Страница 23 из 62
К своим медицинским занятиям императрица относилась очень серьезно, она писала Николаю II об учебных успехах: «…мы прошли полный фельдшерский курс с расширенной программой, а сейчас пройдем курс по анатомии и внутренним болезням, это будет полезно и для девочек». Царица затем с гордостью сообщила императору, что она, как и другие слушательницы, успешно прошла требуемые профессиональные испытания в Царскосельской общине Красного Креста. Императрица сдала экзамен первая, а затем, получив особое разрешение приемной комиссии, участвовала в испытании своих дочерей, намеренно задавая им особенно трудные вопросы. После экзамена 6 ноября 1914 года царица и царевны в торжественной обстановке получили удостоверения сестер военного времени и красный крест, который они отныне могли с полным правом носить на своих белых фартуках и косынках{264}.
В пропагандистском издании отмечалось, что, пройдя «наряду с другими» курсы по уходу за ранеными, царица и ее дочери явили «добрый пример для всех желающих послужить страждущим воинам»{265}. Можно предположить, что положительный пример императрицы и ее дочерей противопоставлялся инициативам некоторых честолюбивых представительниц высшего общества, которые надели модную патриотическую форму Красного Креста вопреки установленным правилам — без специального обучения и прохождения соответствующих испытаний. Царица и царевны не были первыми представительницами высшего общества, надевшими форму с красным крестом, но они в глазах страны должны были быть действительно профессиональными медицинскими сестрами, идеальными, образцовыми сестрами Красного Креста.
Подчеркнуто скромный внешний вид августейших сестер милосердия должен был отличать их от тех легкомысленных представительниц света, которые с видимым удовольствием облачались в модную форму сестер Красного Креста, кокетливо выпуская локоны из-под накрахмаленных белоснежных косынок[33].
Белая форма с красным крестом полюбилась императрице, в этом платье она на время теряла свою исключительность, приобретала некоторую анонимность, становилась одной из многих русских женщин, облачившихся в сестринскую форму. Старшие царевны также часто носили форму сестер милосердия и в повседневной жизни.
Императрица Александра Федоровна искренне гордилась своей патриотической деятельностью в госпитале, именно так она желала быть представлена общественному мнению. Привычные образы величественной императрицы в царской короне, в пышном наряде, украшенном драгоценностями, уступали место намеренно скромному образу августейшей сестры милосердия, умело, терпеливо и просто исполняющей свой тяжелый христианский и патриотический долг. В перевязочной палате и операционной царица работала как рядовая помощница врача — подавала стерилизованные инструменты, вату и бинты, уносила ампутированные ноги и руки, терпеливо и аккуратно перевязывала гангренозные раны{266}.
Подобно царю, который во время войны желал выглядеть как «простой офицер» императорской армии, царица желала предстать перед страной как «простая сестра милосердия». Война, требовавшая сознательной мобилизации миллионов простых людей, была воспринята царской семьей как сигнал к личному, бытовому и в то же время демонстративному, репрезентационному опрощению. Разумеется, это стремление императора и императрицы к простоте имело свои границы — в царской семье не отказывались ни от дорогих праздничных подарков, ни от свежих цветов, доставлявшихся срочно из Крыма в Царское Село. Это выборочное опрощение, бытовое и репрезентационное, соответствовало искренним религиозным, этическим и эстетическим установкам императора и императрицы, но оно же было и своеобразным пропагандистским приемом. Оно было связано с общими политическими представлениями царя и царицы, в которых морально здоровый и религиозный простой народ России, единый со своим царем, противопоставлялся нравственно и политически разлагающимся образованным верхам (подобная этико-политическая оппозиция низов и верхов русского общества часто встречается в письмах императрицы).
Публикация фотографий «августейшей сестры милосердия» в форме Красного Креста юридически была невозможной без специального разрешения цензуры Министерства императорского двора. Фактически же цензуру осуществляла и сама царица: известно, что она тщательно отбирала фотографии членов своей семьи, предназначенные для широкого распространения, браковала неудачные, с ее точки зрения, снимки. Порой же и фотографии, сделанные самой Александрой Федоровной, получали широкое распространение. Императрица была, очевидно, и главным создателем своего нового образа «простой сестры».
Форма сестры милосердия для императрицы Александры Федоровны не была обычным монархическим маскарадом (известно, что члены императорской семьи уделяли особое внимание переодеванию в различные мундиры, соответствовавшие особым случаям). Она не была и данью светской моде военной поры. Царица и царевны действительно работали в госпитале в качестве сестер милосердия, хотя, разумеется, их нагрузка существенно отличалась от обязанностей обычных медицинских сестер. Письма царицы свидетельствуют о том, что ее личный опыт работы в качестве медицинской сестры был для нее очень важным, хотя и необычайно тяжелым.
Появились фотографии, на которых изображалась царица-ассистентка, подававшая во время операции инструменты хирургу; эти снимки воспроизводились в иллюстрированных журналах, ежедневных газетах и печатались в виде отдельных открыток. На плакате «Царицыны труды», получившем широкое распространение, также публиковались фотографии, запечатлевшие императрицу во время хирургических операций. Деятельность Александры Федоровны и ее дочерей в госпитале описывалась патриотической пропагандой, ей посвящались стихи, достаточно упомянуть стихотворения Н.С. Гумилева и С.А. Есенина{267}.
Образ царицы, августейшей сестры русских солдат и (или) матери/ сестры России, был очень важен для репрезентации императорской семьи в официальной пропаганде. Во время грандиозной войны императрица, подавая пример миллионам русских женщин, стоит рядом со своим мужем — Отцом и Хозяином России, поддерживает его. В официальном издании, посвященном деятельности царя, писалось:
Царская Семья воплотила в себе всю ширь русской души и сердца. Воины сделались чем-то близким, родственным попечению ЦАРИЦ, ИХ Детей и Августейшей Семьи. Утешая вдов и сирот, ОНИ, не щадя Своих сил, посвящают Себя тяжелому служению многотысячной рати наших бойцов.
Разве высокий пример ГОСУДАРЯ, ЦАРИЦ и Членов Императорского Дома не мог увлечь за собою на путь тяжелого служения общим нуждам и тяготам весь народ России? <…> И смотрите, чем ответил он на призыв Хозяина: не было уголка, в котором не думали бы о войне, ее лишениях и нуждах{268}.
Императрица культивировала образ простой сестры милосердия, одной из многих русских патриоток, скромно выполняющих свой тяжелый долг. В пропагандистских изданиях военного времени всячески подчеркивалась ее необычайная простота: «Она пришла в свой дворцовый лазарет не как Царица, а как сестра милосердия, готовая для всякой работы», — писал автор брошюры, посвященной патриотической деятельности императрицы{269}.
Однако патриотическая инициатива императрицы не могла помешать распространению политических слухов, в которых она представала как главный отрицательный персонаж. Более того, тактика репрезентации царицы столкнулась с рядом серьезных трудностей, образ «простой сестры милосердия» провоцировал появление новых негативных слухов, и, вопреки ожиданиям императрицы, российское общество не всегда оценивало этот патриотический поступок по достоинству.
33
Карикатуристы эпохи Первой мировой войны уделяли внимание усилиям ряда сестер милосердия эротизировать свой облик. Не были забыты и локоны, выглядывающие из-под косынок: Огонек. 1915. 8 (21) нояб. № 45.