Ловцы трепанга

— Какие красивые деревья! — восхищался Корнелиус, подходя к мускатнику. — А запах какой!

— Если бы мы могли нарвать здесь орехи и забрать их с собой, мы вознаградили бы себя за все потери, — заметил Ван-Горн.

— А туземцы?

— О, папуасы не знают, какую цену представляет мускатник. Здесь нет плантаций, и мускатные орешки никто не собирает. Сами туземцы не употребляют их в пищу; вот гвоздику они ревниво охраняют, так как ею приправляют все свои кушанья.

— Так здесь есть и гвоздика?

— Вот, недалеко от тебя, за мускатными деревьями.

— Пойдем, посмотрим.

Все подошли к гвоздике. Это дерево росло также не очень высоко — всего метров на шесть. Ветви его были усыпаны гроздями темно-красных цветов, от которых исходил пряный запах.

— Это те цветы, — объяснил капитан, — которые дают то, что в торговле называется гвоздичными головками. Их отделяют от лепестков и высушивают на солнце до черноты.

— А много дает одно дерево? — спросил Корнелиус.

— Очень много. Одно дерево может обеспечить его владельцу постоянный ежегодный доход. Начав цвести на седьмом году, гвоздика продолжает давать плоды еще через сто лет.

— А эти деревья очень распространены?

— Их много на всех островах Малайзии, но истинная их родина

— Молуккские острова. Пересаживали их и на некоторые острова близ Африки, но там эти деревья оказались не так долговечны и плодоносны.

— Сколько драгоценных деревьев в этом диком краю, где они никому не нужны!

— Это правда; но когда европейцы являются сюда, то они хищнически эксплуатируют и все это богатство, и туземцев, которые не получают от пришельцев почти никакой пользы, но на которых зато обрушивается множество бедствий.

Во время этой беседы стая очень крупных птиц села на мускатник и тотчас принялась клевать плоды.

— Что за птицы? — спросил Корнелиус.

— Вид голубей.

— И они питаются мускатными орешками?

— Да, это лакомство для них. Но они приносят и пользу, перенося повсюду семена мускатника; благодаря им мускатные деревья вырастают там, где человек не сажал их.

— Как же это, дядя?

— Птицы проглатывают мускатные орехи и выбрасывают их потом, не переваривая; так они разбрасывают их всюду, где только пролетают. Из косточки, попавшей на благодатную почву, вырастает новое дерево. Впрочем, таких птиц, разносящих семена деревьев и таким образом становящихся сеятелями, довольно много.

— При таком питании эти птицы должны быть необыкновенно вкусными.

— Да, говорят. Подстрели-ка одну из них.

Юноша уже хотел поднять ружье, чтобы выстрелить в голубя и удостовериться в правильности своих предположений, когда Ван-Горн остановил его:

— Смотри: вот тебе жаркое получше твоих голубей.

Корнелиус оглянулся и увидел пробегавшее по опушке леса животное, похожее на свинью. Корнелиус выстрелил. Животное, сделав резкий скачок в сторону и громко хрюкнув, скрылось за деревьями.

— Бабируса! — вскричал капитан, успевший рассмотреть животное.

— Она ранена, — крикнул Ван-Горн. — Живее, Корнелиус, бежим за ней!

Корнелиус и Ван-Горн бросились в лес. Они бежали по кровавому следу, оставленному животным на траве и кустах.

Бабируса не могла уйти далеко; топот и хрюканье были еще слышны и мешались с шелестом раздвигаемых кустов и ветвей.

Корнелиус бежал во всю прыть, с ловкостью лани перепрыгивая через все препятствия: корни, лианы. Он далеко опередил непоспевающего за ним Ван-Горна, который с трудом продирался в чаще, стараясь только не упустить из виду Корнелиуса.

Но как ни быстро бежал Корнелиус, истекавшая кровью бабируса еще быстрее уходила от погони.

Эта скачка с препятствиями продолжалась не менее получаса. Наконец Корнелиус увидел животное: бабируса забилась в кусты. Корнелиус выстрелил; он видел, как бабируса упала, очевидно, на этот раз убитая.

— Попал? — кричал Ван-Горн, собравший все свои силы, чтобы догнать Корнелиуса.

— Она не шевелится.

— Хорошо. Теперь нам обеспечен не один вкусный и сытный обед. 550

И оба охотника склонились над убитым животным. Капитан не ошибся: перед Корнелиусом и Ван-Горном действительно лежала убитая бабируса. Это название дано животному малайцами; оно означает свинья-олень.

Бабируса относится к семейству свиней, среди которых составляет особый вид. Она похожа больше всего на кабана, но шея у нее не так толста, морда более вытянута, глаза очень маленькие; длинные же лапы резко отличают ее от других животных из семейства свиней, и им, по-видимому, она обязана названию — олень. Но есть у бабирусы и другие отличающие ее от свиней черты: щетина у нее короткая и мягкая, цвет ее — пепельно-серый; клыки бабирусы в обеих челюстях загнуты вверх и назад полукругом, так что морда животного обрамлена как будто рукоятками шпаг; верхняя челюсть вооружена двумя длинными клыками, загнутыми также назад. Несмотря на свою величину — они имеют около тридцати пяти сантиметров, — эти клыки не имеют большого значения: страшнее бивни нижней челюсти, которыми бабируса наносит очень тяжелые раны.

Бабируса — дикое животное; она живет в девственных лесах на островах Малайского архипелага. Но взятая совсем молодой, бабируса легко приручается. Туземцы охотятся на них и уничтожают в большом количестве, так как мясо бабирусы очень вкусно.

Такая бабируса и была убита теперь Корнелиусом.

— Вторая пуля попала прямо в челюсть, — говорил Корнелиус Ван-Горну, рассматривая убитое животное.

— Разрежем ее на четыре части: хотя и жаль, но мы вдвоем сможем унести только четверть. Нужно скорее разделаться с бабирусой и отправляться назад. Мы пробежали, наверное, километра три, и капитан будет беспокоиться. Да и заблудиться в этой чаще не так трудно.

— А буссоль с тобой?

— Нет, я оставил ее капитану. Да она и послужить нам не может: мы ведь не знаем отправной точки.

— Да, правда. Мы слишком далеко ушли. Но не мог же я упустить такую добычу!

Топором, который Ван-Горн всегда носил за поясом, он рассек тушу на части и отделил лучшие куски. Взвалив их себе на спину, Корнелиус и Ван-Горн бодро зашагали назад, стараясь найти след, который привел бы их назад к мускатной роще.

Но в горячей скачке за зверем они забыли сделать зарубки на деревьях, которые теперь помогли бы им найти обратный путь, — предосторожность необходимая, когда углубляешься в густой лес. Кровавый же след бабирусы был теперь затоптан и потерян для охотников.

Злосчастные охотники брели наугад, уклоняясь то в одну, то в другую сторону. Они прошли уже три, четыре, пять километров, а мускатной рощи, где они оставили своих товарищей, так и не могли найти.

Их охватило сильнейшее волнение.

— Мы сбились с пути, — печально сказал Корнелиус.

— Боюсь, что так. И нет ничего удивительного в том, что мы уклонились в сторону. Без всяких указаний пути человек всегда движется по кривой и всегда, говорят, забирает слева направо.

— Так что, вместо того, чтобы приблизиться, мы только отдалились от своей цели.

— Очень возможно, — со вздохом согласился Ван-Горн.

— Нас преследует одна неудача за другой. Что станется теперь с нами?

— У нас есть ружья…

— Ну так что же?

— Мы можем подать сигнал капитану.

— Хорошо, стреляй!

Ван-Горн разрядил в воздух свое ружье; но охотники находились в это время среди громадных деревьев, таких высоких и густо стоящих, что плотная стена ветвей не давала звуку распространиться.

В течение нескольких минут охотники стояли молча, боясь шелохнуться, чтобы не упустить звука ответного выстрела.

— Нет ответа! — прервал наконец молчание Корнелиус.

— Никакого ответа… — подтвердил Ван-Горн, и ему стало страшно от сознания, что они теперь отрезаны от капитана. — Может быть, густая листва задерживает звук; уйдем отсюда, поищем более открытое место.

Они долго шли, пока чаща несколько расступилась перед ними.

Ван-Горн поднял ружье и выстрелил. Снова ни звука в ответ — ни далекого, ни близкого. Только шум крыльев вспугнутых выстрелами птиц послышался со всех сторон.