Страница 10 из 51
Мы видели каждый день, как его машина идет из города в сторону Фаулера, а час спустя или около того возвращается обратно. По пути из города автомобиль мчится, бывало, как бешеный, грохоча, дрожа и подпрыгивая, а человек за рулем знай покуривает сигарету и улыбается сам себе, как будто у него не все дома. А на обратном пути машина делала не больше десяти миль в час, человек же выглядел притихшим и усталым.
Об этом парне ничего нельзя было сказать толком. Не поймешь, сколько ему было лет, какой он национальности и все прочее. На вид ему нельзя было дать больше сорока, хотя, возможно, ему не было еще и тридцати; и он наверняка не был ни итальянцем, ни греком, ни армянином, ни русским, ни китайцем, ни японцем, ни немцем — словом, ни одной из известных нам национальностей.
— Наверно, он американец, — говорил Майк. — Коммивояжер какой-нибудь. Гоняет по шоссе в какой-нибудь городишко, что-нибудь там продает и возвращается дамой не торопясь.
— Может быть, — говорил я.
Но я так не думал. Скорее всего это был просто парень, которому нравится гнать по шоссе сломя голову, просто так, из лихачества.
То были времена автомобильных гонок: Дарио Реста, Джимми Мэрфи, Джимми Шевроле и другие ребята, которые в конце концов погибли при катастрофе на гоночном треке. То были дни, когда вся Америка увлекалась идеей скорости. Мой брат Майк все помышлял о том, чтобы раздобыть где-нибудь денег, купить подержанный автомобиль, подремонтировать его и гонять во всю прыть. Миль этак шестьдесят в час. Тут было из-за чего потрудиться. Не хватало только одного — денег.
— Вот так куплю себе авто, — говаривал Майк, — увидишь тогда настоящую скорость.
— Никакого авто тебе не купить, — говорил я. — На какие деньги, хотел бы я знать.
— Денег как-нибудь раздобуду, — говорил Майк.
Автострада проходила прямо против нашего дома, на Железнодорожной улице, в полумиле на юг от склада сухофруктов компании Розенберг. Их, Розенбергов, было четверо братьев; они покупали винные ягоды, сушеные персики, абрикосы, изюм, паковали их в картонные ящики и рассылали но всей стране и даже за океан, в Европу. Каждое лето они нанимали людей из нашей части города, и женщины паковали товар, а мужчины делали работу потяжелее, с ручными вагонетками. Майк ходил наниматься, но один из братьев Розенберг сказал ему подождать годик-другой — надо, мол, еще подрасти и окрепнуть.
Это было лучше, чем ничего, и Майк не мог дождаться, когда вырастет. Он выискивал в журналах объявления таких силачей, как Лайонел Стронгфорт или Эрл Лидермен, этих гигантов физической культуры, этих богатырей, которые могли одной рукой поднять над головой мешок муки или еще что-нибудь. Майк только о том и думал, как они этого добиваются; он стал ходить на спортивную площадку «Космос» и подтягиваться на перекладине и каждый день делал пробежку, чтобы развить мускулы ног. Майк здорово окреп, но нисколько не вырос. Когда наступило лето, он перестал тренироваться. Было слишком жарко.
Целыми днями мы просиживали на ступеньках нашего крыльца, наблюдая за проезжающими автомобилями. Между нами и шоссе пролегали железнодорожные пути, и нам все было видно далеко на север и на юг, потому что местность была ровная. Нам было видно, как из города катит на юг паровоз, мы сидели на ступеньках и смотрели, как он подходит все ближе и ближе, мы слышали, как он пыхтит, а потом глядели ему вслед и видели, как он исчезает. Мы занимались этим все лето во время школьных каникул.
— Вот идет паровоз «С.П. 797», — говорил Майк.
— Да, — соглашался я.
— А вот, гляди-кa, «Санта-Фе 485321», — говорил я. — Как по-твоему, что в этом вагоне, Майк?
— Изюм, — говорил Майк. — Розенберговский изюм, или винные ягоды, или сушёные персики и абрикосы. Братцы мои, как же я буду рад, когда придет наконец будущее лето и я смогу работать у Розенбергов и куплю себе авто!
— Братцы! — восклицал и я.
Одна мысль о работе у Розенбергов возбуждала Майка. Он вскакивал на ноги и начинал боксировать с воображаемым противником, пыхтя, как профессиональный боксер, подтягивая время от времени штаны, сопя и хрюкая.
Братцы! Чего он только не станет делать у Розенбергов!
Для Майка было просто ужасно, что он не работает у Розенбергов и не может скопить денег, чтобы купить себе старый автомобиль, наладить мотор и выжимать из него шестьдесят миль в час. Сидя на ступеньках крыльца и наблюдая за проезжающими автомобилями и поездами, он целыми днями только и говорил, что о своем будущем старом авто. Когда на шоссе показывалось желтое купе Форда, Майк сразу сникал: уж больно быстрой была эта машина. Он завидовал этому парню в машине, гнавшему по автостраде со скоростью пятьдесят миль в час.
— Когда у меня будет своя машина, — говорил Майк, — я покажу этому малому, что значит настоящая скорость.
Иногда мы ходили в город. Точнее говоря, ходили мы туда каждый день, не меньше одного раза в день, но дни-то были такие длинные, что всякий день тянулся для нас как неделя, и нам все казалось, что вот уже неделя, как мы не были в городе, хотя на самом деле мы были там не далее как вчера. Мы ходили в город, гуляли по улицам, потом шли домой. Ходить нам, в сущности, было некуда и незачем, но мы любили слоняться у гаражей и складов подержанных автомобилей на Бродвее, особенно Майк.
Однажды мы вдруг увидели желтое купе Форда в гараже Бена Маллока на Бродвее, и Майк схватил меня за руку.
— Это она, Джо, — сказал он. — Та самая, гоночная. Зайдем туда.
Мы вошли и остановились возле машины. Никого не было видно вокруг, все тихо.
Потом вдруг из-под машины высунулась голова ее владельца. У него был вид самого счастливого человека на свете.
— Хелло! — сказал Майк.
— Здорово, ребята, — сказал владелец желтого купе.
— Что-нибудь сломалось? — спросил Майк.
— Ничего серьезного, — сказал тот. — Просто старушка требует ухода.
— Вы нас не знаете, — сказал Майк. — Мы живем в белом доме на Железнодорожной улице, возле Ореховой. Мы каждый день видим, как вы едете из города по автостраде.
— Да, да, — сказал этот человек. Кажется, я вас, ребята, где-то видел.
— Мой брат Майк, — сказал я, — говорит, что вы коммивояжер.
— Он ошибся, — сказал тот человек.
Я ждал, что он нам скажет, кто он такой, раз он не коммивояжер, но он ничего не сказал.
— Я сам думаю купить машину на будущий год, — сказал Майк. — Наверно, быстроходный «шевроле».
При мысли о машине он сделал легкий боксерский выпад, но тут же оконфузился, а наш новый знакомый громко рассмеялся.
— Блестящая идея, — сказал он. — Блестящая идея.
Он вылез из-под автомобиля и закурил сигарету.
— По-моему, вы делаете около пятидесяти миль в час, — сказал Майк.
— Пятьдесят две, чтобы быть точным, — сказал автомобилист. — В ближайшие дни надеюсь дойти до шестидесяти.
Я видел, что Майку этот человек очень нравится, как и мне. Он был моложе, чем мы думали. Ему было, вероятно, не больше двадцати пяти, а держался он с нами, как парень лет пятнадцати-шестнадцати. Нам он казался прямо великолепным.
— Как вас зовут? — спросил Майк.
Он умел задавать такие вопросы и при этом не выглядеть дураком.
— Билл, — сказал этот парень. — Билл Уоллес. Меня прозвали Уоллес Быстроход.
— А меня зовут Майк Флор, — сказал Майк. — Рад с вами познакомиться. А это мой брат Джо.
Майк и Уоллес обменялись рукопожатием. Тут Майк опять сделал боксерский выпад.
— А не прокатиться ли нам, ребята, немножко? — сказал Уоллес Быстроход.
— Братцы! — воскликнул Майк.
Мы вскочили в желтое купе. Быстроход повел машину по Бродвею. Он пересек железнодорожные пути напротив складов Розенберга и выехал на автостраду. Там он дал газу, чтобы показать нам настоящую езду. Мгновенно мы пронеслись мимо нашего дома и помчались по шоссе со скоростью сорок миль в час, потом сорок пять, потом пятьдесят, затем спидометр стал показывать пятьдесят одну, пятьдесят две, пятьдесят три, и машина загремела вовсю.