Страница 4 из 34
Внезапная догадка мелькнула в голове Карасева.
— Ты в Китае часто бываешь? — спросил он корейца.
Фу-Хэ испуганно взглянул на инженера и залопотал быстро-быстро, путая русские слова с китайскими:
— Нету, нету… Китая ходи нету! Макысимыка шибко худой есть… Макысимыка говорит — врет… Его верь нету.
Карасев улыбнулся. Он понял, что это поле было устроено не без помощи Максима, а может быть и других контрабандистов, которым нужен был кореец. Фу-Хэ ходил через границу, проносил контрабандные товары, передавал их Максиму, а тот сбывал их в ближайшем городе. С такой эксплоатацией «желтых» переселенцев контрабандистами на Дальнем Востоке Карасеву приходилось встречаться не раз. Обычный прием: помочь пустяком в хозяйстве и тем самым сделать китайца или корейца своим неоплатным должником. Конечно, закабаленного обманом Фу-Хэ нельзя было считать преступником.
Карасев хотел уже возвращаться, как вдруг взгляд его упал на странный металлический предмет, торчавший из земли у самых ног лошади.
— Это что такое? — спросил инженер.
Кореец заволновался.
— Котела… Котела… Земля кушай хоти — котела проглоти!
Карасев уставился на него.
— Что ты болтаешь? Как может земля кушать хотеть? — а сам уже слезал с лошади и хмурился от внезапно возникшего предположения.
Да, из земли торчала железная закопченная ручка от котла. Первым движением инженера было схватиться за нее и попытаться вытянуть из земли. Ручка не подалась.
— Ты сам закопал котел в землю? — крикнул он корейцу.
Но раньше, чем тот ответил, инженер уже знал, что это не так. Он почувствовал под ногами еле заметную упругость земли, Карасев сделал несколько шагов, сильно надавливая на каблуки. Земля пружинила под ним; она чуть-чуть опускалась, когда он давил на нее, и снова поднималась, когда он шел дальше. Но эта податливость земли не была похожа на ту, которая характерна для трясин. Там ясно чувствуешь, что идешь по тонкому пласту земли, плавающему на воде, и, когда подпрыгнешь, земля на многие метры вокруг дрожит как студень. Здесь же земля была как каучук. Она прогибалась только под ногой, а в нескольких сантиметрах оставалась твердой и неподвижной. Карасеву приходилось иметь дело с подобным явлением в низовьям Амура, но он никак не ожидал, что в районе его работ, на такой низкой широте, встретит то же самое.
— Давно так начал тонуть котел? — озабоченно спросил он.
— Четыре дня… — прошептал Фу-Хэ, видимо порядочно трусивший перед непонятной прожорливостью земли.
— Сразу тонет?
— Один ночь! Моя вчера рису вари — кушай, котел оставь… Утром работа начинай, котела земля кушай.
Карасев посмотрел на небо.
— Так и есть: солнечная сторона.
Инженер провел на поле корейца несколько часов. Он ходил взад и вперед, как будто измерял что-то, щупал землю каблуками, снова и снова пробовал вытаскивать увязший в сухой земле котел и что-то записывал у себя в книжке. И чем дальше, тем сумрачней и озабоченней становилось его лицо. Не слушая причитаний корейца, он молча сел на лошадь и тронулся в обратный путь, задумчиво опустив голову.
— Неужели там тоже? — спрашивал он себя. — Вот так предварительные исследования Кругликова! Мы тоже копали шурфы. Но ведь это всего-навсего полтора метра, а глубже?
Он пожимал плечами.
Небо натягивало на свое мягкое голубое тело лохмотья туч.
Снова поднимался ветер.
VIII. Пал идет.
В лагере было тихо. Большинство уже спали, и только Алексей и еще несколько человек поджидали у костра возвращения Карасева. Его задержка беспокоила Алексея: он часто отходил от костра и вглядывался в темноту, надеясь рассмотреть на вершине сопки силуэт всадника. По небу растрепанными птицами мчались облака, и среди них кувыркалась, крутилась и прыгала луна. Тучи хотели захватить ее с собой, но она вырывалась. Когда луна показывалась из-за туч, степь освещалась тусклым бесцветным мерцанием. Она казалась встревоженной и настороженной. Ветер неистовствовал в осоке. Ждали грозы.
Алексей сильно устал после дневной работы и решил больше не ждать Карасева. В последний раз он поднялся на склон сопки и осмотрелся. Случайно, когда на секунду показалась луна, молодой человек стоял лицом к избушке Максима. Точно освещенная молнией перед Алексеем возникла картина, успевшая, прежде чем потухнуть, крепко врезаться ему в память.
Он увидел узкую косу, поросшую осокой, лодку, вытащенную на берег, убогое жилье Максима и развешанные сети. Вокруг хижины вся осока была повыдернута на несколько метров, а трава старательно притоптана. Сначала Алексею это показалось странным. Он никогда прежде не замечал такого двора вокруг хижины Максима. Но уже в следующий момент внимание Алексея было привлечено к маленькой тени, вдруг шмыгнувшей из избы к осоке, постоявшей там в нерешительности и потом быстро скрывшейся за углом. Смутное подозрение шевельнулось в голове Алексея, но, подумав, он решил, что собственно ничего необычного не видел. Он пошел к себе в палатку, и скоро уже спал.
Рабочие, оставшиеся дежурить у костра, тихо разговаривали друг с другом. То один, то другой клевали носом. Товарищи его подталкивали, он встряхивался и шел за щепками для костра.
Вдруг один из сидевших поднял голову и тревожно потянул носом воздух. Потом встал и начал осматриваться. Снова понюхал воздух. И вдруг, увидев что-то, испуганно закричал:
— Ребята! Пал идет!
Разом все вскочили на ноги. И увидели, что где-то около хижины Максима бегают по земле красные зверьки, шустрые, суетливые, прячутся в осоке, догоняют друг друга и снова разбегаются по степи. Эти зверьки затеяли нето игру, нето драку между собой.
Кто-то кричит:
— Товарищи! Мы под ветром!
Один рабочий хватает ведро и бьет в него чуркой. Другой пронзительно свистит, засунув в рот пальцы. Третий бежит по палаткам, будит всех и торопит:
— Товарищи! Степь горит! Скорей! Траву рвать, товарищи! Пал идет! Живей, живей!
Первым выскакивает из палатки Алексей. Один за другим поодиночке подбегают к костру рабочие. Как только они узнают что случилось — сна как не бывало. Все знают, что делать. Приказаний не ждут. Рассыпавшись в цепь, рабочие набрасываются на траву, словно она ведет наступление на лагерь. Они ползают на коленях, перебегают с места на место и, хватая кустики травы, вырывают ее и кидают вперед.
Красные зверьки становятся все суетливей и беспокойней. Они наскакивают один на другого, обдают друг друга брызгами кровавой слюны и возятся, возятся в траве, как не в меру разыгравшиеся котята. Но скоро зверьков становится меньше: большие проглатывают маленьких. Из-за озера идет ветер. И под ним красные зверьки вскидываются на дыбы и вдруг стремительно и чудовищно вырастают. Они превращаются в гигантские огненные столбы, красные смерчи, которые, колеблясь и извиваясь, идут над степью прямо к лагерю. Обогнавший их ветер доносит до людей жаркое удушливое дыхание огня и хрусткий шум его поступи.
И люди, осажденные огнем, мечутся перед палатками и, до крови рассекая руки, хватают острую жесткую траву и рвут ее, рвут, потому что в этом — единственное спасение от степного пала.
Дым затягивает небо. Тучи становятся еще мрачней, еще лохматей, а луна словно скрылась за запотелое стекло. Степь превращается в черный провал. Тьму прорывает огонь. Он кажется теперь странным безумным существом в красном балахоне. Существо прыгает, размахивает руками, припадает к земле, а потом вдруг вырастает так, будто хочет слизнуть с неба тучи. Оно падает на землю, вытягивается во весь рост от сопок до озера и быстро катится по земле к палаткам.
Алексею показалось, что огонь приближается скорей, чем они очищают от травы степь вокруг лагеря. Через каких-нибудь десять минут пламя подойдет вплотную. Внезапно ему приходит в голову, что можно облегчить защиту от огня, если охранять только палатки. С недостроенной же станцией все равно не случится особой беды. Она вся каменная, внутри деревянных частей нет, и могут обгореть только рамы. Спотыкаясь о наваленные везде доски, Алексей бежит к станции, отдает приказание, и люди смыкаются вокруг палаток.