Страница 45 из 47
— Вот это другое дело. Черт побери, так бы и говорил! Тогда и я здесь останусь. Пойдем поищем малютку, заглянем ей в глаза, узнаем, чего она хочет.
Когда они вышли, на дворе царила великая суматоха, но громче всех причитала, ломая руки, старая Адамец.
— Ох, знала я, знала, что этим кончится! До сказочной феи нельзя и пальцем дотронуться, не то растает, как туман. Ох, милая наша маленькая барышня! Была она Христовой невестой, а ее невестой смертного сделали, вот Иисус и призвал ее к себе.
Столарик подбежал к ней и схватил за руку.
— Что вы болтаете? Вы что-нибудь слышали?
— Да вот изволите знать, сейчас жена пастуха Гундроша сказала, что утром видела нашу барышню, шла она по лугам прямо к речке Бела Вода и глаза у нее были заплаканные… Ох, господи, ведь ясно же!
Группа женщин и детей болталась без дела у дверей кухни — их согнал сюда слух о происшедшем. Одна из женщин тоже видела Веронку у садов, но это было еще раньше.
— Она была грустной? — спросил Дюри.
— Плакала.
— Горе мне! — прошептал он в отчаянии.
— Пойдем поищем ее, — убеждал председатель.
— Где?
— За околицей, конечно! Теперь уж ясно, что она ушла, а куда ушла — сейчас узнаем.
— Эх, если б это было так легко, — вздохнул Дюри. — Только в сказках бывает волшебное зеркало.
— Сейчас я сюда всю окрестность пригоню!
Дюри недоверчиво покачал головой: может, господин Столарик сошел с ума, раз хочет пригнать сюда все, что есть окрест, — всю равнину с лесами да перелесками, — и поглядеть, где же Веронка. А господин Столарик и правда ломал над этим голову. Веронку надо разыскать, где бы она ни была, а потом у нее узнать все остальное.
— Где его преподобие? — спросил он у зевак.
— Пошел к мочилу для конопли поглядеть, не упала ли туда барышня.
— А где звонарь?
— Здесь я.
— Забирайся-ка на эту, как ее, колокольню и бей набат.
— Но ведь пожара-то нет!
— Все равно, я приказываю. Знаешь меня?
Как не знать! Прежде чем стать нотариусом, господин Столарик исправничал в округе, а в Глогове и тогда уже росло очень много ореховых прутьев. Пал Квапка побежал сломя голову, и вскоре глухо, возвещая об опасности, заговорил колокол — бим, бам, бам…
Ветра не было. Чистый и звучный раздавался, сзывая людей, пугающий звон; и разом ожили луга, равнины, горы, ущелья, леса и осока: с севера, с юга, с запада и востока побежал народ к селу. Это было чуть ли не чудом: и откуда появилось вдруг такое множество людей? Только тот, кто доживет до дня Страшного суда и услышит рог архангела Гавриила, — только тот увидит нечто подобное.
Довольный Столарик смотрел с церковного холма на прибывающих отовсюду запыхавшихся людей.
— Ну, видишь, теперь нам надо только встать посредине села, а уж люди, что бегут со всех сторон, принесут весточку о Веронке. Но даже это лишнее. Сейчас сама Веронка явится. Эй, звонарь, а ну, глянь в окно: не видать ли где барышни?
— Так точно, видать, во-он там бежит возле кукурузного поля Шранко.
— Жива! — воскликнул Дюри, просияв, но тут же был сражен собственным выводом: жива, с ней ничего не случилось, — значит, от него спряталась!
И он задумался о том, не лучше ли было бы, если б она умерла. Тогда он мог бы думать, что она его любила, и оплакивать ее.
Председатель рявкнул на звонаря, который все еще продолжал дергать веревку:
— Бросай сейчас же, осел! Укажи-ка рукой; где находится кукурузное поле Шранко?
Звонарь указал в сторону лугов.
— Ступай-ка, Дюри, теперь ей навстречу и узнай по-хорошему, что случилось.
А Дюри уже оставил позади сад священника, свернул к люцерне Йожефа Магата, и вдруг сердце его дрогнуло: он увидел Веронку. Она была в зеленом платье с оборками, на голове вместо шляпы был небрежно наброшен маленький красный платочек; Дюри поспешно пересек ракитник Дёрдя Славика и на лугу Гонгоя предстал перед девушкой.
Она вскрикнула, увидев его, и задрожала всем телом.
— Где пожар? — глухо спросила она.
— Не путайтесь, Веронка. Пожара нет. Это мой опекун приказал звонарю ударить в набат, чтобы заманить вас домой. Почему вы ушли?
Лицо девушки покрылось бледностью, она покусывала красивые алые губки.
— Это мое дело, — проговорила она замирающим голосом. — О, оставьте меня, прошу вас… оставьте меня!
Она повернулась, снова желая вернуться в лес.
— Веронка, ради бога… не мучайте меня! Что случилось? Чем я провинился?
Девушка поглядела на него холодно, колюче. Ее глаза были, словно две льдинки.
— Оставьте меня, — повторила она. — Чего вы от меня хотите?
Юноша неожиданно подскочил к ней и схватил за руку. Веронка во что бы то ни стало хотела вырвать руку; так они боролись, и, как это ни стыдно, он не отпустил ее до тех пор, пока силой не надел на палец обручальное кольцо.
— Вот чего хочу! — произнес он с мольбой во взоре.
— Ах, этого хотите? — горько рассмеялась девушка. — А я вот чего хочу!
Она стянула кольцо и далеко забросила его в колышущуюся траву луга.
Бедный Дюри схватился руками за голову.
— О, что вы со мной сделали? Что вы сделали!
— Право, не стоит играть передо мной комедию, господин Вибра. Наденьте кольцо не на мой бедный палец, а на зонт… ведь вы хотите получить зонт, а не меня. Теперь вы, надеюсь, понимаете!
Дюри неожиданно стало ясно, откуда все осложнения.
— Господи, вы нас подслушали!
— Да, я все знаю, — слегка покраснев, произнесла она. — Не стоит отрицать!
— О бог мой, я ничего не хочу отрицать! Выслушайте меня, прошу вас, выслушайте!
Они медленно пошли по лугу, Дюри говорил, девушка слушала, а кругом в траве миллиарды жучков, кузнечиков жужжали, шуршали, совершая свой удивительный путь. Дюри все говорил: он рассказал о своей жизни, об истории своего отца, о наследстве, о том, как они обнаружили, куда спрятал чеки Грегорич, каким образом по ниточке, шаг за шагом, он добрался до Бабасека — словом, рассказал все. Девушка слушала сначала, словно обвинитель, молча, с горьким упреком в глазах, затем как судья, который хочет выяснить истину. Но по мере развития истории она заинтересовалась, вошла во вкус: она не была уже ни обвинителем, ни судьей, а лишь потрясенной слушательницей, часто перебивающей нить повествования удивленными восклицаниями.
Ах, а когда история стала приближаться к ней и медленно, но твердо показались линии, что вплелись в ее собственную судьбу… Но дальше, дальше!
А история продолжалась, напряжение нарастало… вот уже дело подошло к Мюнцу-сыну. Мюнц надоумил Дюри, что зонт в Глогове. Затем заговорила лесничиха на ужине у Мравучанов… Ах, так это лесничиха выболтала, что принес святой Петр девочке-сиротке!
Еще несколько слов, и Веронка знала все, обо всем догадалась, и глаза ее увлажнились.
— О господи, но ведь Адамец сожгла ручку зонта!
— Благослови ее бог за то, что она сделала, — весело сказал Дюри, видя, что девушка оттаяла. — Ведь теперь я, по крайней мере, могу вам доказать, что люблю вас без всякого зонта!
Веронка развязала красный платочек, а когда он зашуршал в ее руках, вдруг ударяла им Дюри по плечу и сквозь слезы улыбнулась юноше.
— Так вы в самом деле хотите на мне жениться даже сейчас?
— Ну конечно! Что вы на это ответите?
— А то, — что…
Она запнулась, странное стеснение сжало ей горло.
— Что?..
— Что вы очень легкомысленный человек и…
— И?
— И что бежим обратно искать мое кольцо!
Она повернулась и, расшалившись, как маленький жеребенок, резво побежала назад на луг Гонгоя — так что Дюри едва поспевал за ней.
Они долго, но напрасно искали кольцо. Вскоре туда подошел и его преподобие. («Молчите, Дюри, ни слова брату о зонте!» — «Нет, сердечко мое, никогда не скажу!») Его преподобие хорошенько отчитал Веронку.