Страница 2 из 16
Зара резко подняла руку и вздохнула сквозь зубы, когда рука будто сама по себе прикоснулась к его щеке, а потом осторожно прижалась к ней. Испытанный восторг и нечто, похожее на торжество, затопили душу теплой и сладкой волной.
Он вздрогнул, но не отстранился, а все так же настойчиво, будто боясь потерять какую-то необъяснимую связь, смотрел на Зару.
- Там написано… что я тебя безумно любила. Просто с ума сходила. Готова была все отдать. Что это такое? Я не понимаю. Я ничего не помню. Как это может быть? Я много болела, но это…
Когда она сюда шла, то не собиралась говорить всей правды. Зара собиралась просто задать пару наводящих вопросов и попытаться вспомнить, какое отношение он имел к ее прошлой, забытой жизни. Просто хладнокровно и продуманно прощупать почву и удалиться, а потом уже решать, что к чему. Но сейчас не смогла промолчать. Почему-то казалось, что прикасаться к его колючей щеке вполне себе допустимо и даже больше, очень правильно, и что ему можно рассказать обо всем.
Несмотря на неподвижность Басалыка, Зара слышала, что его сердце колотится так же сильно, как и ее собственное. Она забыла, где находится, забыла, что происходит, про людей которые находятся в соседних комнатах и могут в любой момент выйти в коридор и застукать их вместе. Про свою жизнь, работу, общую комнату, кровать в углу с жестким бельем, пахнущим хлоркой, про листы из дневника, найденные в вещах старого хранилища.
Про все.
Басалык дернул головой, отчего прижался к ее ладони сильнее, но словно изумляясь самому себе, тут же отшатнулся обратно и застыл.
Это имя ему не шло. Совсем не подходило.
От позы, когда он старался не шевелиться, на его лбу от напряжения выступил пот. Неожиданно он поднял руку и тяжело опустил ей на плечо, схватился за него, сжав почти до боли, и неизвестно, чего он хотел – оттолкнуть Зару прочь или наоборот, обнять так, чтобы кости захрустели.
Они заговорили одновременно.
- Кто ты такой? – с отчаянием выдохнула Зара, которая не могла заставить себя перестать его гладить. Не могла заставить не прикасаться к его теплой коже, к человеку, которого все опасались и никто не знал.
- Кто ты такая? – одновременно спросил Басалык, наклоняясь ближе, будто не смог больше сопротивляться притяжению и сдался.
Их взгляды сомкнулись в единый замок, отпирающий тайное, и дверь приоткрылась...
Глава 1. Прибытие
Руки отваливались. Тяжеленный чемодан пришлось тащить самой, потому что, понятное дело, таксист без дополнительной платы «не нанимался». А дополнительной платы она себе позволить не могла, как и улыбаться, рассчитывая на бесплатную помощь. Никакая милая улыбка не затмит собой потрепанную выцветшую куртку и похожую на котелок шапку.
Впрочем, привычка обходиться своими силами оказалась как нельзя кстати. Жаль только, одно колесико чемодана сбилось вбок и теперь тормозило движение, а тонкая ручка до боли впивалась в ладонь.
Кветка добрела до ворот, отпустила чемодан, с облегчением вздохнула, разминая большим пальцем оставшийся на коже след, красный и глубокий, и только тогда заставила себя поднять голову, будто налитую свинцом – и посмотреть вверх.
Островерхая черепичная крыша академии, казалось, воткнута в облачное небо, как штырь. Массивные стены из серого камня выглядели мертвыми, где-то высоко блестели узкие окна, а каменные стражники, охраняющие высоченный забор, пристально смотрели своими черными глазками-бусинами – единственным, что у них шевелилось, когда они наблюдали. Ходили байки, что они умеют меняться – и тогда комок перьев, острых самих по себе, дополнялся клювом-иглой и пронизывающим воем-свистом. Этакая сирена, только способная подлететь вплотную и наподдать клювом в мягкое место. Вранье, конечно, пока квартам оживление мертвого недоступно. Да и опыт есть - такие же охранники были в детском приюте, где Кветка проводила неделю, обучаясь в школе, а на выходные возвращалась в приемную семью. Кроме нее в семье было еще восемь детей, причем все старшего возраста, поэтому Кветка всегда оставалась крайней – ей доставалось мытьё посуды, грязная обувь, уборка и даже огород, который держали, чтобы разнообразить питание качественными домашними овощами. Много работать она привыкла уже лет с семи и честно считала, что детей усыновляют именно для того, чтобы они работали. Это ведь дешевле, чем нанимать слуг.
А теперь еще академия…
Роскошь и основательность здания поражали. И не только поражали, они прямо фыркали, насмехались и всячески давали понять – тебя тут не ждут.
Кветка и сама это знала. Кожу покрыли противные мурашки, и не только от осеннего злого ветра – а еще и от дурного предчувствия. Того самого предчувствия, когда ничего не можешь изменить и готовишься терпеть.
Как последняя капля, указывающая на ее положение в социальной лестнице, скрипнули ворота и стремительно стали отъезжать в сторону. Только тогда она поняла, что стоит посреди дороги. Кветка наклонилась и снова схватила ручку чемодана, морщась от боли. Она дергала его изо всех сил, но пару секунд топталась на месте и этого оказалось достаточно, чтобы машина вовсю загудела.
- Эй, свали с дороги, – крикнул в приоткрытое окно раздраженный женский голос.
Кветка, не поднимая глаз, дернула чемодан еще раз и наконец оттащила в сторону.
- Очередная шалашовка прибыла, - прокомментировала вслух девица и нажала на газ. Машина рванула. Будь дело после дождя, Кветка окатило бы из луж с ног до головы, но повезло.
Стоило насторожиться – если повезло, пусть даже по мелочи, значит, впереди сильное невезение.
Теперь стены казались еще мрачнее, а у охранников в глазках появился злорадный блеск.
Кветка опустила голову, не рискнув посмотреть машине даже в след. Жизнь научила не делать ничего, что примут за вызов, молчать, прятаться и терпеть. Она была самой натуральной и совершенно неисправимой трусихой. Да, была, а кем еще можно вырасти, если тебя с раннего детства затюкали старшие «братья и сестры»?
«Ты медуза» - говорил кто-нибудь из них, бесцеремонно вытряхивая ей под ноги корзину грязных вещей, требующих стирки, или сваливая посуду в раковину. - «Медузе – медузья жизнь», – говорили они.
Поэтому Кветка не отличала приют от приемного дома - она не любила находиться ни в одном из этих мест. Училась, впрочем, неплохо, с удовольствием оставалась на дополнительные занятия и, повзрослев, так же, как сверстники, полюбила прогулки в темноте и танцы.
Ну а старшие, которые украдкой от взрослых обижают и отвешивают затрещины младшим - кто через это не проходил?
Кветка не решилась больше отпускать ручку чемодана, так и стояла, вцепившись в него, пока ворота не закрылись.
Все, что за этими стенами, заранее не нравилось, причем сильно, но выхода не было.
Она подошла к калитке в виде арки, украшенной чугунным плющом, и нажала на звонок. Переговорное окошко тут же загорелось – узкогубая молодая женщина с яркими голубыми глазами и в форме обслуживающего академию персонала внимательно уставилась на нее и отрывисто спросила:
- Да?
- Добрый день. Я прибыла на обучение, курс минималистов. Мое имя Кветка Царелора.
Женщина отвела взгляд, просматривая что-то, лежащее перед ней на столе.
- В списке такая не значится.
- То есть как?
Теперь от страха ощутимо тряхнуло. Как не значится?
- Вас нет в списке, - невозмутимо повторила женщина и так поджала свои и без того узкие губы, что они практически исчезли.
- Подождите!
Мысль, что сейчас женщина возьмет и отключится, а ей придется остаться тут, на улице, в незнакомом месте, без денег и знакомых, превратила Кветку в соляной столб.
– Когда подавали документы? – сжалилась собеседница.
- Я не подавала. Две недели назад мне пришло оповещение.
- Оно у вас?
Кветка отпустила чемодан, который немедленно принялся клониться на бок и почти свалился на асфальт. Одной рукой она схватилась за него, стараясь удержать, прижимая к ноге, как брыкающуюся козу, а другой останавливая ремень сумочки, заскользившей с плеча.