Всеволод Бобров

Вдобавок природа, щедро наделив Боброва двигательной гениальностью – движения были его стихией, он моментально, с первого показа усваивал и точно повторял любые физические упражнения, – в то же время отметила его своеобразием конституции. К двадцати годам у Всеволода очень сильно развились плечевой пояс и торс, широкоплечая фигура стала поистине богатырской. А у таких людей на коленные суставы ложится повышенная нагрузка. Что же касается Боброва, то случай тут и вовсе оказался особым. От рождения у него были сравнительно небольшие коленные чашечки. Возможно, именно этой особенностью и объяснялась его изумительная, невиданная пластичность бега, которая проявлялась в футболе, а еще больше – на льду. Но эта врожденная особенность, видимо, сделала Боброва более чувствительным к травмам, что сокращало футбольный век выдающегося спортсмена.

В футболе он вынужден был уменьшить беговую нагрузку и порой дожидался паса, собирая силы для решающего рывка к воротам соперника. Иногда ему даже приходилось по нескольку секунд стоять на одной, здоровой ноге, чтобы дать отдых больной. Не понимая, в чем дело, зрители кричали ему: «Балерина!» Любопытно, что спустя три десятилетия американо-канадские болельщики точно так же окрестили самого ценного игрока Национальной хоккейной лиги (НХЛ) Уэйна Гретцки. Но в это прозвище теперь не вкладывают обидного для спортсмена смысла. Наоборот, один из крупных американских балетных критиков написал статью о Гретцки под названием «Балерина», где утверждал, что игра этого нападающего роднит хоккей с искусством балета…

А защитники-костоломы продолжали нещадно бить Всеволода Боброва, норовя попасть именно по больной ноге. К большому сожалению, бесследно пропали футбольные щитки этого выдающегося спортсмена, которые могли бы стать украшением любого спортивного музея, напоминая о мужестве их владельца и одновременно являясь вещественным доказательством стиля игры некоторых защитников того времени, укором для них. Эти щитки из красной губчатой резины с проложенными в середине бамбуковыми реечками Всеволод Бобров привез из английского турне 1945 года. Потом он играл только в них – до самого своего последнего матча. И эти щитки имели в конце футбольной карьеры Боброва такой страшный вид, будто они изрешечены осколками от снарядов: бамбуковые палочки были раздроблены, резина искромсана.

Катастрофически пострадавшие футбольные щитки Боброва свидетельствовали о том, сколько ударов по ногам досталось их владельцу. Однако Всеволод не стал трусом: с вырезанными коленными менисками, с хроническим воспалением суставов он по-прежнему не боялся находиться в гуще борьбы. И он не катался по траве от боли, не апеллировал к зрителям и судьям, не становился на одну доску с приверженцами «грязной» игры[18].

Лишь один-единственный раз он не сдержался и ответил обидчику.

Но здесь требуется небольшое отступление.

Отвечать грубостью на грубость в футболе и в хоккее категорически запрещено. И все-таки бывают очень редкие, вот уж поистине исключительные случаи, когда необходимо дать сдачи. В спорте – как в жизни: иногда возникают такие ситуации, что надо ответить; ответить, чего бы это ни стоило. Потому что на футбольно-хоккейных полях могут развиваться события, значение которых выходит за рамки спортивных.

Такой случай однажды произошел с армейским защитником Юрием Нырковым.

Нырков был единственным среди игроков ЦДКА, кто прошел через горнило войны. Командиром САУ – самоходной артиллерийской установки – он сражался под Полтавой, в Северной Померании, а затем участвовал в штурме Берлина. Старший лейтенант Нырков закончил войну, находясь в составе 3-й ударной армии, которая брала рейхстаг, и оставил свою подпись на его стенах.

После победы Юрий Нырков играл центральным защитником в сборной по футболу Советской группы войск в Германии, был ее капитаном. В 1946 году к ним в гости приехала команда ЦДКА. Юрий приглянулся Борису Андреевичу Аркадьеву, и тренер армейцев на следующий год вызвал Ныркова в столицу.

Юрий Александрович в это время лежал в госпитале: лечился от радикулита. Его прогревали кварцевыми лампами, однако с дозой облучения явно переборщили и обожгли пациенту ноги. Поэтому Нырков не торопился в Москву. Но вскоре пришла повторная, уже грозная телеграмма, и старшего лейтенанта погрузили в самолет.

Перед Аркадьевым он предстал опираясь на палку, потому что еле двигался.

Но уже через две недели, когда отпали ожоговые корки, Юрий Нырков начал играть за армейский клуб в дублирующем составе. Очень мужественный, волевой человек, награжденный многими боевыми орденами и медалями, он сразу стал пользоваться в команде огромным авторитетом, товарищи избрали его секретарем партийной организации футбольно-хоккейного коллектива ЦДКА. И вот именно Юрий Нырков однажды подвергся оскорблениям на футбольном поле.

Это произошло в матче с одной из зарубежных команд, который проходил на стадионе «Динамо» в Москве. Правый крайний гостей начал играть, как говорится, на грани фола. Но Нырков не реагировал на такую тактику. Юрий Александрович отличался завидными хладнокровием и выдержкой, а кроме того, слыл очень корректным игроком. Однако нападающий соперников воспринял спокойствие Ныркова как боязнь силовой борьбы, как приглашение к дальнейшему натиску, а потому наглел буквально с каждой игровой ситуацией. И все же защитник ЦДКА стойко не отвечал грубостью на грубость.

Но вдруг форвард позволил себе нечто недопустимое. В один из моментов, когда армеец снова отобрал у него мяч, нападающий замахнулся на защитника кулаком, сопроводив этот жест соответствующими словами на ломаном русском языке. И тогда произошло нечто непредвиденное: бывший фронтовик и будущий генерал Советской Армии мгновенным, неуловимым апперкотом свалил обидчика наземь.

Армейским футболистам предстоял ответный матч за рубежом с той же командой. Друзья говорили: держись, Юра, будет тебе тяжело. Однако Нырков лишь отшучивался: «Ничего, на фронте было страшнее». И действительно, в ответном матче совершенно никаких неприятных эксцессов не произошло: правый край соперников на сей раз играл… на левом краю, подальше от Ныркова.

В канадских профессиональных хоккейных командах существуют игроки, цель которых состоит в том, чтобы подавить силовой игрой лучших нападающих противника. Но этот психологический прием откровенного силового давления на ведущих форвардов применяется не только в Канаде и не только в хоккее. Поэтому в каждой команде должен быть спортсмен, который в трудной психологической ситуации способен взять на себя инициативу ответных действий.

В хоккейной команде ЦДКА таким игроком был Владимир Веневцев.

У него было несколько длинноватое, зато весьма выразительное прозвище «пополам или вдребезги».

В отличие от Владимира Никанорова и Александра Виноградова, обладавших могучим телосложением, защитник Володя Веневцев был невысокого роста. Но он славился удивительным, редкостным бойцовским характером, играл очень смело, отважно. Достаточно сказать, что за время своей спортивной карьеры Веневцев трижды проламывал телом хоккейные борта, сделанные из досок пятидесятимиллиметровой толщины, – с такой страстью врезался он в них. А однажды, когда кто-то из соперников в кровь разбил ему губы, Веневцев применил против него такой силовой прием, что обидчик просто-напросто вылетел через борт за пределы хоккейной площадки. Армейца в тот раз наказали десятиминутным штрафом: в отличие от футбола, прежние правила игры в хоккей с шайбой были более строгими, чем сейчас, но нынешним правилам Веневцева не удалили бы с ноля.

Свой бойцовский дух Владимир Веневцев сохранил до преклонных лет. Спустя три десятилетия, когда ему было уже семьдесят, Веневцев отдыхал в Клязьминском пансионате, под Москвой, и однажды отправился через лес в соседний поселок. Но вскоре у него начало сильно щемить сердце. Упрямый, поистине несгибаемый, Веневцев все-таки дошел до своей цели и вернулся обратно. В пансионате его увидел отдыхавший там же Валентин Николаев, в прошлом игрок ЦДКА, а ныне полковник запаса, работник Управления футбола Спорткомитета СССР. Николаеву показалось странным, что Веневцев побледнел как лист бумаги, и Валентин Александрович силой заставил его пойти к врачу. Тут и выяснилось, что Веневцев прошагал пять километров с инфарктом миокарда!

18

За свою хоккейную карьеру Всеволод Бобров только однажды нанес травму сопернику. Пострадавшим оказался играющий тренер команды «Электросталь» Анатолий Сеглин: Бобров случайно задел его клюшкой, выбив Сеглину сразу четыре передних зуба. Хоккеиста отвезли в больницу, а на следующее утро там появился Бобров. Он просил прощения и, как говорится, на полном серьезе предложил пострадавшему свои зубы. Но Сеглин успокоил Боброва, прошамкав, что теперь ему, Сеглину, охотно пожмет руку «звезда» канадского хоккея гремевший в ту пору Морис Ришар, который заявил: «Я никогда не подам руки хоккеисту, у которого уцелели зубы. Он либо трус, либо недостаточно справляется со своими обязанностями в игре». С тех пор Бобров и Сеглин до конца жизни Всеволода Михайловича оставались близкими друзьями.