Страница 9 из 87
В общем, если вкратце, оказалось, что меня и привычную мне действительность разделяли две с лишним тысячи лет. В середине двадцать второго века на задыхающуюся в человеческих миазмах Землю явились древние языческие боги, и устроили всем большой христианский «апокалипсец». Христианам особенно; очень уж невзлюбили их древние, и это можно было понять, вспоминая, как насаждалась религия «терпения и всепрощения».
Порядок боги наводили железной рукой, не размениваясь на мелочи. Каждый из богов сохранил свой народ (явились почему-то не все), и плюс ещё пожалели (а, может, не заметили) всякие мелкие дикие племена в глухих лесах и на островах, которые теперь не то вымерли, не то ассимилировались, не то продолжали жить в своём каменном веке. Но в генеральном плане обустройства нового светлого будущего народов осталось всего восемь.
Восемь. От этой цифры мне ощутимо поплохело, когда я её осознала. От многосотенного многообразия, пусть и покалеченного в последнее время культурой фастфуда и бессмысленного потребления, осталось всего восемь народов.
Это шокировало меня сильнее, чем две тысячи лет. Я ведь не с пустого места пошла на языковое направление. Мне всегда было безумно интересно узнавать разные культуры, а ещё я всегда считала, что все проблемы человечества возникают именно из-за нежелания понимать чужие привычки и обычаи, принимая их право на жизнь. И я мечтала узнавать новое и помогать договариваться хоть кому-то, хотя бы в мелочах. Многообразие человеческих традиций, представлений и культур завораживало своей неисчерпаемостью.
Я после посещения Казани «заболела» татарским, я пыталась освоить арабскую вязь и мечтала когда-нибудь добраться до такого мистически прекрасного восточного искусства каллиграфии.
А теперь малодушно радовалась, что меня никуда не выпустят ни сейчас, ни, скорее всего, в ближайшем будущем, и я не увижу новую Землю; точнее, как её теперь называли, Терру. Потому что совершенно не хотела знать, во что превратились любимые, и каждый по-своему — прекрасные города. Хитроглазая татарская Казань, хмурый туманный спрут-Лондон, противоречивый Хабаровск, жизнерадостный Париж, великолепная Венеция, строгий Санкт-Петербург, яркий Самарканд и горячий Каир…
Мой мир остался в прошлом, и мне сейчас было глубоко плевать, что со мной будет дальше. Меня всегда называли чёрствой, потому что к людям я была зачастую более безразлична, чем к домам. И я действительно принимала гибель людей спокойнее, а смерть каждого старого дома казалась мне личной трагедией.
На этом фоне известие о том, что человечество уже две с лишним сотни лет ведёт войну с агрессивными инопланетянами, и мы сейчас находимся на флагманском корабле одного из легионов Империи Терра, воспринялось совершенно спокойно. Как и перспектива стать подопытным кроликом, и известие о том, что подобрали меня в непонятной полузаброшенной лаборатории Иных на одной из возвращённых Империей колоний. Мне просто нечего было терять. Родных нет, привязанностей нет, и цели в жизни теперь тоже нет, потому что моя работа здесь не имеет смысла. Не пользуются нынешние люди услугами переводчиков, потому что каждая домохозяйка прекрасно знает оставшиеся в живых восемь языков и культуру всех этих восьми народов, а переводчики с мёртвых языков даром никому не нужны. В пору было радоваться: мечты сбываются, у людей всеобщее взаимопонимание.
Но только ощущение всё равно такое, будто кто-то в душу нагадил.
— А в чём именно меня подозревает этот добрый доктор Менгеле? — наконец, заставила я себя отвлечься от уныния.
— Кто, простите? — Исикава озадаченно вскинул брови. За моей реакцией на собственный рассказ он наблюдал с живым интересом, и первый вопрос не о делах давно минувших дней, а об объективной реальности, застал его врасплох.
— Ну, этот, большой и страшный, — я кивнула на дверь. Из головы под воздействием глобальных новостей совсем вылетело, как именно называл его японец.
— Кириос чёрный трибун?
— Ага. Кириос, — кивнула я, мрачно косясь на дверь. Как будто всерьёз опасалась, что он действительно сейчас вломится, если помянуть его всуе.
— Простите, почему… — начал он, нахмурившись. Но запнулся и посветлел лицом, явно самостоятельно найдя ответ на свой вопрос. — Вы решили, что кириос — это имя? — спросил он. Я медленно кивнула. Не угадала? — Нет, что вы, это просто принятое вежливое обращение, как «сан», которое вы упоминали. Только оно калька с эллинского, и обычно не переводится, так уж повелось. Кириос — обращение к мужчине, кириа — к женщине, не удивляйтесь. А почему вы назвали его доктором и этим именем? — полюбопытствовал он.
— Да была такая… историческая личность, — поморщилась я. — Прославился зверскими экспериментами над людьми, пытал детей и вообще стал синонимом бесчеловечной жестокости. Я подробностей, к счастью, не знаю.
— Кхм, — смущённо кашлянул Исикава. — Трибун Наказатель человек грозный и жуткий, но я думаю, в нём сейчас говорили эмоции, и он не стал бы вас пытать.
— При всём моём уважении, кириос Исикава, я вам сейчас совсем не верю, — от одного воспоминания о беловолосом психе меня передёрнуло, и коленки предательски затряслись. Хорошо, что я сидела. — Руку он мне собирался сломать совершенно точно.
— Скорее, просто пугал, — в голосе мужчины не было той уверенности, которую он хотел показать.
— И у него это получилось, — уверенно закивала я. — Так что именно он, то есть вы все, хотите у меня узнать?
— Видите ли, до сих пор мы не сталкивались со случаями проведения Иными экспериментов над людьми, и просто не знаем, чего от вас можно ожидать. Есть предположение, что с вами не всё в порядке, и чёрный трибун подозревает подвох. Это его долг, по правде сказать, а подозрения его вполне обоснованы. Вы неглупая женщина, подумайте сами: сначала циаматы делают с вами что-то непонятное в единственной на множество звёздных систем лаборатории. Потом вдруг пять лет назад бросают всю планету своим союзникам, хильтонцам, вывозят часть лабораторного оборудования, а вас оставляют на месте. И все эти пять лет новые владельцы базы почти не используют лабораторию, а вы по-прежнему находитесь на том же самом месте ровно до тех пор, пока туда не приходит Империя. Учитывая, что эта планета — бывшая колония Империи, с которой и началась война, и мы, давно перешедшие в наступление, не могли не отбить её обратно, напрашивается вывод: вас нам подкинули. И непонятно, то ли циаматы так уверены в своих технологиях, то ли надеялись на тщательно культивируемое последнее века трепетное отношение к женщинам, — он развёл руками.
— Вот это было трепетное отношение?! — вытаращилась я, вновь кивнув на дверь.
— Кхм, — опять смутился японец. — Он вас действительно здорово напугал. Это, наверное, с непривычки. Видите ли, наш чёрный трибун — он абсолют, как и все Наказатели, и прожил он уже довольно долго…
— Простите, что опять перебиваю, но что вы вкладываете в это понятие? «Абсолют», — вмешалась я. Надеюсь, тут просто подмена понятий, и этот угрюмый ариец не имеет никакого отношения к тому самому, первоначальному, вечному и неделимому, который был в философии?
— О, да, простите, забываю, что вам тяжело с некоторыми терминами. У нас так называют детей богов, то есть — полубогов; кажется, это определение более древнее, да? — неуверенно предположил Исикава.
— Геракл, мать его, — пробормотала я себе под нос, нервно растирая ладонями лицо. Это по крайней мере объясняло его силищу и наплевательство на общепринятые нормы. В самом деле, какое дело полубогу до привычек и традиций людишек? Бр-р-р! Что бы такое сотворить, чтобы никогда больше его не видеть? — И кто же его божественный родитель? Так, для справки.
— Ульвар — сын Тора, — невозмутимо пояснил учёный.
У-у-у! Ульвар! Полный и окончательный. Вот это объясняет вообще всё, и обещает мне потрясающие перспективы! Что я знаю про викингов? Суровые прямолинейные варвары, презирающие слабость во всех её проявлениях, не знающие страха и почитающие смерть в бою единственно достойной. Я, похоже, пала в глазах этого Ульвара не то что ниже плинтуса, а в полуплоскость отрицательных комплексных чисел. Учитывая, что я и в самом деле слабая женщина, а страх — реакция спонтанная, и пугает меня этот полубог одним своим видом до чёртиков, шансов на налаживание диалога нет совсем.