Страница 12 из 37
На большой поляне остались лишь спутанные лошади — их огромные тени медленно передвигались взад и вперёд — да старая жаба, которая с глубоким вздохом облегчения плюхнулась в чёрный котёл, — она была измучена дневным зноем.
— Ах, купанье, чудесное купанье! — шептала жаба, закрывая от удовольствия глаза, набухшая шея слегка подрагивала, и по тёмной поверхности настоя расходились маленькие круги.
Утро на границе
Рассветает. Солнце еще не взошло, но небо уже посветлело на востоке, с лугов поднимается туман, никнут влажные травы, и капли росы стекают с листьев.
— Посмотрите, и это королевна, — шепнула недоверчиво Хитраска.
Все наклонились. Утомлённая ночными скитаниями, девочка спала.
На грязном личике были видны следы слёз.
— Она некрасива, — удивился капрал, — она совсем по-другому выглядела в Блабоне.
Рыжие волосы малютки были взлохмачены, кожа загорела, а на носу сидело множество веснушек. Она выглядела так, будто чихнула в чернильницу.
— Ни веера, ни туфелек с бриллиантовыми пряжками, — огорчился Мышибрат. Потом, однако, он собрал все свои силы, зажмурил глаза и прошептал: «Если это королевна, то для меня она достаточно прекрасна».
— Тут виноваты чары цыгана, ведь бедняжка жаловалась нам… Ее купали три ночи в разных настоях и отварах. Она должна была сидеть в этом гадком супе, где варились сушёные грибы, аир и белена, от которых кожа темнеет; комариное сало, от которого худеют, и крылья божьих коровок, чтобы на перешли веснушки. Не говорите ей ничего об этом, не давайте зеркала… Бедняжка огорчилась бы. Нужно позаботиться о ней, девочка и так уже настрадалась, — сказала Хитраска.
Тяжёлая капля, сверкнув, как бриллиант, упала на шею спящей малютки.
Виолинка вздрогнула, протёрла глаза и в недоумении посмотрела на зверей.
— Ах, это вы, — зевнула она, лениво потягиваясь, и тотчас заныла: — Я замёрзла, я хочу есть.
Петух взглянул на лисицу, лисица — на Мышибрата, — у них не было ни крошки. Все запасы кончились. Кто мог предполагать, что они так долго будут бродить по этим пустынным местам!
— Посмотри, — подмигнула им Хитраска, — посмотри, Виолинка, — какой прекрасный день настаёт! Птицы купаются в небе, полощут лазурью горло, а капельки росы сверкают на паутинках, как твои бриллиантовые пряжки.
— Не морочьте мне голову, дайте поесть!
Тогда петух достал рожок, приложил его к клюву и заиграл:
Это была самая прекрасная песня из всех сыгранных капралом песен. Деревья молчали, заслушавшись, а потом начали повторять с поляны она переходила дальше и дальше, пока не запел весь лес, словно это был его старый, давно известный и горячо любимый гимн, который лишь теперь смог прозвучать.
Но королевна кричала пронзительнее: «Я хочу есть!» К ней подбежал Мышибрат и, преклонив колено, воскликнул: «Улыбнись, прекрасная, мы не нарочно морим тебя голодом… У нас у самих ничего нет. Разве тебе было бы лучше у цыгана?»
— В это время цыган кормит блох, он и мне дал бы завтрак!
— Посмотри, какой красивый букет я тебе принёс, — кот показал из-за спины несколько синих колокольчиков.
Виолинка схватила цветы, небрежно понюхала, а потом стала щипать и мять их своими маленькими ручонками.
— Что мне в этой траве, — я ведь не могу съесть!..
Неожиданно из одного цветка вылетела пчела и с гневным жужжанием укусила королевну прямо в нос.
Виолинка пронзительно взвизгнула. Петух и Хитраска подскочили к королевне, они махали лапками, отгоняли пчелу, которая кружила над ней и жужжала: «Что з-з-за каприз-з-зный карапуз-з-з!»
Нос у Виолинки вздулся, она расплакалась.
Петух посоветовал королевне приложить к укушенному месту рожок, — ведь холодный металл успокаивает боль. Кол прыгал и кувыркался, пытаясь рассмешить девочку. Когда королевна в конце концов успокоилась, она встала и презрительно отстранила зверей.
— С меня хватит вашего общества! Вы делаете мне назло, глупые зверюшки!
И она пошла по лесу одна.
Огорчённые звери поспешили за ней следом.
— Убирайтесь! Я не хочу вас видеть, — обернулась Виолинка, топая от злости ногами.
Лес начал редеть.
Перед ними открылся холм; полукругом его огибала дорога, похожая на белый ручей.
На вершине, среди зарослей подсолнуха, стоял постоялый двор «Под копчёной селёдкой». Чёрный столб дыма упирался прямо в небо.
Человек в белом поварском колпаке вышел из дверей и, сверкнув тазом, высыпал крошки для воробьев. Потом, прикрыв глаза рукой, он долго смотрел в сторону границы.
— Откуда я знаю это место? — нахмурил брови петух. — Ах, — ударил он себя по лбу, — ведь это же постоялый двор Завтрака! Вот он и сам машет нам рукой.
Королевна уже взбежала наверх.
— Завтрак, — закричала она, хлопая в ладоши. — Завтрак, — давай завтрак!
Следом за ней поспешили верные друзья.
Чёрное купание
Ранним утром в верёвке запуталась лошадь. Это разбудило цыгана.
— Попались, — заорал он.
Все выбежали на поляну. Кругом было пусто. И только старая кляча, стоя неподалёку от фургона, пыталась высвободить ноги. Цыган схватил нож и обежал поляну. Нигде ни следа.
— Его украли ночью, — размахивал он концом верёвки, — похитили у нас рожок…
Нагнёток вцепился лошади в гриву.
— Ты была с ними заодно, — вопил он, потрясая кулаками.
— Я их и в глаза не видала, — простонала кляча. Несчастная говорила правду, — она была слепа на оба глаза. — Если я вру, протянуть мне копыта, — клялась она, бия себя в грудь.
— Папа, папа, — пискнул Кляпон, — с котла сброшен камень.
Цыган схватил крышку. В котле, погрузившись по самый нос в воду, дремала старая жаба.
Цыган Нагнёток и Друмля застыли в изумлении.
— Кажется, ты ошибся, папа, нужно было меньше трав, чтобы изменить её… И состарить. И сделать уродливой, — засмеялась Друмля. — Что осталось от нашей красотки, — она потрепала жабу по набухшему зобу. — Подумайте, и она смела называть себя королевной…
— Не морочьте мне голову, тут что-то неладно. Кляпон, живо за Чёрной Книгой Магов. — Цыган схватил связку сухих трав: тимьяна, куриной слепоты, живокости и повилики, растёр, их в ладонях и бросил в воду. Потом он начал читать из цыганской библии заклятья:
Крышка трижды подскочила, из котла повалил фиолетовый пар.