Страница 2 из 31
— Ладно, идите. Все это пустяки.
Я вышел, но боцман остался. Шел я словно в тумане. В голове все еще звенел подслушанный мною разговор и одновременно бился тревожный вопрос: «Поверили мне или нет?». Когда же я успокоился и начал здраво рассуждать, то пришел к неутешительному выводу, что моему об'яснению никак поверить не могли. Ведь боцман явно за мной следил; он бесшумно подкрадывался ко мне и знает, что я простоял у двери добрые полторы-две минуты. Что мне теперь делать? С чего начать? Рассказать комиссару и ребятам о подслушанном заговоре? Но поверят ли мне? Ведь план так чудовищно нагл! Еще бы! Сговорились с какой-то иностранной фирмой жульническим путем погрузить на пароход вместо нужных нам машинных частей какие-нибудь заводские отбросы, Да со страховой компанией столковались. Страховка будет снята. Пароход обречен на гибель…
Как убедить комиссара, что я не ослышался, не перепутал чего-нибудь в словах капитана? Политическое умонастроение Голубкова хорошо известно всем и каждому, а потому могут предположить, что одну из его обычных шуток я простодушно принял за покушение на судно и его груз. Словом, из мухи сделал слона.
Я был твердо уверен, что капитан теперь не оставит меня в покое: не так он глуп, чтобы дать мне возможность поднять против него кампанию, которая могла бы испортить его большую игру. У капитана бархатная рука, но волчья хватка. И чего доброго, я могу теперь по собственной неосторожности свалиться за борт, или по ротозейству в машину угодить… Лучше всего поговорить с моим другом Чуриным, — решил я. — Что он посоветует? Один ум — хорошо, а два — еще лучше.
III. Хитрый маневр.
Внезапно в каюту вошел тот самый Чурин, о котором я только что вспоминал, и сказал мне, чтобы я немедленно шел к капитану. Я отправился и получил такой громовой разнос, какого и старые матросы не могли припомнить. Оказывается, старший механик Шнип доложил капитану, что из-за моей преступной небрежности чуть не взорвался паровой котел. У меня от удивления глаза на лоб вылезли, но все мои попытки доказать, что к паровому котлу я не имею никакого отношения, пресекались гневным и бурным словоизвержением. Вдруг мне стала ясна настоящая причина этого нагоняя. Капитан бушевал, но я уже молчал и терпеливо ожидал конца этой ловко подстроенной сцены…
Вечером я смотрел невидящими глазами на залитую лунным светом серебристую гладь океана. Красота неописуемая, а на сердце тоска смертная. Правда, комиссар освободил меня от наказания за мой первый «промах», но капитан блестяще достиг своей цели, плотно заткнув мне рот. Чурин, и тот пожалуй неодобрительно что-нибудь промычит да скорбно покачает головой, если я ему сообщу про беседу капитана с помощником…
Два дня прошли спокойно, и только на третий, когда мы вышли в Индийский океан, среди команды разнесся слух, что старший механик потребовал от командира коротенькой остановки, чтобы устранить в машине кое-какие неисправности. Говорили о том, что капитан уже советовался с комиссаром, зайти ли в один из ближайших портов или во избежание обычных неприятностей простоять сутки в бухте какого-нибудь пустынного островка. Раз машина нуждалась только в беглом осмотре, а не в ремонте, то пароходу все равно, где простоять сутки; островок же привлекал и тем, что можно будет сойти на берег.
Все эти разговоры и слухи опять заставили меня насторожиться. Умно ли я поступил, что ничего не рассказал комиссару? Не затевается ли именно теперь какой-нибудь подвох. Толки о капризах машины казались мне весьма подозрительными. Ведь заодно с капитаном мог быть и Шнип, который пришел на выручку Голубкову в самый опасный для него момент.
В конце концов я решил завтра же утром пойти к комиссару и рассказать все без утайки.
Однако капитан и на этот раз опередил меня. Измученный работой в раскаленном машинном отделении, я немного проспал. Когда я показался на баке, вся команда находилась в явном возбуждении, а сверху, с капитанского мостика раздавался раскатистый довольный смех комиссара.
Причина общего необычайного оживления была ясна. Наш пароход тихим ходом шел прямо на маленький остров, который в десяти-двенадцати километрах от нас круто вздымался из океана серой массой, походившей на освещенное солнцем облако. В нем было что-то странное и отталкивающее. Горы тянулись к небу потрескавшимися из'еденными вершинами, а над ними беспорядочно крутились облака, напоминая огромное, развеваемое ветром покрывало. У подножья гор виднелась белая линия прибоя.
Мы приблизились к острову и пошли вдоль его северного берега, когда навстречу нам потянулись густой тучей морские птицы. Они начали кружиться над пароходом с неприятными криками, а некоторые даже спускались на палубу и бегали по ней, продолжая издавать пронзительные крики. Поведение этих зловещих птиц угнетающе подействовало на суеверных старых моряков, которые старались палками сшибить крикунов.
Вот прошла северная сторона, и остров на невидимой оси начал поворачиваться к нам восточной стороной, изрезанной мелкими заливчиками, из которых выглядывали огромные камни.
Южный берег тоже оказался обрывистым и угрюмым. В скалах чувствовался зловещий вызов. Зубчатые вершины гор точно кого-то хмуро поджидали, а множество оторвавшихся от берега скал словно часовые охраняли подступы к нему. Мы стали уже поворачивать на север, когда увидели широкий, глубоко вдавшийся в берег залив; здесь глаза всех тотчас же приковал к себе корпус разбитого судна, выкинутого на берег. Очевидно оно было загнано сюда ужасной бурей, которая сперва исковеркала его о рифы, а затем выплюнула на песчаный берег залива, где жалкие остатки его корпуса лежали теперь, словно сведенные предсмертной судорогой.
Наконец, западная сторона острова открывалась высеченным утесом, который походил на колонну такой строгой цилиндрической формы, что заставлял думать о титанической постройке. Его белая, повидимому меловая вершина ослепительно блестела на солнце. Вокруг утеса тусклым движущимся облаком носились с печальным криком все те же морские птицы. Уже одно их неисчислимое множество наводило на мысль о полной уединенности и пустынности берега. За утесом виднелась белоснежная полоса: это узкая горная речка стремительно неслась по отвесному берегу и падала в море. А дальше тянулись все те же зазубренные и хаотически развороченные горы.
Так мы обошли кругом весь остров и снова направились к его южному берегу, чтобы отдать якорь в той бухте с разбитым судном, которую образовали две далеко выступавшие в море каменистые косы.
Я все еще задумчиво глядел на уткнувшийся в берег скелет погибшего корабля, когда рядом со мной раздался зычный голос комиссара:
— Вот он где, пропащая душа! Нечего нос вешать, братишка. Шнип отпускает тебя на берег. Вот и собирайся. Сначала поохотимся, а затем на берегу обедать будем.
Дружески хлопнув меня по плечу мощной лапой, комиссар быстро ушел, а я его не задерживал: у меня появилась надежда с глазу на глаз поговорить с ним на острове. Я не долго собирался. Захватил ружье с патронташем, чистую смену белья, чтобы надеть ее после купанья, да пару донных удочек, и выпросил на кухне кусок мяса для насадки.
IV. Одолеваем рифы.
Когда вышел на палубу, большой двенадцативесельный бот был уже спущен, и там весело гудела первая партия отправлявшейся на берег команды. Матросы шумно радовались неожиданной остановке, словно школьники загородной прогулке. Ждали только капитана с комиссаром, а тем временем принимали провизию, котелки, кружки и прочую кухонную утварь.