Паром

Молитва за Гретхен

Двадцатилетней, Господи, прости За жаркое, за страшное свиданье, И, волоса не тронув, отпусти, И слова не промолви в назиданье. Его внезапно покарай в пути Железом, серой, огненной картечью. Но, Господи, прошу по-человечьи. Двадцатилетней, Господи, прости.

Баллада о блаженном цветении

То было позднею весной, а может, ранним летом. Я шел со станции одной, дрозды трещали где-то, И день, процеженный листвой, стоял столбами света. Цвела земля внутри небес в неповторимой мощи. Четыре девушки цвели внутри дубовой рощи. Над ними мяч и восемь рук, еще совсем ребячьих. Тянущихся из-за спины, неловко бьющих мячик. Тянущихся из-за спины, как бы в мольбе воздетых, И в воздухе, как на воде, стоял волнистый след их. Так отстраняются, стыдясь минут неотвратимых, И снова тянутся, любя, чтоб оттолкнуть любимых. Так улыбнулись мне они, и я свернул с дороги. Казалось, за руку ввели в зеленые чертоги. Чертоги неба и земли, и юные хозяйки… Мы поиграли с полчаса на той лесной лужайке. Кружился волейбольный мяч, цвели ромашек стайки. Четыре девушки цвели, смеялись то и дело, И среди них была одна — понравиться хотела. Всей добротой воздетых рук, улыбкою невольной, Глазами — радостный испуг от смелости крамольной. Был подбородка полукруг еще настолько школьный… Всей добротой воздетых рук, улыбкою невольной. А я ушел своим путем и позабыл об этом. То было позднею весной, а может, ранним летом. Однажды ночью я проснусь с тревогою тяжелой, И станет мало для души таблетки валидола. Сквозняк оттуда (люк открыт!) зашевелит мой волос, И я услышу над собой свой юношеский голос: — Что жизнь хотела от тебя, что ты хотел от жизни? Пришла любовь, ушла любовь — не много и не мало. Я только помню — на звонок, сияя, выбегала. Пришла любовь, ушла любовь — ни писем, ни открыток. Была оплачена любовь мильоном мелких пыток. И все, что в жизни мне далось — ни бедной, ни богатой. Со мной существовало врозь, уничтожалось платой. И все, что мужеством далось или трудом упорным, С душой существовало врозь и становилось спорным. Но был один какой-то миг блаженного цветенья. Однажды в юности возник, похожий на прозренье. Он был превыше всех страстей, всех вызубренных истин. Единственный из всех даров, как небо, бескорыстен! Так вот что надо было мне при жизни и от жизни. Что жизнь хотела от меня, что я хотел от жизни. В провале безымянных лет, у времени во мраке Четыре девушки цветут, как ландыши в овраге. И если жизнь — горчайший вздох, то все же бесконечно Благодарю за четырех и за тебя, конечно.

Однажды девушка одна

Однажды девушка одна Ко мне в окошко заглянула. Смущением озарена. Апрельской свежестью плеснула. И после, через много дней, Я замечал при каждой встрече. Как что-то вспыхивало в ней И что-то расправляло плечи. И влажному сиянью глаз. Улыбке быстрой, темной пряди Я радовался каждый раз. Как мимолетной благодати. И вот мы встретились опять. Она кивнула и погасла, И стало нестерпимо ясно. Что больше нечего терять.

Камчатские грязевые ванны

Солнца азиатский диск, Сопки-караваны. Стой, машина! Смех и визг. Грязевые ванны. Пар горячий из болот В небеса шибает. Баба бабе спину трет. Грязью грязь сшибает. Лечат бабы ишиас. Прогревают кости. И начальству лишний раз Промывают кости. Я товарищу кричу: — Надо искупаться! В грязь горячую хочу Брюхом закопаться! А товарищ — грустный вид. Даже просто мрачный: — Слишком грязно, — говорит. Морщит нос коньячный. Ну а я ему в ответ: — С Гегелем согласно, Если грязь — грязнее нет, Значит, грязь прекрасна. Бабы слушают: — Залазь! Девки защекочут! — Али князь? — Из грязи князь! — То-то в грязь не хочет! Говорю ему: — Смурной, Это ж камчадалки… А они ему: — Родной, Можно без мочалки. Я не знаю, почему В этой малокуче, В этом адовом дыму Дышится мне лучше. Только тело погрузи В бархатную мякоть… Лучше грязь в самой грязи, Чем на суше слякоть! Чад, горячечный туман Изгоняет хвори, Да к тому же балаган. Цирк и санаторий. Помогает эта мазь. Даже если нервный. Вулканическая грязь, Да и запах серный. Принимай земной мазут, Жаркий, жирный, плотный. После бомбой не убьют Сероводородной! А убьют — в аду опять Там, у черта в лапах, Будет проще обонять Этот серный запах. Вон вулкан давно погас, Дышит на пределе! Так, дымится напоказ, Ну, а грязь при деле. Так, дымится напоказ, Мол, большая дума, А внутри давно погас. Грязь течет из трюма. Я не знаю, почему В этой малокуче, В этом адовом дыму Дышится мне лучше! Вот внезапно поднялась В тине или в глине. Замурованная в грязь, Дымная богиня. Слышу, тихо говорит: — В океане мой-то… — (Камчадальский колорит) Скудно мне цевой-то… И откинуто плечо Гордо и прекрасно, И опять мне горячо И небезопасно. Друг мой, столько передряг Треплет, как мочало, А поплещешься вот так — Вроде полегчало.