Атлантия

Дети любят рассказывать друг другу истории о морских ведьмах. Мы болтали о них и в школе, и когда играли после уроков во дворе. Однажды мама велела пойти вместе с ней на вечернюю службу в храм, а мне не хотелось, и я попыталась отвертеться.

– Если я выйду из дома после наступления темноты, меня могут поймать морские ведьмы, – сказала я тогда маме. – Или сирены.

– Морские ведьмы – это суеверие, – заявила мама.

Она не отрицала существование сирен, потому что все знали, что они действительно существуют. Сирены – это такие люди (обычно женщины, но попадаются среди них и мужчины – их называют сирениусы), которые способны использовать свой голос для того, чтобы окружающие делали то, что они хотят. Они – первое чудо, произошедшее после Великого Раздела. Сирены были рождены от первого поколения людей, которые начали жить Внизу, и с тех пор они служат Атлантии.

Между прочим, я тоже сирена.

Но это тайна. Мама решила никому ее не открывать, потому что сирены должны посвящать свою жизнь Атлантии, и маленьких сирен отдают на воспитание Совету. Мама не хотела меня отдавать.

– Морские ведьмы на самом деле существуют, – сказала я маме. – У них даже есть имена.

«Может быть, – подумала я тогда, – некоторые просто-напросто помалкивают о том, что они морские ведьмы. Ведь держим же мы с мамой в секрете, что я – сирена».

Помню, мне тогда от этой мысли даже стало не по себе.

– И какие же у этих ведьм имена? – поинтересовалась мама.

Она задала этот вопрос с такой веселой, насмешливой интонацией. Мне всегда нравилось, когда мама так говорила: это значило, что она с удовольствием поддержит мою игру.

– Например, Майра, – ответила я, припомнив историю, которую слышала еще до школы. – Одну из них зовут Майра.

– Что ты сказала? – переспросила мама в крайнем изумлении.

– Майра, – повторила я. – Она морская ведьма и сирена. Она умеет колдовать не только голосом. Майра может получить от тебя все, что захочет, а потом она превратит тебя в морскую пену, и родные даже не успеют донести твое тело до шлюзов.

Одна девочка в школе рассказывала, что Майра якобы пьет морскую пену. Вот я и решила поделиться с мамой такими жуткими подробностями. Услышав эти слова, она закрыла рот ладонями, и глаза у нее стали круглыми. Я поняла, что мама вовсе не притворяется, а действительно пришла в ужас от того, что услышала. А моя мама была не из тех, кого так просто напугать.

– Рио, пожалуйста, больше никогда никому не рассказывай эту историю, – сказала она.

Голос у мамы дрожал, и я почувствовала себя виноватой. На самом деле я вовсе не собиралась ее пугать.

– Ладно, больше не буду, – кивнула я. – Обещаю.

И решила заодно кое-что выяснить. Некоторые люди утверждают, что у сирен нет души, я и спросила маму, как обстоит дело с Майрой.

– Это все неправда, – сказала мама. – У каждого живого существа есть душа. И у Майры тоже.

Мама, конечно же, понимала, о чем я на самом деле ее спрашиваю.

– У тебя есть душа, Рио, – успокоила она меня. – Никогда в этом не сомневайся.

Только спустя год после этого разговора мама открыла нам с Бэй правду: Майра была ее сестрой. Нашей родной тетей.

– Но мы с самого детства с ней не общаемся, – сказала она очень-очень печальным голосом.

Мы с Бэй переглянулись. Это было жутко слышать. Как сестры могут расти вдали друг от друга?

– Не бойтесь, – поспешила утешить нас мама, увидев, как мы отреагировали на это ее заявление. – С вами такого не случится. Майру забрали, когда узнали, что она сирена. Нас разлучили и растили отдельно друг от друга. Понимаете, к чему я вам это говорю? Именно поэтому мы и должны держать правду о Рио в тайне. Мы ведь не хотим, чтобы ее от нас забрали? Мы же не хотим ее потерять, да?

Мы с Бэй кивнули в ответ. Мы все отлично поняли.

Эта тайна была очень тяжелой ношей для мамы, особенно после того, как она стала Верховной Жрицей, главой Атлантии: ведь ей приходилось отчитываться перед членами Совета верхнего мира и всячески с ними сотрудничать. У нее не должно было быть от них секретов.

Но у мамы были секреты. Один точно, а может, и больше.

Ведь в ночь, когда она умерла, ее нашли на пороге дома Майры. Она пошла к своей сестре, но я не знаю почему.

Я выхожу к краю Нижнего рынка, туда, где устроены дорожки для заплывов. Их переделали из цементных каналов, по которым раньше ходили гондолы. Несколько лет назад группа энтузиастов перенесла сюда дорожки и приспособила их для заплывов. Наверное, было непросто перетащить такие тяжелые штуки.

Альдо, организатор заплывов, замечает меня и кивает.

– Слышал, твоя сестра ушла Наверх, – говорит он вместо приветствия. – Сочувствую.

Альдо всего на несколько лет старше нас с Бэй. У него синие глаза, темные вьющиеся волосы и правильные черты лица. Как ни странно, все это не делает его привлекательным.

– Спасибо. – Это слово я еще способна произнести без всяких эмоций, когда люди выражают мне соболезнования.

Но Альдо быстро забывает о вежливых манерах. Он человек деловой.

– Придется мне на этот уик-энд пересмотреть график заплывов, раз уж она не будет участвовать.

– Бэй ничего для меня не оставила? – спрашиваю я.

– А что она должна была оставить?

– Записку. Или еще что-нибудь. Я не знаю.

– Нет, ничего, – говорит Альдо. – Свои вещи Бэй всегда забирала с собой. Ты же в курсе.

Да, я в курсе. Плавательные дорожки занимают почти все свободное место, остальное приспособлено под трибуны для зрителей. Но возле стены, где Альдо вывешивает списки участников заплывов, есть небольшой участок, где пловцы могут арендовать шкафчики, чтобы оставлять там свои вещи.

– А в шкафчиках ничего не может быть? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает Альдо, – я там вчера вечером все проверял. Пусто.

Он говорит это совершенно безучастно, и я верю, что это правда. У меня опускаются руки.

Вот, значит, как. Бэй и здесь ничего для меня не оставила. Альдо поворачивается ко мне спиной и уходит.

Вода с хлюпающими звуками ударяется о стены канала. Трибуны из тонких стальных конструкций напоминают скамьи в храме. Жрецы знали, что Бэй после смерти мамы начала участвовать в заплывах, но закрывали на это глаза. Нам нужны были деньги. В храме, конечно, заботятся об учениках, предоставляют им стол и ночлег, но за работу там нам не платят, потому что считается, что служение должно быть бескорыстным. У большинства учащихся есть родители, которые заботятся о них и дают деньги на книжки, новую одежду и карманные расходы. Между прочим, Верховный Жрец тоже не получает деньги за свою работу, его обеспечивают только едой и одеждой. Мама, когда нам с Бэй нужно было купить обновки, продавала свои личные вещи, но ко времени ее смерти уже практически ничего не осталось.

В общем, Бэй решила зарабатывать деньги. Просто удивительно, какой четкий план она разработала. После того как я пообещала, что не оставлю ее, сестренка еще горевала, но нашла в себе силы стать прежней: я имею в виду, что она вновь сделалась собранной и все тщательно продумывала.

– На Нижнем рынке устраивают заплывы, – сказала мне Бэй. – И зрители делают ставки на победителя.

Я знала об этом, хотя мы с сестрой редко туда ходили. Жрецы это не одобряли.

– Я тоже хочу попробовать.

– Но те, кто соревнуются, тренировались не один год, – попробовала возразить я.

– Я быстро научусь, – заявила Бэй. – У нас с тобой это в генах.

Мы с сестрой пошли в отца – обе высокие и сильные, а вот мама у нас была маленькая и хрупкая. Уже в двенадцать лет мы переросли ее и продолжали расти дальше. Маме приходилось смотреть на нас снизу вверх, и это ее порядком забавляло.

В те времена, когда спортивные соревнования еще не осуждались жрецами и по выходным на площадях устраивали заплывы на удобных дорожках, наш папа был отличным пловцом. Именно тогда мама с ним и познакомилась: она решила посмотреть на один из заплывов. Папа пришел к финишу первым, поднял голову и увидел ее. Люди на трибунах вскакивали и кричали, и только один человек сидел тихо. Это и была наша мама. Она встала, потому что все встали, но при этом продолжала читать книжку, которую принесла с собой. Это заинтриговало папу. Что такого интересного в этой книжке, если девушку даже финал заплыва не волнует? В общем, папа поднялся на трибуну, отыскал маму и пригласил ее в кафе. Она согласилась. Так все и началось.