Страница 2 из 11
За проявленное усердие глава греко-католической (униатской) церкви митрополит Ипатий Поцей сделал Кунцевича настоятелем одного из монастырей. Когда же после смерти Поцея новым митрополитом стал Иосиф Рутский, то, рассчитывая на способности Иосафата, взял его с собой в Киев для пропаганды унии.
Правда, там Кунцевичу не повезло. Он додумался явиться в Киево-Печерский монастырь и принялся громогласно насмехаться над православными. Таким способом Иосафат собирался вызвать местных богословов на публичный диспут.
Но слишком уж нагло вел себя пришелец. Дискутировать с ним не стали. Просто вытолкали за ворота, надавав тумаков. На этом деятельность униатского пропагандиста в Киеве закончилась. Сконфуженный, он быстро убрался из города.
Впрочем, карьере Иосафата неудача не повредила. Рутский назначил его архимандритом Виленского Троицкого монастыря (того самого, где он раньше жил). А в 1618 году Кунцевич становится архиепископом Полоцким, получив церковную власть над значительной территорией Белоруссии.
Первое время на новой должности он вел себя смирно, возможно памятуя урок, полученный в Киеве. Обитатели Полоцка даже думали, что их архиерей в душе остается православным, а унию принял притворно, под давлением (так тогда поступали многие). Когда в 1620 году через западнорусские земли проезжал православный иерусалимский патриарх Феофан, полочане собрались послать к нему делегацию, предложив возглавить ее Иосафату.
Сколько мог, архиепископ тянул время, но в конце концов ехать отказался. Это открыло людям глаза на Кунцевича. Удостоверившись, что он настоящий униат, горожане перестали уважать архиерея.
А затем ему пришлось выдержать жесткую борьбу за власть в епархии. Патриарх Феофан, остановившись в Киеве, восстановил на Западной Руси православную иерархию.
Как известно, на Брестском соборе 1596 года большинство архиереев изменили православной вере и перешли в унию. Избирать же вместо предателей новых церковных владык запретил польский король. В Речи Посполитой оставалось лишь два православных епископа – львовский и перемышльский. С их смертью церковь осталась без иерархов. Некому было не только управлять – невозможным стало рукополагать новых священников (это могли делать только архиереи). Поляки, а вместе с ними и униаты, надеялись, что через какое-то время православие в стране просто исчезнет.
Однако патриарх Феофан, невзирая на королевское запрещение, возвел в архиерейский сан нескольких духовных лиц. В частности, полоцким православным архиепископом стал Мелетий Смотрицкий. И хотя открыто появиться в Полоцке новый архиерей не мог (польское правительство приказало его арестовать), он рассылал по епархии свои послания, в которых, помимо прочего, обвинял Кунцевича в вероотступничестве.
Огромное большинство народа тут же признало православного владыку и отказалось подчиняться униату. Греко-католические церкви моментально опустели. Вдобавок ко всему новый противник Иосафата был прекрасно образован, обладал даром красноречия. Конкурировать с ним в этом отношении Кунцевич не мог.
Тем сильнее распалялся униат злобой. Пользуясь поддержкой польской власти, он вытребовал себе в помощь вооруженный отряд и принялся подавлять сопротивление. Храмы закрывали перед ним двери, но Иосафат приказывал солдатам вламываться туда силой. Монастыри брались штурмом. Иногда производились форменные боевые действия. Так, полоцкий Борисоглебский монастырь (построенный еще в начале XIII века) был взят после одиннадцатидневной осады, в ходе которой подвергался пушечному обстрелу и оказался наполовину разрушен.
Примечательно, что Кунцевича заботили не только храмы. Он стремился захватить и монастырские угодья, за которые тоже вел борьбу, наполняя собственные карманы.
Один за другим занимал униатский карательный отряд города – Могилев, Оршу, Мстиславль. Всюду по приказу Иосафата закрывали православные церкви, заключали в тюрьмы и истязали там православных священников. Народ оставался без духовных пастырей. Нельзя было ни крестить младенца, ни повенчать молодоженов, ни отпеть покойника.
Кунцевич не щадил даже мертвых. Нередки были случаи, когда по его распоряжению тела недавно умерших людей вырывали из могил и бросали на съедение псам. По-видимому, именно такие «деяния» Иосафата Украинское радио считает сегодня «образцом чистого служения Господу».
Разумеется, происходившее вызывало возмущение населения, что, в свою очередь, немало тревожило светские власти. «Признаюсь, что и я заботился о деле унии, что было бы неблагоразумно оставить это дело, – писал Кунцевичу литовский канцлер Лев Сапега в марте 1622 года. – Но мне никогда и на ум не приходило, что ваше преосвященство будете присоединять к ней столь насильственными мерами… Безрассудно было бы пагубным насилием нарушать вожделенное согласие и подобающее королю повиновение. Руководствуясь не столько любовью к ближнему, сколько суетою и личными выгодами, вы злоупотреблением своей власти, своими поступками, противными священной воле и приказаниям Речи Посполитой, зажгли те опасные искры, которые всем нам угрожают пагубным и всеистребительным пожаром. Если – избави Бог – отчизна наша потрясется (вы своею суровостью пролагаете к тому торную дорогу), что тогда будет с вашею униею?»
Но Иосафат предостережений слушать не желал. Он продолжал разъезжать по епархии с карательной экспедицией. В конце октября 1623 года униатский архиепископ прибыл в Витебск и тут же закрыл все православные храмы. Чтобы не остаться без богослужения, народ собирался за пределами города. Церковные службы проводились в специально сооруженных шалашах. Кунцевич знал об этом и посылал своих подручных разгонять собравшихся. Шалаши разрушали, верующих разгоняли, но они собирались вновь и строили новые шалаши. Иосафат злился и свирепствовал еще больше. Наконец терпение людей лопнуло.
В одно из воскресений слуги архиепископа перехватили православного священника, направлявшегося за город для богослужения. Батюшку избили прямо на улице и заперли в подвале архиерейского дома. Это и стало последней каплей.
Жители города ударили в набат. Вооружаясь на ходу кто чем мог, люди двинулись к резиденции Кунцевича. Сломив сопротивление стражи, они ворвались в дом с криками: «Бей папежника-душехвата!», вытащили Иосафата из покоев и забили насмерть. Тело протащили по улицам и бросили в реку. Таков был бесславный конец униата.
«Жизнь этого человека, начатая изменой правой вере, продолжившаяся рядом насилий и жестокостей, кончилась казнью», – напишет потом православный историк унии. Естественно, случившееся безнаказанным не осталось. Месть католиков была страшна. Узнав о происшествии, римский папа Урбан VIII писал польскому королю Сигизмунду III: «Там, где столь жестокое злодеяние требует бичей мщения Божия, да проклят будет тот, кто удержит меч свой от крови. И так, державный король, ты не должен удержаться от меча и огня. Пусть ересь чувствует, что жестоким преступлениям нет пощады».
Король снарядил в Витебск специальную следственную комиссию. Расследование длилось недолго. Непосредственные участники убийства скрылись, но, так как все равно требовалось кого-то наказать, виновными назначили других. Двадцать человек казнили. Еще сто приговорили к смертной казни заочно (они успели бежать). Многих горожан заключили в тюрьму, некоторых сослали.
У Витебска были отняты все ранее данные ему привилегии, ликвидировалось городское самоуправление. Здание ратуши буквально стерли с лица земли, также как и два православных храма. Другие православные храмы были закрыты, и само православие запрещено, сначала – в Витебске, а затем во всех городах епархии. «Твердыня, защищающая русских от унии, разрушилась», – удовлетворенно отмечал Урбан VIII.
Ну а покойного Кунцевича объявили блаженным. По прошествии более чем двух веков – в 1867 году – его причислили к лику святых.
«В римской церкви для канонизации во святые требуются не богоугодные подвиги христианской любви и благочестия, а хотя бы и кровавые, но блестящие подвиги на пользу и распространение папского владычества, – прокомментировал сей факт видный украинский богослов, протоиерей Андрей Хойнацкий (1836–1888). – Зато и память подобного рода святых при первом удобном случае падает с шумом, как воочию нашею погибла память Иосафата в Литве и на Волыни и как теперь погибает она со всею очевидностью в Холмщине и Галиции».