Страница 27 из 28
– Тесличку сверху покинул…
Вот ведь как. Привелось от смерти скрываться, и что с собой унесли? Небось не ларец с дорогими памятками родителей, оставшийся в мякоти дорожного вьюка.
Сестрица Эльбиз поймала руки брата, крепко сжала.
– И добро, что покинул, – шепнула она. – Станут смотреть, скажут: были, ушли…
Сестра говорила дело. Царевич опустил голову.
Наверху лязгало, громыхало, там ревели жестокими голосами и что-то падало так, что с западни сыпалась пыль. Потом всё начало затихать.
Брат с сестрой ухватили друг дружку, слиплись в один комок. Они знали, что вот теперь нужно ждать самого страшного.
Кто-то не вошёл – ворвался в хоромину, затопал над головами, рубанул дверку голбца, с грохотом опрокинул скамью… Эрелис и Эльбиз втиснулись пуще. Долетел девичий крик. Надсадный, беспомощный, полный страха.
– Нерыжéнь… – стуча зубами, выдохнул мальчик.
– Нет, – тряским голосом возразила сестра. – Нерыжень бы им с три короба наплела и мною сказалась.
Крик стал совсем нестерпимым. Захотелось сотворить всё равно что, лишь бы он прекратился. Эрелис всхлипнул, завозился впотьмах:
– Её же… они её… выйду…
Эльбиз что было мочи вцепилась в его руки:
– Дядя Космохвост не для того им путь заступал! И Нерыжень с Косохлёстом под стрелы шли! И Бранко…
Она была на год старше, поэтому сразу вырваться он не смог. В доме взвыла ещё и старуха. Толком разобрать из погреба не получалось, лишь то, что она велела молодой прикусить язык, не брать на душу срама.
– Тебе помнить, как за тебя умирали, – глотая слёзы, шептала брату сестра. – Тебе праведно царствовать ради их чести…
Раздались удары топора, треск дерева. В повалуше корчевали лавку. Потом со стуком отвалили верхнюю западёнку. Царевичи разом уставились вверх, замерли в темноте, прикрывая лица ладонями. Когда в погреб, прямо им на головы, спрыгнул человек, дети судорожно дёрнулись, стукнувшись лбами. Однако тяжёлая крышка не выдала, не оказала себя среди других половиц. Человек заметил сперва ложкорез под ногами, потом дыру бокового лаза. Торжествующе заорал, начал втискиваться в нору. Его сапоги скребли и скользили по доскам.
За первым полез второй, остальные побежали наружу.
Тайный лаз, устроенный ещё прежним хозяином перепутья, выводил в дровник. И поди разбери в снегу слабенького зеленца, вылезал ли кто оттуда недавно.
Довольно долгое время наверху ничего не происходило. Потом в погребишко начал проникать спирающий дыхание чад, а слуха достиг тяжёлый глухой треск.
– Запалили всё-таки, – сказала Эльбиз.
Эрелис отозвался:
– Само могло, от лучины…
– Так и так гибель, – закашлялась сестра.
Она держала в руках никому теперь не нужное бёрдо. Резные углы оставили глубокие следы на ладонях.
Западня, плотно всевшая от тяжести и возни, поддалась через великую силу. Приподняв её наконец, царята увидели над собой тучу плотного дыма и сквозь неё – багровые сполохи. Дышать сразу стало нечем. Как раз когда они высунулись, что-то начало рушиться. Пришлось снова прятаться. Второй раз они поднимали крышку уже вкупе с большой горящей доской, порывавшейся упираться и застревать. Стало ясно, что в третий раз может не получиться. Эрелис сжал в кулаке подобранный ложкорез и, понукаемый сестрой, полез через ход.
Крышка в дровнике, которую берегли и никогда не заваливали тяжёлым, оказалась прижата. Сколько ни пыжились брат с сестрой, она едва подалась, только дерево чуть слышно постукивало о дерево. Случайно раскатилась поленница или в ней что-то искали – какая теперь разница. Сзади подбирался гибельный чад. Немного подышать таким, и сперва тело разучится двигаться, потом душа забудет, как ей в теле держаться.
– Покричим? – спросила Эльбиз.
– Нет, – принял решение Эрелис. – Кому надо, те знают, а кто не знает, те нам не друзья.
Девочка еле слышно заспорила:
– Дядя Космохвост ради нас…
Мёрзлые поленья над ними затеяли дробную торопливую пляску.
Царевич устроился перед ходом, где таилась сестра. Поудобнее перехватил нож… Сердце колотилось во рту.
Крышка лаза откинулась. Эрелис выдохнул. Сверху на него смотрели оба заменка. Зря ли они в этом доме прожили целых полгода? Тайная хоронушка поблизости у Космохвоста была далеко не единственная…
В раскрытых дверях гибнущей избы метался огненный свет, пожар уже подгрызал изнутри тяжёлую крышу. Скоро она обрушится, станет погребальным костром девушке, замученной подручными Белозуба. Молодой Бранко, всё ладившийся к ней с поцелуями, разметался в углу двора. Он так и не надел шапки. Его убили длинным ножом в шею: он не должен был закричать, но как-то сумел. Другие тела все исчезли. Бабка, простоволосая и босая, сидела на колоде, качалась, плакала. Рубаха на ней была разорвана донизу, попятнана кровью. Подростки едва успели заскочить в стряпную, где бросили женщин. Теперь девки пороли тёплый плащ, ладили старухе какие-никакие опорки.
И никто даже не поминал о драгоценном ларце, то ли сгинувшем в пожаре, то ли украденном. О нём ли печалиться!
– Дядя Космохвост… – глядя на пылающий дом, тихо выговорил царевич.
– До места, где сани стояли, кровяной след, – ответил юный рында. – Чей, не разберу.
Он горбился, прижимал руку к груди. Добрая кольчужка выдержала удар, но ребро было сломано. На волосах болтались шарики льда.
Подошла сестрица Эльбиз.
– Не так-то долго искали, – тревожно поделилась она. – Решили, мы все дымом задохлись? Али спугнул кто?
Ребята переглянулись.
– Значит, Сеггар близко уже, – рассудил царевич. – Навстречу пойдём или дядьку Серьгу обождём? Твоё слово, Косохлёст.
И чинно поклонился, свидетельствуя, что верен зароку и помнит, кто отныне главный защитник.
– Ждать некогда, – сурово, сквозь зубы ответил тот. – Бабку…
– Ступайте налегке, детушки, – утёрла слёзы старуха. – Я-то пожила.
– Мы повезём, – одним голосом взмолились девчонки. – В дровяных саночках, вон стоят…
– Бабушка Орепея нас не выдала, – добавил Эрелис.
– А ещё слушать обетовались, – голосом, какой наверняка был в юности у прежнего рынды, проворчал Косохлёст.
Скоро о том, что в разгромленной избе погибли не все, говорила только узкая полозновица, протянувшаяся к дороге. Да и та от жара огня уже оплывала.
Растрёпанные рукавицы
– Вот тебе ещё вот так! И вот так! Что, получил, Ветер?.. Щады тебе? А не пощажу! Ты моему ате кровь отворил! А ну говори, таракан, куда брата увёл?! Не то сейчас доказню!..
Кулаки Светела крушили невидимого врага. Он не замарает меча, меч против таких ему не потребен. На руках у него не нагольные дельницы, а сущие латные рукавицы, пластинчатые, со злыми выступами на костяшках. И сам Светел – рослый, бородатый и гордый, с блёстками серебра по вискам, в доспехе на широких плечах.
– А тебя, Лихарь, я и спрашивать не стану, я тебя сразу ногой в землю втопчу!
И Лихарь распростёрся рядом с Ветром, униженно моля взмиловаться.
– Живо говорите, дрянчуги, где брат?!
Под снегом пробудились бурлящие кипуны, поверженные враги стали биться, проваливаясь в клокочущий вар. Светел разжал грозные кулаки, повернулся в другую сторону, туда, где был Скварко. Брат стоял на коленях у каменной стены, заморённый голодом и закованный в тяжёлые цепи, потому что его хотели заставить служить жестокой Моране, да не на такого напали.
– Пойдём домой, братёнок, пойдём домой, – зашептал Светел и могучими руками разорвал цепи, поднял брата, обнял, повёл…
Сквара с самого начала называл его «братищем», а он Сквару – «братёнком», хотя надо бы наоборот, но уж так у них повелось.
«А если он меня, взрослого, не узнает? Если ему там вовсе глаза выкололи за смелость?..»
Он всего на миг представил Сквару слепого… нутро стиснула холодная лапа. Светел крепко зажмурился.
– Брат за брата, встань с колен…
Это он выговорил одними губами, но с такой жаждой и мечтой, что, отзовись ему Сквара прямо сейчас, дивиться было бы нечему.