Судьба — солдатская

Штурмбанфюрер долго смотрел в глаза Зоммеру. Зоммер, не скрывая растерянности, поглядывал на него. «Так естественней, — думал он. — Только бы выпустили — надо успеть сообщить», — а перед глазами все стояла Соня, сидящая на стуле.

— Значит, молчит, — изрек наконец нацист.

— Молчит? — напустив на себя искренность, удивился Зоммер. — Почему молчит? Она все сказала. Я даже притворился нежным, любящим, — и стал излагать услышанную от Сони легенду о причине ее ареста.

Штурмбанфюрер слушать не стал. Махнув рукой, поднялся.

— Это выдумка, Зоммер, простите, господин Зоммер. Все они так говорят, пока не припечет.

— Но, господин штурмбанфюрер, если вы мне верите, — пошел еще на одну хитрость Зоммер, — то могу сказать: все-таки я ее знаю больше всех. Она всегда была сердобольной. Она, я это утверждать могу, могла выполнить просьбу, не подозревая. У нее такой характер…

— Не будем препираться, господин Зоммер, — перебил его Фасбиндер, которому, видно, надоело его слушать. — Я сразу заметил за вами все грехи, которые сопутствуют немцу старой закваски: сентиментальность, человекоугодие, рассудочность… Господин штурмбанфюрер отпускает вас домой. Пока не вызовем, живите. Попутно присматривайтесь, кто ходит в дом к ее матери. Это… задание пока вам.

Зоммер поднялся со стула. Старался смотреть на них, как на благодетелей своих, а в голове уже составлялись планы, как понесет в дупло записку.

Домой пришел он совсем разбитый. С отвращением сбросил с себя немецкую форму. Никак не мог понять, почему его отпустили. Пришла от соседей Сонина мать. Встретив его в коридоре, припала к нему. Вздрагивала. Шептала сквозь слезы:

— Горе у нас. Помог бы. У немцев ведь служишь…

И оттого, что она сказала «у немцев ведь служишь», до боли сжалось уставшее сердце. Он только и смог выдохнуть:

— Не служу я у них, мать. — А через минуту добавил: — И не служил.

Записку в дупло Зоммер понес за час-полтора до комендантского часа. Сначала сел писать ее дома, но, подумав, что за ним могут следить, отложил карандаш, посмотрел на чистый лист бумаги и поднялся. Походив по комнате, Зоммер решил написать записку у ветлы. Он вернулся к столу, сунул в карман брюк бумагу с карандашом. Еще походил по комнате. Накинул на плечи старенький пиджак Сониного отца. Прошел на кухню. Там сидела, пригорюнившись, мать, совсем высохшая, постаревшая. Прикидывал в уме, сказать ли ей, куда пойдет.

— Я тут схожу… — замялся он и, увидав ее глаза, почти такие же, как у дочери, понял, что доверить ей можно и надо. — Соня просила, — заговорил Зоммер, — если я не вернусь, то сделаете вот что… — и стал, присев возле нее, объяснять, что́ она должна сделать тогда.

Мать выслушала не перебивая. Выражение ее лица говорило: сделаю, мне теперь все одинаково.

Зоммер вышел на крыльцо. Приглядываясь, надел пиджак. Спустился со ступенек и пошел. У моста через Пскову́ стоял угрюмый человек в штатском. Зоммер бросил на него мимолетный, придирчивый взгляд. Миновал его. Человек на мосту не выходил из головы. Все время казалось, что в затылок глядят чьи-то злые глаза. «А вдруг правда следят?.. Что-то надо придумать…» — И Зоммер, ускорив шаг, свернул в проулок. За углом остановился, притворно роясь в кармане пиджака. Ждал.

И действительно, почти тут же, через какую-то минуту, из-за угла выскочил и свернул было по направлению, куда шел Зоммер, маленький, с пробором в черных прилизанных волосах человек в синем. Он не походил на того, на мосту. Нагрудный карман его оттягивало. «Оружие», — догадался Зоммер. Человек, пройдя прямо, замедлял ставший неуверенным шаг. «Точно, следят. Вот кто следит…» — по-прежнему шаря в кармане, рассуждал Зоммер и все смотрел в спину медленно удаляющемуся человеку. Да, человек уходил слишком медленно, даже очень медленно, а вскоре совсем остановился — вынул папиросу, закурил… Зоммер не переставал рыться в карманах — вытаскивал то документы, то носовой платок… Придумывал способ оторваться от шпика. Вспомнил, как шли однажды с Соней к Вале, срезая углы. Человек не спеша, потеряв уверенность, направился дальше. Зоммер окинул беглым взглядом переулок, пошел быстро по нему. Пройдя немного, перескочил на другую сторону, свернул в ворота и через пролом в заборе пролез во двор соседнего дома. Обогнув дом, вышел в другой переулок, перебежал его и заскочил снова во двор. Через сломанную калитку проскользнул в сад. За яблонями росла старая смородина. Зайдя за нее, Зоммер привалился к высокому глухому забору. Теперь стоило немного пройти вдоль забора, пролезть в дыру и… до ветлы у Псковы́ рукой подать. Но Зоммер выжидал. Мимо, за забором, шла к Пскове́ женщина с хозяйственной сумкой. Зоммер, подойдя к дыре, выглянул на улочку. Никого, кроме женщины, не было. Выйдя на тротуар, он быстро пошел вслед за ней. Пристроившись к ней, говорил:

— Ну как, мамаша, при новых-то властях? Не беспокоят? — а сам то и дело оглядывался.

Женщина испуганно прижала к себе сумку. Тогда Зоммер, пожелав попутчице счастья, прибавил шагу. Вскоре он снова срезал угол. Выходя на улицу, столкнулся с патрульными. Высокий темно-русый немец, когда Зоммер уже прошел их, оглядел его и крикнул:

— Астанавитес!

Зоммер остановился. Повернувшись к немцам, сказал:

— Их бин дойче[17], — и показал документ, что он является немцем-колонистом.

Те даже не стали документ разглядывать. Махнули рукой: дескать, иди, куда шел.

До Псковы́ добрался он без приключений. Поглядев на ветлу у воды, сразу вспомнил, как весело провели они — он с Соней и Петр с Валей — теплый майский вечер здесь, у Псковы́… Зоммер осмотрелся. Глянул на тайник, и показался он ему до обидного неудобным. «На виду весь», — сбрасывая с себя пиджак, подумал он.

Присев к воде, Зоммер вынул бумажку, карандаш, написал текст. Подойдя к скамейке у ветлы, сел. Раздевался и говорил про себя: «Пусть думают, если даже следят, что пришел покупаться». Приглядывался, кося глазами, к дуплу.

Дупло было небольшое. Его заслоняла, свесившись, густая ветка. Оно зияло из-за листьев темным, глубоким провалом в древесине.

Зоммер снял сапоги. Делая вид, что теряет равновесие, стал валиться на ствол. Рука уперлась во внутреннюю стенку дупла и, разжавшись, выпустила бумажку. Поднимаясь, Зоммер представил, как записка с текстом: «Шилов провокатор. Звездочка», ложится на дно дупла.

Сняв брюки и рубашку с майкой, Зоммер встал. Торжествующий, он еще раз посмотрел на тротуар. То, что выполнил, может, последнюю просьбу Сони, приободрило его.

В этом месте Пскова́, речушка вообще-то мелкая, имела неглубокий омут, по которому можно было плавать.

Зоммер с берега, сильно оттолкнувшись, бросился в воду.

Неплохой пловец, Зоммер делал вид, что наслаждается купанием. Ноги его то и дело касались дна, но он резвился, как дельфин, и нет-нет да поглядывал на берег и на улицу. Минут через десять — по телу Зоммера даже пошли мурашки — увидел спускающегося к воде человека. Как и тот, который следил за ним, он был худ и в такой же одежде. Только с большой копной рыжих волос и чуть, казалось, повыше.

Зоммер будто не замечал его — то нырял, то плыл саженками, брассом… Видел, как человек сел на скамейку… Когда снова посмотрел на берег, вдруг узнал в нем Еремея Осиповича. Не веря еще этому, бросился к берегу.

Еремей Осипович поздоровался с ним холодно. Он почти не изменился. Зоммер хотел было рассказать в ответ на его: «Как живете? Как Соня?» — что с ней случилось, но в это время другой Зоммер, привыкший осторожничать, перебил: «А вдруг это и есть тот самый Шилов?»

С открытым на полуслове ртом Зоммер смотрел в глаза Еремею Осиповичу. Смотрел-смотрел и произнес:

— Водичка — прелесть! Тепленькая… Покупались бы.

— Не притворяйся, — ответил Еремей Осипович и поднялся. — Какое теперь купанье? Да и тут. — На минуту он смолк и проговорил наконец, в упор глядя в глаза Зоммеру: — Может, хочешь с нами работать? Мы теперь тебе… верим.

17

Я немец (нем.).