Страница 133 из 137
— Одно мгновенье, — рассуждала почтенная вдова Фабиан, — и на одну невесту меньше.
— Ну, их-то, положим, не истребишь, — подал реплику злоязычный Янош Сомор.
— Никогда еще не видел такой печальной казни, — приосанившись, заговорил Иштван Тоот. — А я немало их перевидал на своем веку! Во-первых, ни у кого ни слезинки в глазу. Старик Бюрю с его музыкантами в Сабадке, не отпускают его оттуда уже целую неделю. Во-вторых, осужденной и помилования-то ждать не от кого. В-третьих…
Но досказать ему не удалось: со стороны Цегледской улицы взметнулось вдруг облако пыли. Это мчались с гиканьем и боевыми выкриками, с саблями наголо молодцеватые гусары-куруцы, держа курс прямиком к лобному месту. Впереди — на тяжелых, могучих лошадях — скакало несколько всадников с опущенными забралами.
— Неприятель, неприятель! — завизжала, заголосила толпа, и люди бросились врассыпную куда глаза глядят.
Поднялась страшная паника. Отец Бруно спрыгнул с эшафота и, клацая от страха зубами, помчался к ратуше.
— Это нечестивец Чуда! За мной пожаловал! Сейчас они меня погонят в полон.
Сенаторы тоже разбежались. Палач бросил свой меч и вместе со всеми пустился наутек.
В мгновенье ока один из всадников в шлеме вскочил на эшафот и, легко, как пушинку, подняв трепещущую Цинну, посадил ее в седло.
Никто не преградил ему путь, никто не спросил, чего он хочет. А он тоже никого не спросил: можно ли?
Маленький отряд, так же молниеносно, как появился, умчался прочь, свернув в боковую улицу.
Мало-помалу из своих укрытий вылезли перепуганные кечкеметцы всех чинов и званий.
Сенаторы радовались, что всадники увезли только Цинну, не забрав больше ничего. Невелика потеря!
И только палач состроил кислую мину:
— Давайте мне другую работу, раз уж я тащился сюда в такую даль!
Многие, наблюдавшие за налетом из-за заборов и поленниц дров, готовы были поклясться чем угодно, что всадник с опущенным забралом, маханувший прямо на эшафот, был не кто иной, как сам Михай Лештяк. Его узнали по статной фигуре, походке, по сверкающим карим глазам. Так что нечего было и искать его в тихих водах озера.
Тетушка Деак, особа достойная всяческого доверия, утверждала, например, что слышала фразу, которую произнесла цыганка, уже сидя в седле вместе со статным всадником:
— Ты подождешь еще раз, пока отрастут мои волосы? Всадник ясно и отчетливо ответил:
— Нет, Цинна, больше ждать я не буду.
Было все это или не было — бог знает, но с того дня Михая Лештяка перестали искать среди умерших; зато стали ожидать его домой, в число живущих.
Лештяк исчез, — ну, на то была причина: вместе с отрядом куруцев поехал отыскивать кафтан. Забрал с собою и невесту — что же в этом плохого? Правильно сделал! Вот увидите, вернется он однажды домой на сером скакуне, с золотыми поводьями. И в том самом кафтане…
И однажды, когда Кечкемету будет грозить какая-нибудь большая опасность, он вернется домой, сядет в свое бургомистерское кресло, а когда появятся враги, будет разить их, словно молния.
Лештяка ждали, долго ждали. Уже умерли и те, кто еще ребятишками бегал когда-то глазеть на кафтан, но внуки их все еще продолжали его ждать.
Тем, кто с таким пристальным вниманием и интересом следил за моим повествованием и на крутых его поворотах письмами предупреждал меня: «Ну, сейчас все будет испорчено», — не лишнее будет сказать несколько слов в виде дополнения к этому рассказу.
Многие упрекали меня: «Почему к Олай-беку вместо Лештяка отправляется Цинна? Зачем это нужно?»
Другие дождались, пока портной отдаст кафтан, а затем, напуганные, что Кечкемету угрожает опасность, в сердцах писали мне: «Что вы делаете, побойтесь бога!»
Надо признать, что я, пожалуй, излишне строго придерживался той летописи, — а в ней всего несколько строк, — которая оказалась в моем распоряжении. Не будь ее, мое повествование действительно стало бы более гладким, более цельным и, так сказать, эстетически более совершенным.
Но как бы строго я ни придерживался этих обрывочных сообщений летописи, я отнюдь не собираюсь рассматривать свою повесть как какой-то действительно имевший место исторический эпизод из прошлого города Кечкемета, ибо главное здесь — сам рассказ, а исторические события служат для нее лишь фоном. Этот фон я произвольно поместил в ту эпоху, когда произошел случай с кафтаном, передвинув его то ли лет на сто вперед, то ли на столько же лет назад. Кое-где я приспосабливал исторический фон к кафтану, а порой — кафтан к фону.
А в общем — это рассказ о тяжкой жизни города, и ценность он имеет только в том случае, если написан живо и метко. Но об этом судите уж сами!
Что же касается кафтана, то город Кечкемет долго разыскивал его повсюду — но безуспешно.
И вдруг, когда о нем уже почти забыли, кафтан неожиданно объявился.
В первой половине нашего века жил в Венгрии некий бродячий ученый антиквар по имени Шамуэль Литерати Немеш. Он бродил по городам, скупал и продавал старинные вещи.
В отличие от нынешних наших антикваров, он был удачлив и находил все, что искал. А искал он всегда такие вещи, которые, но его мнению, могли быть проданы за хорошую цену.
Если в Кешмарке начинали поговаривать о том, что у них когда-то было кольцо Белы II, то уже на следующей неделе Шамуэль Литерати отыскивал это кольцо в раскопках неподалеку от Римасомбата.
Точно так же ему, наверное, была рассказана в Кечкемете история о чудесном кафтане. И вскоре он наткнулся в Эгере на его жалкие останки. Не медля ни минуты, он с большой помпой привез их в Кечкемет. Так, после двухсотлетних скитаний, знаменитый говорящий кафтан вернулся домой.
Достойные господа сенаторы осмотрели находку со всех сторон (ведь к тому времени на свете уже не было господ Поросноки или Криштона, которые могли бы опознать кафтан), спросили, какова же будет окончательная цена, после чего почесали в затылках и стали говорить обиняками.
— Хотел бы я слышать, что предложите за него вы? — спросил антиквар.
Сенаторы удалились на совещание. Наконец председатель магистрата, медленно цедя сквозь зубы слова, объявил решение:
— Понимаете, господин Шамуэль Литерати, конечно, все это хорошо, очень хорошо, однако кого мы теперь будем стращать этим кафтаном? Ведь для этого нужны турки, почтеннейший Литерати, да-с, турки…
А турок даже сам господин Литерати не мог бы уже откопать. Так и остался он со своим кафтаном.
1889
ПРИМЕЧАНИЯ
РАССКАЗЫ
Рассказ напечатан впервые в сборнике «Земляки-словаки», 1881. Написанный в отчетливо романтическом духе («Кто не узнал бы в сентиментальной истории любви герцога и дочери брезинского пастуха романтическую схему: замок — хижина», — замечает современный венгерский литературовед Иштван Кирай)[84], рассказ «Черное пятно» является наиболее характерным для новеллистики раннего Миксата.
Сюр — старинная верхняя одежда венгерского крестьянина, напоминающая вывороченную бурку, обычно крытую сукном и расшитую.
Комитат — административно-территориальная единица в Венгрии, соответствующая области (губернии).
Демика — пастушеское кушанье, каша с острой приправой.
Кантор — регент церковного хора. В деревнях часто он же — учитель.
Клапка Дёрдь (1820—1892) — генерал венгерской национально-освободительной армии в 1848—1849 гг.; после поражения революции вынужден был эмигрировать. Захонь, Граца — легендарные полководцы, соратники Клапки.
84
Здесь и далее цитируется монография И. Кирая — «Кальман Миксат» (Будапешт, Издательство художественной литературы, 1960).