Смертельные враги

И представил их одного за другим:

– Господин де Сен-Малин, господин де Шалабр, господин де Монсери.

Говорили ли что-нибудь эти имена Фаусте?.. Знала ли она о роли, которую общая молва приписывала им в трагической смерти де Гиза?.. Весьма вероятно. Но ей было известно и то, что герцог убит на честной дуэли и что смертельный удар ему был нанесен тем самым человеком, которого она обожала и ненавидела одновременно. Все остальное, по-видимому, не имело для нее значения.

И потому она с улыбкой ответила троим дворянам, склонившимся в глубоком, почтительном поклоне:

– Я постараюсь, господа, чтобы служба у принцессы Фаусты не заставила вас слишком сожалеть о службе у покойного короля Генриха III.

И обратившись к Бюсси-Леклерку, спросила:

– А вы, сударь? Вы тоже поступаете на службу к Фаусте?

Если в этом вопросе и звучала ирония, то Бюсси-Леклерк ее не уловил, настолько естественно он был произнесен.

– С вашего дозволения, сударыня, я хотел бы на некоторое время сохранить свою независимость. Тем не менее я буду иметь честь сопровождать вас ко двору короля Филиппа, где у меня самого есть дела, и до тех пор шпага Бюсси-Леклерка принадлежит вам.

В этот момент всадник появился на склоне горы. Теперь он пустил лошадь шагом и ехал не торопясь.

– Примите мою благодарность, сударь... Но, Боже мой, послушать вас, так и впрямь можно подумать, что король Генрих напустил на меня целую банду убийц.

– Сударыня, – отвечал Бюсси очень серьезно, – если бы дело обстояло именно так, я не предстал бы перед вами таким обеспокоенным, а сказал бы: «Этого дворянина (тут он указал на Монтальте) и его слуг будет вполне достаточно, чтобы защитить вас.»

– О! О! – произнесла Фауста, впрочем, очень спокойно. – Неужели король Наваррский посылает против нас целую армию?.. А ведь этот бедный монарх никак не может сыскать достаточно войска, чтобы завоевать то самое французское королевство, о котором он так мечтает.

– Будем надеяться, что и не сыщет, сударыня! Нет, на вас идет не армия!.. Это человек, один-единственный человек!.. Но тот, кто идет на вас, своим дьявольским гением превосходит целую армию. Это не человек – это молния, которая поразит вас... Это Пардальян!

– А вот и он, – холодно сказал Фауста.

– Кто?! – взревел ошарашенный Бюсси-Леклерк.

– Тот, о ком вы мне только что сообщили.

– Пардальян! – прорычал Бюсси-Леклерк.

– Пардальян! Наконец-то!.. – прогремел Монтальте.

– Шевалье де Пардальян! – повторила троица.

Их было пятеро дворян, все пятеро были храбрецами, и храбрость свою они доказали на множестве дуэлей и во множестве битв. Их окружал вооруженный отряд. Они прибыли из далекой Франции и из далекой Италии, желая встретиться с Пардальяном...

Пардальян показался, они посмотрели друг на друга и увидели, что их лица заливает смертельная бледность... Каждый смог прочесть в глазах другого то же чувство, которое пробирало его самого до мозга костей. Они посмотрели друг на друга и увидели, что им страшно!

А Пардальян тем временем – один, сидя в седле очень прямо, с насмешливой улыбкой на устах – спокойно приближался к ним.

Когда он был уже в двух шагах от Фаусты, все пятеро одинаковым движением схватились за шпаги и приготовились к нападению.

– Назад!.. Все!.. – закричала Фауста, взмахнув рукой.

Голос ее был столь резким, что они застыли как вкопанные и недоуменно переглянулись.

И повинуясь еще одному жесту – еще более повелительному, еще более властному, – они недовольно отступили, так, что до них не долетали голоса Пардальяна и Фаусты, оставшихся лицом к лицу.

Пардальян поклонился со свойственным ему горделивым изяществом; в его глазах светилось лукавство:

– Сударыня, я с радостью вижу, что вы выбрались живой и невредимой из Палаццо-Риденте, превратившегося в огромный пылающий костер.

Фауста спокойно ответила:

– Я вижу, что и вы сумели избежать гибели.

– Кстати, сударыня, известно ли вам, чья злодейская... или просто неловкая рука запалила тот исполинский пожар, в котором, как я долго полагал, вы расстались с вашей драгоценной жизнью?

– А разве вам самому это неизвестно, шевалье? – произнесла Фауста самым естественным тоном.

– Мне, сударыня? – ответил Пардальян с простодушным видом. – Ох, Господи, да откуда же, по-вашему, мне знать?

– В таком случае, откуда же я могу знать то, что неизвестно даже вам?

– Дело в том, что из моей памяти до сих пор не изгладилась некая сеть... Помните ли вы, сударыня, ту премилую вершу на дне Сены, которую вы приказали установить специально для меня и в которой мне пришлось провести целую ночь?

Ресницы Фаусты чуть дрогнули, что, по всей видимости, не ускользнуло от Пардальяна, ибо он сказал:

– Да! По вашему лицу я вижу, что вы тоже ее помните... Железо, огонь, вода, направленные вами против меня, предали вас... И теперь я хотел бы знать, – продолжал он со смехом, – какую стихию вы сможете вызвать сегодня, чтобы и ее натравить на вашего покорного слугу.

На секунду на его лице промелькнуло выражение величайшей грусти, и он в задумчивости умолк, в то время как принцесса смотрела на него с тайным восхищением. Затем он вновь заговорил, возвращаясь к своему беззаботному и иронически-веселому тону:

– Должен вам сказать, что я имею привычку выходить целым и невредимым из самых разных передряг... Но вы?.. Поверите ли вы мне, если я скажу, что меня убедили, будто вы нашли ужасную смерть в этом пожаре?.. Поверите ли, если я скажу, что при этом известии я испытал смертельную тоску?

Как ни владела собой Фауста, она не смогла сдержать волнения, ее глаза сверкнули.

А он продолжал:

– О Боже мой, да! Я говорил себе, что если бы я не так торопился выбраться из этого пекла, я бы смог, я бы должен был спасти вас, и испытывал настоящие укоры совести за мою глупейшую поспешность, ставшую причиной вашей гибели.

Фауста устремила на него черные бриллианты своих глаз, чей блеск приглушался умильной нежностью; она задыхалась под маской своей невозмутимости, ибо Пардальян произносил эти слова с отсутствующим видом, словно разговаривая сам с собой, и слова эти возродили в ее мятущейся душе безумную надежду.

Он вновь засмеялся:

– Я совсем позабыл, что такая мудрая женщина, как вы, непременно должна была принять все меры предосторожности, чтобы выйти невредимой даже из огня, с чем я вас и поздравляю!

Фауста почувствовала, как сжалось се сердце при этих словах, – они прозвучали звонко, словно пощечина. Ее глаза вновь сделались холодными, выражение лица – еще более замкнутым, и она сказала:

– Вы догнали меня здесь, в горах, чтобы говорить мне подобные вещи?

– Нет, черт побери! И я прошу прощения за то. что держу вас под этим жгучим солнцем и заставляю выслушивать с терпением, за которое я вам бесконечно признателен, всю ту ерунду, что я сейчас наговорил.

Фауста вновь спросила:

– Так благодаря чему я вдруг встречаю вас, скачущего под сияющим небом Испании?

– Я искал Фаусту, – просто ответил Пардальян. И опять принцесса невольно чуть вздрогнула, и опять ее взгляд смягчился:

– Ну что ж! Теперь, когда вы меня нашли, скажите, зачем вы меня искали?

Теперь уже лицо Пардальяна стало непроницаемым:

– Сударыня, Его Величество король Генрих IV поручил мне привезти ему некий пергамент, владелицей коего вы являетесь, и предназначенный вами для передачи королю Испании. Я искал вас, чтобы сказать: «Сударыня, благоволите передать мне этот пергамент.»

Пока он говорил, Фауста словно витала в каких-то далеких мечтах, а когда он замолчал, она, пристально глядя на него своими пылающими глазами и словно желая внушить ему свою волю, произнесла низким, проникновенным голосом:

– Не так давно, шевалье, я предложила вам выкроить на вашу долю королевство в Италии, но вы отказались, потому что вам пришлось бы сражаться со стариком... Хотя имя этого старика и было Сикст V, этот отказ, идущий от такой благородной души, как ваша, не удивил меня. Сейчас я могу вернуться к замыслам, выстроенным мною и разрушенным вашим тогдашним отказом, слегка изменив их... На сей раз речь не идет о том, чтоб ополчаться на старца... Речь идет о союзе с монархом... самым могущественным на свете...