Эра Дракулы

— Как интересно, мистер Уайльд, — сказала Кейт, — звучит так, словно вы ставите критика выше творца.

— Да ведь критика и есть искусство. Как художественное творчество предполагает развитую критическую способность, без которой его, собственно, не существует, так и критика является творчеством в самом высоком значении этого слова. По сути, критика — одновременно и творческая, и независимая.

— Независимая? — переспросила Кейт, понимая, что тем самым дает повод для целой лекции.

— Да, независимая. И, подобно тому как из чувственности и нечистоплотности любовных увлечений неумной жены провинциального аптекаря, обитающего в скверном городишке Ионвиль-л'Аббэй под Руаном, Гюстав Флобер оказался способен создать классический роман, ставший шедевром стиля, так и настоящий критик, находящий удовольствие в том, чтобы растрачивать свой дар наблюдательности на темы столь малозначительные, да и просто ничтожные, как отчетная выставка в Королевской академии за этот год и за любой другой, или же стихи Льюиса Морриса, или пьесы Генри Артура Джонса, сможет создать произведение, безупречное по своей красоте, проницательности и тонкости ума. Ничтожество неодолимо тянет к себе всех, кто наделен блестящим интеллектом, а глупость — тот вид Bestia triumphans,[14] который всегда способен привлечь внимание мудрых, заставляя их покинуть свое обиталище.[15]

— Но что вы думаете о пьесе, мистер Уайльд? — спросил мистер Рид.

Тот взмахнул рукой и состроил гримасу, и этот жест в сочетании с выражением лица сказал гораздо больше о предмете, чем его краткая речь, которую даже Пенелопа сочла несколько отдаленной от темы, пусть и изысканной. Уместность, как-то объяснил Уайльд, это безответственная привычка, которой не следует предаваться сверх меры.

— Лорд Ратвен передает свои наилучшие пожелания, — сказал Арт.

Поэт был явно польщен таким высочайшим вниманием. Он уже начал говорить какую-то невероятно восхитительную речь, совершенно не имеющую отношения к происходящему, когда Холмвуд наклонился к нему и голосом настолько тихим, что его расслышала одна Пенелопа, сказал:

— …и он желает вам проявить большую осторожность во время визитов в некий дом на Кливленд-стрит.

Глаза Оскара неожиданно стали проницательными, и он решил не продолжать беседу, а увел Флоренс в сторону — поговорить с Фрэнком Харрисом из «Фортнайтли Ревью». После обращения тот отрастил козлиные рога, которые пугали Пенелопу. Кейт ушла вслед за поэтом, надеясь набрать достаточно слухов для редактора, чтобы затем вместе с этим материалом поместить статью о женском избирательном праве или еще какой-нибудь глупости в том же роде. Даже столь преданный делу вольнодумец с репутацией, каким был мистер Харрис, наверняка сочтет Кейт слишком малахольной рыбкой для своих сетей и выбросит ее обратно в море.

— Что, черт побери, вы сказали Уайльду, что так его расстроили? — спросил мистер Рид, почуяв историю. Ноздри газетчика действительно начинали подергиваться всякий раз, когда он думал, что напал на след какого-нибудь мусора, который принимал за новости.

— Так, одна мания Ратвена, — объяснил Арт.

Собиратель слухов уставился на Холмвуда, глаза его походили на буравчики. У многих вампиров был пронзительный взгляд. На званых приемах они часто старались пересмотреть друг друга, словно олени, сцепившиеся рогами. В этот раз мистер Рид проиграл соревнование и отошел прочь, ища своенравную племянницу.

— Проницательная девочка, — заметил Арт, кивнув вслед Кейт.

— Пф, — фыркнула Пенелопа, покачав головой. — Карьера — это для женщин, которые не могут найти себе мужа.

— Мяу!

— Иногда мне кажется, что все события проходят мимо меня, — пожаловалась мисс Чёрчвард.

— Не произошло ничего такого, чем бы стоило забивать столь прелестную головку, — ответил Годалминг, поворачиваясь к ней.

Арт пощекотал ее под подбородком и слегка поднял ей голову, чтобы заглянуть в глаза. Она подумала, что он сейчас поцелует ее — здесь, на глазах у всего театрального Лондона, — но лорд не стал этого делать. Только рассмеялся и опустил руку.

— Чарльзу лучше быстрее понять, что такую леди небезопасно оставлять в одиночестве. Иначе кто-нибудь тебя украдет и принесет в жертву современному Вавилону.

Пенелопа захихикала, ее учили поступать таким образом, когда кто-нибудь говорил что-то, чего она не до конца понимала. Бездонные глаза лорда Годалминга мерцали. Пенелопа почувствовала, как в груди растекается тепло, и ей стало интересно, к чему все это приведет.

Глава 12

РАССВЕТ МЕРТВЕЦОВ

Рассвет прострелил туман, полный крови. Солнце поднималось, и «новорожденные», суетясь, спешили вернуться в гробы и потаенные углы. Женевьева одна возвращалась в Тойнби-Холл, даже не думая опасаться тающих теней. Как и Влад Цепеш, она была достаточно стара, чтобы не иссохнуть на солнце, в отличие от более чувствительных «новорожденных», но живость, пришедшая вместе с кровью «теплой» девушки, уходила по мере того, как все больше света просачивалось с небес. Она прошла мимо «теплого» полицейского на Коммершиал-роуд и поприветствовала его кивком. Тот отвернулся и продолжил обход. Чуть ранее у Женевьевы возникло чувство словно кто-то невидимый преследует ее, и вот теперь оно вернулось; впрочем, такие мании в Уайтчепеле встречались более-менее постоянно.

Последние четыре ночи она больше времени проводила, занимаясь делом Серебряного Ножа, чем работой. Друитт и Моррисон брали двойные смены, жонглируя небольшим количеством мест в Холле, чтобы справиться хотя бы с теми, кто нуждался более остальных. Изначально образовательное учреждение, сейчас Тойнби-Холл напоминал полевой госпиталь.

Женевьеву отправили помогать Комитету бдительности, и она побывала уже на таком количестве шумных собраний, что даже сейчас слова звенели в ее голове, как музыка в ушах тех, кто имел глупость сесть слишком близко к оркестру.

Теперь же Дьёдонне остановилась и прислушалась. Ей снова показалось, что ее кто-то преследует. Пробудилась вампирская восприимчивость, и перед глазами возник образ чего-то, закутанного в желтый шелк, передвигающегося странными безмолвными прыжками, размахивая длинными руками, словно сомнамбула. Женевьева всмотрелась в туман, но оттуда ничего не появилось. Возможно, она просто впитала в себя воспоминания или фантазии «теплой» девушки, и те какое-то время останутся с ней, пока чужая кровь не выйдет из организма. Такое случалось и раньше.

Джордж Бернард Шоу и Беатрис Поттер произносили речи по всему городу, пользуясь убийствами, чтобы привлечь внимание к условиям жизни в Ист-Энде. Оба так и не стали носферату, а Шоу, насколько понимала Женевьева, сотрудничал с республиканской фракцией. В «Пэлл-Мэлл Газетт» У. Т. Стэд проводил кампанию против Серебряного Ножа, сравнимую с его ранними крестовыми походами против белого рабства и детского вампиризма. В отсутствие преступника как такового он заключил, что винить в сложившихся обстоятельствах надо само общество. В Тойнби-Холл сразу же полился полноводный поток пожертвований, и Друитт даже предложил помочь убийце деньгами, дабы увеличить количество поступающих средств. Шутка не порадовала серьезно настроенного Джека Сьюарда.

Объявление на стене конюшенного двора обещало награду за любые сведения, которые помогли бы поймать Серебряного Ножа. Соперничающие группы «теплых» и «новорожденных» членов Комитета бдительности бродили по округе с дубинками и бритвами, ссорились друг с другом и нападали на невинных прохожих. Уличные девочки теперь больше жаловались не на убийцу, а на недостаток клиентов, так как «стражи порядка» кидались на любого мужчину, пришедшего в Уайтчепел в поисках женщины. Шлюхи в Сохо и Ковент-гардене тайно злорадствовали и получали двойную выручку, бизнес там процветал.

Из переулка донесся стон. Клыки Женевьевы выпрыгнули из десен выкидными ножами, удивив даже ее саму. Она зашла в тень и увидела, как мужчина прижимает рыжую женщину к стене. Дьёдонне ринулась к ним, готовясь схватить убийцу, когда увидела, что это был солдат в длинном пальто и штанах, спущенных до колен. Судя по всему, он пытался пронзить даму не ножом, а собственным тазом, и хоть двигался с отчаянной скоростью, но цели добиться не мог. Женщина с юбками, спасательным поясом обмотанными вокруг талии, оперлась об угол дома, держа клиента за голову, прижав его лицо к своему плечу, скрытым перистым боа.

14

Торжествующих зверей (лат.).

15

Уайльд цитирует свой трактат «Критик как художник». Здесь он дается в переводе А. Зверева.