Страница 89 из 119
Умельцы «Союза защиты Родины и Свободы» изготовили для Савинкова фальшивый большевистский мандат. Сейчас не было возможности ездить с паспортами богатых англичан или китайских мандаринов. Не царские времена. В Москве шли аресты. Деренталю и это с трудом удалось сделать — хоть немного обезопасить спускавшегося по Волге «Генерала террора». Эсеровского генерала! Нынешние кремлёвские бонзы знать не знали, что ЦК партии социалистов-революционеров ещё прошлым летом исключил Савинкова за связь с Корниловым. Стало быть, непримиримые эсеровские боевики не подчинялись Савинкову. Формально хотя бы... Но каждый выстрел в комиссара всё равно падал тенью на «Генерала». Что в этой несчастной стране могло происходить без его ведома? Чека — не царская охранка; уповать на Петропавловку, Шлиссельбург и даже на севастопольскую военную тюрьму не приходилось. Здесь на выстрел отвечали сотнями выстрелов. Показателен был не только разгром восстания в Рыбинске, Ярославле, Костроме, Владимире — и в самой Москве. Муром с его большевистской восточной ставкой, и тот, взятый штурмом, пришлось оставить. Правда, доктор Григорьев, руководивший там всеми делами «Союза», в полном боевом порядке вывел своих волонтёров из города и походным маршем направил их к Казани. Большевики не могли воспрепятствовать этому: слишком большой пожар возгорался на Волге. Мало Казань — Самара пала. Победа, одержанная над Перхуровым в Ярославле — силами литовцев, мадьяр, немцев, разного другого интернационального сброда, — не могла внушить большевикам уверенности. Иностранные послы всё равно сидели в Вологде. Англичане, французы, американцы хотя и не оказывали реальной помощи восставшему Поволжью — грозить с севера грозили.
Савинков пробирался в Казань с вполне определённой надеждой: восстановить и накопить силы «Союза». Одет он был самым заправским большевиком: рубаха-косоворотка, пояс, высокие смазные сапоги, фуражка со снятой кокардой. Да и паспорт, пускай и липовый, был за подписью наркома Луначарского. Мог быть и за любой другой подписью... но всё-таки старые друзья. Чтобы запутать окончательно будущих патрулей, Савинков ехал от имени Северной Коммуны, из Петрограда. Паспорт говорил, что «Иван Васильевич Слесарёв — делегат Комиссариата народного просвещения; направлен в Вятскую губернию по делам колонии пролетарских детей». Не шуточки! Когда в Нижнем Новгороде красный патруль остановил и потребовал разрешение на въезд во фронтовую губернию, имя друга Луначарского оказалось магическим. Савинков в качестве официального охранника держал при себе и очередного подобранного в дороге поручика. Нельзя такому ответственному комиссару без охраны! Патруль беспрекословно пропустил их на пароходную пристань.
Пароход должен был идти до Казани, но Казань тем временем, не дожидаясь эсеровского вторжения, заняли чехословаки. Бои шли уже выше Казани, под Свияжском. Пароход дальше Васильсурска не пошёл. До Казани оставалось четыреста вёрст, и не было здесь железных дорог.
К Савинкову и его спутнику присоединились ещё двое офицеров, тоже членов «Союза». Наняли лошадей и уже вчетвером двинулись на северо-восток, в город Ядринск.
Там были немедленно арестованы. Красные армейцы не церемонились:
— Кто такие? Откеля?
— Не видите? Свои.
— Может, буржуи?
— Сам ты буржуй! Мы — товарищи.
Обиделись. Такое бесцеремонное обращение с властью не понравилось. Старший приказал:
— Ведите в участок! Р-разберемся!
Там было два десятка красноармейцев. Савинков снова вынул свой магический паспорт. Но ни один из двадцати не умел читать. Привели какого-то служившего красным гимназиста. Тот начал громогласно:
— По постановлению Совета рабочих и солдатских депутатов Северной Коммуны Слесарёв Иван Васильевич... делегат Комиссариата народного просвещения... направляется в Вятскую губернию... для организации помощи пролетарским детям...
— Дети? Какие дети?.. — посыпались новые вопросы.
— Так тут написано, — обиделся за свою грамотность гимназист. — Пролетарские!
— А подпись? Подписано?
— Самым лучшим образом, — витиевато изъяснился грамотный гимназист. — Луначарский!
— Это нарком, что ль?
— Слышал, паря?
— А ты слышал?..
Взаимным вопросам не было конца Переглядывались, курили, щупали скреплённый красной печатью мандат.
— Дела-а!..
— Ты не буржуй, что ль?
— Говорю вам — товарищ. Еду по личному заданию товарища Луначарского. А это, — указал глазами на своих спутников, — мои сопроводители-подчинённые. Иначе нельзя в такое время. Задание важное, сами видите.
— Ви-идим!.. Важное!
— А я уж и затвором щёлкнул... гы-ы-гы!..
От таких шуток становилось не по себе. Но — терпение, терпение...
— Не обижайтесь, он у нас такой, — ткнули в бок щелкателя затвором. — Третьего дня пымали двух, из Ярославля недобитки пробирались... У кого слаба рука, у кого глаз плох, а тёзка твой, — поощрительно поторкали плечами возгордившегося щелкателя, — единолично на новое местожительство определил... гы-ы-гы!..
Не исключено, что Савинков лично знал этих несчастных беглецов, но приходилось играть роль несгибаемого «товарища комиссара».
— Туда им и дорога... контра!..
— Контра, уж как есть!
— Костюра белая, кровища доподлинно красная... гы-ы!.. Помянем контру?
Кружки железные появились, бутыль чуть ли не ведёрная, сивуха разливанная. Не морщись, не морщись, пока жив!
Ночевали в избе вместе с красными армейцами. До трёх часов ночи пришлось рассказывать о положении дел в Петрограде:
— Голодают пролетарии... дети, сироты...
— Ну а нарком... он образует положение, Луначарский-то?..
Позабыли, а может, и не знали, что правительство давно в Москве. Хорошо, ещё про товарища Ленина и товарища Дзержинского не спросили. Про старого друга Толю Луначарского проще простого отвечать и врать не надо:
— О, какой нарком!.. Мы с ним ещё в девятьсот третьем году в одной ссылке были. В Вологде-городке...
— Мать честная! — восхищённо перебили. — Так и я же вологодский!
А если уж и сам командир вологодский — так ней до дна. «Иван Васильевич Слесарёв» надрался с красными армейцами истинно вусмерть. Иначе нельзя, не поверили бы в слесарскую сущность.
Зато уж утром начальник гарнизона города Ядринска, бежавший с германского фронта унтер-офицер, прищёлкнул каблуками:
— Чем мы можем помочь вам, товарищ Слесарёв?
Товарищ Слесарёв знал, что отвечать:
— У меня паспорт, выданный Северной Коммуной. Теперь я нахожусь в пределах Нижегородской Советской Республики. Вы будете очень любезны, если выдадите от себя соответствующее удостоверение.
Товарищу Слесарёву было выдано настоящее удостоверение, за настоящими подписями и печатями. В нём снова, и уже местным языком, излагалось, что он в сопровождении охраны «едить, значить дело, по делам дитей-пролетариев в Вятьскую губернь...». То ли гимназист был неграмотный, то ли другой какой писарь писал. Ладно. Всё прекрасно. Пусть здравствуют пролетарские дети!
В тот же день «товарищ Слесарёв» при содействии начальника гарнизона купил довольно крепкий тарантас. Пару лошадей расторопный унтер-офицер тут же реквизировал у какого-то попа. Прости, батюшка!
Сели — поехали с ветерком.
Но до Казани было ещё далеко. На всех дорогах пылили красноармейские разъезды. Под сеном в тарантасе оружие, не только наганы — винтовки. Революционный бедлам в Ядринске помог обзавестись даже гранатами. Однако рассчитывать на победу при встрече с целым конным разъездом не приходилось: там меньше десяти сабель не бывало. Не все ж такие, как в городе Ядринске, покладистые. Начали присматриваться к «товарищу Слесарёву»:
— Пролетарии, говорите? Что-то уж морды больно откормленные!
— Какие есть, товарищи. Наша власть — наше и пропитание.
— Ага, питание... Вперёд по дороге, не оглядываться!
А чего оглядываться. Вдарили по лошадям, когда маленько оторвались, руки под сено — и в гранаты! На этот раз обошлось. А дальше?..