Воспоминания

— Надо же сообщить родителям.

— Слушай, а давай поедем к ним завтра на обед. Лучше, если мы им расскажем при встрече, чем по телефону.

— Давай.

Я позвонил родителям. Мама сказала, что рада будет нас видеть. Она была удивлена, потому что я не часто заглядывал к ним в гости, но подозрений у нее никаких, похоже, не возникло. В конце концов, в последнее время я много уделял ей внимания. Иногда мы вместе обедали где-нибудь. Ходили на выставки. Мама оправилась от своей депрессии, но все равно отец звонил мне иногда и говорил: «Ты знаешь, все-таки у нее с головой не все в порядке». Мама тоже жаловалась на отца: «Я с ним с ума сойду. Представь, сидит целый день дома и никуда не выходит. И бубнит все одно и то же, одно и то же. Крыша едет». Их претензии были обоюдны. У обоих были и взлеты, и падения, но для них обоих это был трудный переход в новую фазу существования. Отец кое-что наконец понял и нашел себе занятие — стал ходить в киноклуб по соседству. Меня это сначала удивило, потому что прежде он никогда не проявлял интереса к кино. Наверно, раньше он любил «Титаник» или «Крестного отца» — а тут вдруг заговорил об Антониони и Одзу. Однажды он сказал мне с очень серьезным видом:

— А ты обратил внимание, как мастерски в «Приключении» использовано искусство эллипсиса?

— Об эллипсисе трудно судить в силу его эллиптичности, — попробовал сострить я, но отец ничего не понял. Он, конечно, стал меняться в лучшую сторону, но ожидать от него еще и чувства юмора… Он всерьез пристрастился к итальянскому кино, и мама разделяла с ним эту страсть. По последним сведениям, они решили поехать на кинофестиваль в Венецию. Ну что ж, почему бы нет?

В воскресенье утром мы проснулись с похмелья со страшной головной болью. Я внимательно посмотрел на Луизу и спросил:

— Хочешь кофе?

— М-м… хочу.

— А круассан хочешь?

— М-м… Тоже хочу.

— А…

— Что?

— А замуж за меня все еще хочешь?

— Ой, да, да…

Вместо третьего «да» она меня поцеловала. По ее взгляду я видел, что она напрочь забыла вчерашние безумства, но искренне рада нашим планам на будущее. Мы собрались и отправились к родителям. Это был важный визит. Я приведу ее в дом, где жил в детстве. Где столько воспоминаний связано с моим отрочеством. Теперь я иду туда на обед, и я уже взрослый. И даже собираюсь сообщить, что намерен жениться. Моя собственная жизнь наполнилась вдруг теперь огромным смыслом — не потому, что я готовился сообщить о женитьбе, а потому, что взглянул на события глазами ребенка, которым был когда-то.

Луиза волновалась, но волновалась совершенно напрасно. Мои родители будут счастливы, это точно. В течение ближайших месяцев их голова будет занята всякими бытовыми и организационными заботами (они же об этом мечтали). Подготовка к свадьбе позволит им ощутить себя нужными. К тому же им очень нравилась Луиза. Они были ею буквально очарованы, хвалили ее манеру держаться. Когда я привел ее к ним в первый раз, я уловил тень изумления в глазах отца: «Как такая красивая девушка может быть подругой моего сына?» Именно это я прочел в его взгляде. Не знаю уж, какой вывод следует сделать: то ли что она слишком хороша, то ли что я недостаточно хорош? Я все же склонен был предполагать первое, хотя и второе было вполне возможно, учитывая то, как отец вел себя со мной. Что касается мамы, то она, кажется, была удивлена, не найдя в Луизе никакого изъяна, ничего, что могло бы в дальнейшем омрачить наш союз. Она дивилась и радовалась, что все у нас хорошо, что мы прекрасно ладим, искренне друг друга любим и воспринимаем все это как должное. Так что, по идее, родители должны были обрадоваться известию. И хотя я ни разу в жизни не видел, чтобы они хоть что-нибудь воспринимали с энтузиазмом, Луиза стала в их глазах нежданным чудом, посему настроены они были более чем лояльно.

Мы вышли из поезда, дальше надо было немного подняться в горку. Учитывая, что накануне мы сильно перебрали, усилие показалось нам титаническим. Почти дойдя до родительского дома, мы остановились перевести дух и посмотреть друг на друга. Я сказал:

— Ты очень красивая. Когда ты рядом, невозможно воспринимать воскресенье как день отдыха.

Она в ответ скорчила рожицу, которая говорила: «Нет, у тебя явно не все дома». Впрочем, вслух она сказала:

— Зато у тебя вид сильно помятый.

Я скорчил мину в свою очередь. В ответ она меня поцеловала. Знаю: я то и дело пишу, что она меня поцеловала, но не беспокойтесь, это скоро кончится. Не за горами время, когда я перестану обращать внимание на ее поцелуи, а может, просто она реже будет это делать.

— Ой, мы же не можем прийти с пустыми руками, — спохватилась Луиза.

— Но ведь мы несем им важную новость. Это не называется с пустыми руками.

— Нет, надо купить цветов. Оранжевых, это подходит к случаю.

Она была права. Мы зашли в цветочный киоск на углу. Показывая на меня, она заявила цветочнику:

— Мы идем к его родителям сообщить о нашей помолвке. Нам нужен красивый, но не слишком церемонный букет. Он не должен затмить нашу новость.

Цветочник поздравил нас и сотворил именно такой букет, как надо. И вот несколько минут спустя мы уже стояли у дверей родительского дома. Луиза была хороша, я помят, и в руках мы держали оранжевый букет — именно такой, чтобы не затмить нашу новость.

Я позвонил в дверь. Никто не открыл. Я позвонил еще. Опять не открывают. Мне это показалось странным, я забеспокоился, как бы с родителями чего не приключилось.

— Вышли купить что-нибудь? — предположила Луиза.

— Ты думаешь?..

— Ну да… Наверно, забыли купить вина… или торт. Не беспокойся.

Может, и так, но зачем выходить вдвоем, если надо сбегать за какой-нибудь мелочью? Я уже собрался позвонить им на мобильный, когда за дверью послышались шаги. Мама открыла, но я ничего у нее не спросил. Почему же они так долго не открывали? Кажется, мы с Луизой подумали одно и то же. В общем… я не решался себе в этом признаться… может быть, они в это время… почему-то эта мысль была неприятна… ну да ладно, бог с ними. Мы прошли по коридору. Мама взяла цветы и сказала, что они прелестные. Потом посмотрела на Луизу и добавила: «Как и вы». Потом мама посмотрела на меня, но я опередил ее замечание: «Я знаю, я сегодня помятый».

Мы прошли за ней в гостиную. Отец сидел и пил. По его виду нельзя было сказать, чтобы он только что занимался любовью. Что-то не складывалось в нашей версии. Впрочем, я давно привык к странностям моих родителей. Да и мама только что вернулась из страны безумия.

Я не принес с собой шампанского, потому что знал: у отца всегда припасена бутылка на аперитив. Однако на этот раз я не заметил на столе никакого шампанского. Я спросил, все ли в порядке; отец не ответил. Только улыбнулся как-то криво. Я спросил:

— Разве мы не будем пить шампанское?

— Шампанское? Сейчас?

— Ну да… Как всегда. Разве нет?

— Да-да, конечно…

В этот момент в гостиную вернулась мама с цветами в вазе. Она снова сказала: «Какие прелестные!» А потом добавила: «Жаль, что рано или поздно завянут».

Повисла пауза. Реплики не вязались одна с другой. Взаимопонимания не намечалось. Отец объявил маме, будто я требовал чего-то неслыханного:

— Он хочет, чтобы я открыл бутылку шампанского.

— Шампанского? Сейчас? — отозвалась мама с той же интонацией, что и отец.

— Какие-то вы оба странные сегодня, — заметил я.

— Да, хорошо бы сегодня выпить шампанского, — веселым голосом вмешалась Луиза, чтобы не дать воскресенью превратиться в поминки. — Мы хотим сообщить вам что-то важное!

— Мы тоже… хотим сообщить вам кое-что… — пробормотала мама.

— …

— Вы садитесь.

Мы с Луизой сели. От маминых слов у меня мороз пробежал по коже. Случилось явно что-то нехорошее. Наверно, у отца рак, не иначе. Не знаю почему, но другие варианты не приходили мне в голову. Он столько нервничал в последние месяцы, что я не удивился бы, если бы у него обнаружились метастазы. Я смотрел на родителей, не в силах вымолвить ни слова. Наконец мама оборвала нить моих размышлений и объявила: