. Волна надежды, которую я почувствовала было в храме, отхлынула обратно, оставив меня на берегу бессилия и потерь.

Подушка уже стала мокрой от слез. Возможно, мне следовало бы собрать их в чашу и отнести жрецам, чтобы они использовали их для тех, кто решил провести свою жизнь здесь, Внизу, в темноте. Мы все тут вечно плачем и благословляем друг друга – тех, кто слишком труслив, или глуп, или просто упустил шанс прожить жизнь Наверху.

Глава 4

Я плакала так долго, что заснула только под утро и проспала на работу. Я одеваюсь, хватаю за лямки маску с воздухом и закидываю ее на плечо. Глянув в зеркало, замечаю, что волосы у меня растрепаны, как у Майры, а под глазами – точно такие же синие круги, какие были у Тру вчера вечером.

Я не сомневаюсь, что горе его искреннее, но сейчас просто не могу никому сочувствовать. Для меня существует только моя собственная боль. Я – ходячий клубок оголенных нервов. Все, на что я способна, – это сдерживать свой голос.

Хали, с которой мы вместе учимся в школе при храме, замечает круги у меня под глазами. Они с Бэй были друзьями, и, после того как моя сестра ушла, Хали всегда меня защищает и во время службы или в столовой становится чем-то вроде буфера между мной и другими послушниками. Я благодарна ей за это; мне особенно тяжело, когда мы хором возносим благодарности тем, кто жертвует собой Наверху, чтобы у нас Внизу была пища. В такие моменты я не могу не думать о Бэй. Она ведь теперь тоже стала частью этого извечного ритуала.

А еще мне вот что интересно: одинаковые ли чувства испытывают друг к другу обитатели нижнего и верхнего миров? Мы вспоминаем о них, когда едим пищу, которую они нам поставляют, мы понимаем, что каждый ее кусок эти люди оплачивают своей короткой и тяжелой жизнью. Может, они нас вовсе даже и не любят? Я бы на их месте точно не любила.

– Мне кажется, тебе лучше отдохнуть, – говорит Хали. – Ты с каждым днем все хуже выглядишь, с тех пор как… – Она замолкает, будто ждет разрешения произнести имя Бэй. Но я и себе-то не могу этого позволить, поэтому стою перед Хали с непреклонным видом.

– Работа – это то, что мне нужно, – отвечаю я. – Мы забываем о себе во время службы. – Эту фразу любят, как попугаи, повторять жрецы в храме. – Бэй хотела бы, чтобы я продолжала работать.

Я все-таки произношу имя сестры: оно повисает над нами и придавливает к полу. Бэй давит на нас, как вода давит на город. Она везде, она повсюду.

– О, конечно, – кивает Хали и протягивает мне рюкзак. – Вот, захватила твой рабочий набор.

– Спасибо, – благодарю я.

Теперь мне не надо вместе с другими послушниками спускаться в подсобку и выслушивать от них разные вопросы.

Хали кивает, а я, даже не дав себе труда подумать, вдруг спрашиваю:

– Ты удивилась, когда она ушла?

Хали придерживает свой рабочий набор на бедре точно таким же манером, как придерживала своих младших братишек и сестричек, когда они приходили к ней в часы посещений.

– Да, – отвечает Хали. – Бэй ведь очень любила Атлантию. Она любила храм. Я никогда не думала, что она захочет уйти. Кое-кто из нас даже считал, что однажды она сможет стать Верховной Жрицей.

Я киваю. Мне приходилось слышать, как люди шепчутся о том, что Бэй вполне может пойти по стопам мамы. И Бэй тоже об этом знала. Но сама она никогда не хотела быть Верховной Жрицей.

– Слишком большая ответственность, слишком много глаз наблюдает за тобой, – говорила сестренка. – Я бы предпочла служить людям, а не богам.

Бэй видела себя учительницей в школе при храме или организатором похорон при шлюзах.

– Хочу помогать людям, когда они прощаются со своими любимыми, – сказала она, когда мы готовили тело нашей мамы к отправке в шлюзы.