Страница 13 из 24
Пандро Колхазян был, с одной стороны, казалось бы, самый неотесанный мальчишка на свете, а с другой стороны — самый понятливый и учтивый, и вот за это-то качество я его и любил.
— Хорошо, мисс Балейфум, — сказал он.
— Балейфол, — поправила его леди. — Пожалуйста, подойдите ко мне. Оба.
Мы подошли к мисс Балейфол и спросили, что ей нужно.
— Что вам угодно, мисс Балейфум? — сказал Пандро. Мисс Балейфол сунула руку в карман пальто, вытащила пачку книжечек и, не глядя, протянула каждому из нас по одной. Моя книжечка называлась «Искупление, история одного пьяницы», а книжечка Пандро — «Обретенный покой, история одного пьяницы».
— Что с этим делать? — спросил Пандро.
— Я хочу, мальчики, чтобы вы прочли эти книжки и постарались исправиться, — сказала мисс Балейфол. — Я хочу, чтобы вы перестали богохульствовать.
— Здесь ничего не говорится о богохульстве, — сказал Пандро.
— В этих книжках содержится хороший урок для каждого из вас, — сказала леди. — Прочтите их и больше не богохульствуйте.
— Хорошо, мэм, — сказал я. — Это все?
— Нет, еще одно, — сказала мисс Балейфол. — Не можете ли вы, мальчики, помочь мне передвинуть фисгармонию из столовой в гостиную?
— Разумеется, мисс Балейфум, — сказал Пандро. — Когда вам угодно.
И вот мы вошли к ней в дом, и пока она поучала нас, как взяться за дело, чтобы ни инструмента не повредить, ни самих себя, передвинули его полегоньку из столовой в гостиную.
— Так вот, почитайте эти книжки, — сказала мисс Балейфол.
— Хорошо, — сказал Пандро. — Это все?
— Вот что, — сказала леди. — Мне хочется, чтобы вы спели. Я поиграю на фисгармонии, а вы спойте.
— Я не умею петь, мисс Балейфум, — сказал Пандро.
— Вздор, — сказала леди. — Конечно, умеешь, Педро.
— Пандро, а не Педро, — сказал Пандро. — Педро зовут моего кузена.
На самом деле имя Пандро было Пантало, что по-армянски значит: штаны, панталоны. Когда Пантало поступил в школу, учительнице, видимо, не понравилось это имя, и она записала в свой список «Пандро». Кузена Пандро звали Петрос, в школе же его переиначили в Педро. Разумеется, все было в полном порядке, и никто от этого не пострадал.
Не отвечая Пандро, почтенная леди уселась на табуретку, поставила ноги на педали инструмента и, не дав нам никаких указаний, заиграла какую-то песню, тягучую, скучную — очевидно, религиозную. Потом она запела. Тут Пандро шепотом произнес весьма нечестивое, чтобы не сказать непристойное, слово, которого мисс Балейфол, к счастью, не услышала.
Голос мисс Балейфол был не из тех, что производят впечатление. Педали своим скрипом заглушали пение, тонам фисгармонии не хватало чистоты, но, несмотря на все это, можно было понять, что голос у мисс Балейфол совсем не чарующий.
— Галилея, Галилея, — пела она.
Она обернулась к нам, кивнула и сказала:
— Пойте, мальчики, пойте.
Мы не знали ни слов, ни мелодии, но простая вежливость требовала, чтобы мы честно попробовали, что мы и сделали, стараясь по возможности следовать музыке, исходившей из фисгармонии, и возвышенным словам, исходившим из мисс Балейфол.
— Он грозой повелевал, усмиряя бурный вал, — пела она.
Всего мы попытались спеть три песни. После каждой из них Пандро говорил:
— Большое спасибо, мисс Балейфум. Можно теперь идти?
Наконец она встала из-за инструмента и сказала:
— Я уверена, что это пойдет вам на пользу. Если дурные приятели будут звать вас выпить, отвратитесь от них.
— Мы отвратимся, мисс Балейфум, — оказал Пандро. — Правда, Арам?
— Я лично отвращусь, — сказал я.
— Я тоже, — сказал Пандро. — Можно теперь идти?
— Прочитайте книжки, — сказала она. — Еще не поздно.
— Мы прочитаем, — сказал Пандро. — Как только выберем свободное время.
Мы покинули дом почтенной леди, вернулись во двор перед домом Пандро и стали читать ее книжки. Не успели мы прочесть и половину, как леди вышла на крыльцо и очень громким и возбужденным голосом сказала:
— Кто из вас это был?
— Кто из нас что? — опросил Пандро.
— Кто из вас пел? — сказала мисс Балейфол.
— Мы оба пели, — сказал я.
— Нет, — сказала мисс Балейфол. — Только один из вас пел. У одного из вас превосходный христианский голос.
— Не у меня, — сказал Пандро.
— Это ты, — сказала мисс Балейфол, обращаясь ко мне. — Это был ты, Юджин.
Арам, а не Юджин, — возразил я. — Нет, едва ли у меня такой голос.
— Мальчики, идите сюда, — сказала мисс Балейфол.
— Кто из нас? — сказал Пандро.
— Оба, — сказала леди.
Когда мы опять очутились у нее в доме и мисс Балейфол уселась за фисгармонию, Пандро сказал:
— Я не хочу петь. Мне не нравится.
— Пой ты, — сказала мне леди.
Я запел.
Мисс Балейфол вскочила на ноги.
— Это ты, — сказала она. — Ты должен петь в церкви.
— Не буду, — сказал я.
— Не богохульствуй, — сказала она.
— Я не богохульствую, — сказал я. — И по гроб жизни обещаю не богохульствовать, но в церкви петь я не стану.
— Голос у тебя — самый христианский из всех, какие я слышала, — сказала мисс Балейфол.
— Нет, не самый, — ответил я.
— Нет, самый, — сказала она.
— Все равно я петь не буду, — сказал я.
— Ты должен, должен, — сказала она.
— Благодарю вас, мисс Балейфол, — сказал Пандро. — Нам можно идти? Он не хочет петь в церкви.
— Он должен, должен, — настаивала леди.
— Зачем? — сказал Пандро.
— Для спасения души, — сказала леди.
Тут Пандро опять прошептал нечестивое слово.
— Скажи-ка, — обратилась ко мне леди. — Как тебя зовут?
Я сказал.
— Ты, конечно, христианин? — спросила она.
— Наверное.
— Пресвитерианин, конечно?
— На этот счет не знаю.
— Пресвитерианин, — сказала леди. — Конечно, пресвитерианин. Я хочу, чтобы ты пел в пресвитерианской церкви на Туларе-стрит, в хоре отроков, в будущее воскресенье.
— Зачем? — спросил опять Пандро.
— Нам нужны голоса, — объяснила леди. — Нам нужны юные голоса. Нам нужны певчие. Он должен петь в будущее воскресенье.
— Я не люблю петь, — сказал я. — И не люблю ходить в церковь.
— Мальчики, сядьте, — сказала мисс Балейфол. — Мне нужно с вами поговорить.
Мы сели. Мисс Балейфол говорила по меньшей мере полчаса.
Мы не поверили ни одному ее слову, хотя из учтивости отвечали на все ее вопросы так, как ей этого, видимо, хотелось. Но когда она предложила постоять рядом с ней на коленях, пока она будет молиться, мы отказались. Мисс Балейфол и так и сяк старалась уговорить нас, но мы не хотели. Пандро сказал, что мы согласны, когда понадобится, передвигать для нее фисгармонию или что-нибудь в этом роде, но на колени становиться не будем.
— Ну ладно, — сказала мисс Балейфол, — а глаза вы закроете?
— Зачем? — сказал Пандро.
— Это так принято — закрывать глаза, когда кто-то молится, — сказала мисс Балейфол.
— А кто молится? — спросил Пандро.
— Пока никто, — сказала мисс Балейфол. — Но если вы обещаете закрыть глаза, я помолюсь. Только вы должны обещать, что закроете.
— О чем вы хотите молиться? — сказал Пандро.
— Я помолюсь за вас, мальчики, — сказала она.
— Зачем? — сказал Пандро.
— Коротенькая молитва не причинит вам вреда, — сказала мисс Балейфол. — Будьте добры, закройте глаза.
— О! Пожалуйста, — сказал Пандро.
Мы закрыли глаза, и мисс Балейфол стала молиться.
Молитва оказалась не такой уж коротенькой.
— Аминь, — сказала леди. — Ну, мальчики, разве вам теперь стало не лучше?
Говоря по правде, лучше нам вовсе не стало.
— Да, конечно, — сказал Пандро. — Можно нам теперь идти, мисс Балейфум? В любое время, когда понадобится передвинуть фисгармонию, мы к вашим услугам.
— Пой от всей души, — сказала мне мисс Балейфол, — и отвращайся от дурных приятелей, которые зовут тебя выпить.
— Хорошо, мэм, — сказал я.
— Ты знаешь, где эта церковь? — добавила она.