Золотой дождь

Кстати, мой папаша не только ненавидел юристов. Он часто изрыгал хулу и ехидничал по поводу рабочих профсоюзов.

И естественно, я вырос горячим защитником рабочих масс.

– Просто не верится, что можно послать такое письмо, – говорю я ей.

– Какое?

– Да это, от мистера Крокита, в котором он пишет, что вы «дура, дура и дура».

– Сукин он сын! Хотела бы я, чтобы он притащил свою задницу сюда и попробовал бы здесь обозвать меня дурой. Ублюдок янки.

Бадди отгоняет от лица дым и что-то бурчит. Я смотрю на него в надежде, что и он выскажется, но он упускает возможность. И я впервые замечаю, что слева голова у него более плоская, чем справа, и снова молниеносно представляю, как он голышом, на цыпочках, проходит через металлодетектор. Я складываю письмо с «дурой» и помещаю его сверху пачки.

– Мне потребуется несколько часов, чтобы все это как следует просмотреть.

– Да, но вам надо торопиться. Донни Рей долго не протянет. В нем теперь сто десять фунтов, а раньше весил сто шестьдесят. Он иногда так плохо чувствует себя, что едва держится на ногах. Хотелось бы мне, чтобы вы его увидели.

Желания видеть Донни Рея у меня нет.

Конечно, но как-нибудь потом. Я еще раз просмотрю полис, и все письма, и медицинскую карту Донни, потом проконсультируюсь со Смутом и напишу любезное письмо на двух страницах Блейкам, в котором очень убедительно объясню, что их случай заслуживает консультации с настоящим, опытным юристом, и не просто с юристом, а с тем, который специализируется на судебных исках к страховым компаниям по поводу злоупотребления доверием. Перечислю несколько имен таких адвокатов, их телефонные номера и покончу с этим совершенно невыгодным делом, а также со Смутом – страстным поборником социальной защиты стариков.

Я окончу колледж через тридцать восемь дней.

– Мне нужно все это оставить у себя, – объясняю я Дот, пытаясь навести порядок в бумажной неразберихе и собирая ее резинки. – Я приеду сюда через две недели с рекомендательным заключением.

– Но почему только через две недели?

– Ну, э… мне нужно проделать некоторую исследовательскую работу, навести справки, знаете ли, проконсультироваться с моими преподавателями и посмотреть кое-какие справочники. Вы можете переслать мне медицинскую карту Донни?

– Конечно, но хорошо бы вам с этим поторопиться.

– Я приложу все силы, Дот.

– А как вы думаете, мы выиграем дело?

Хотя я только еще изучаю право и всего-навсего студент, но я уже навострился в умении говорить экивоками и двусмысленностями.

– Наверняка сейчас сказать не могу, хотя есть перспективы. Но дело требует дальнейшего рассмотрения и тщательной проверки. Все возможно.

– Какого черта это значит?

– Ну, э… это значит, что ваши претензии имеют все основания, но мне еще раз надо все просмотреть, прежде чем я буду уверен.

– А вы юрист по каким делам?

– Я еще студент.

Дот, по-видимому, удивилась. Она сжимает губами фильтр и сердито взирает на меня. Бадди что-то там ворчит. Смут, слава Богу, появляется у меня за спиной и спрашивает, в чем дело.

Дот пялится на его галстук-бабочку, потом на взлохмаченные волосы.

– Все в порядке, – отвечаю я, – мы заканчиваем.

– Очень хорошо, – говорит он, словно времени в обрез и меня ожидают другие клиенты. И ускользает прочь.

– Увидимся через пару недель, – повторяю я добродушно и фальшиво улыбаюсь.

Дот тычет сигаретой в пепельницу и опять наклоняется ко мне. Вдруг у нее начинают дрожать губы, глаза увлажняются.

Она слегка трясет мое запястье, беспомощно глядя на меня.

– Пожалуйста, Руди, поторопитесь. Нам нужна помощь. Мой мальчик умирает.

Мы целую вечность смотрим в глаза друг другу, и я наконец киваю и что-то бормочу. Эти бедняки только что доверили мне жизнь своего сына, мне, студенту третьего курса Мемфисского юридического колледжа. Они верят, что я возьму пачку грязных бумажонок, которые они выложили передо мной, подниму телефонную трубку, сделаю пару звонков, напишу несколько писем, немного побегаю и похлопочу, там и здесь погрожу, и бац – вот вам, «Прекрасный дар жизни» падает передо мной на колени и осыпает долларами Донни и Рея. И они ожидают, что я не только все это сделаю, но сделаю быстро.

Они встают и неуклюже удаляются от моего стола. Я почти уверен, что где-то на страницах этого страхового полиса содержится такое маленькое и совершенно неопровержимое исключение, едва видимое глазу и, уж конечно, совершенно неразборчивое, но тем не менее помещенное туда каким-нибудь искусным ремесленником от закона, который получает за это жирные гонорары, замечательно умеет творить маленькие эксклюзивные примечания и практикуется на этом уже не один десяток лет.

Ведя Бадди, Дот держит курс между складными стульями и сосредоточенными игроками в поддавки и останавливается у столика с кофейником, наливает в бумажные стаканчики кофе без кофеина и прикуривает очередную сигарету. Вот они устроились в дальнем конце комнаты, потягивая кофе и глядя на меня с расстояния в шестьдесят шагов. Я снова пробегаю полис, тридцать страниц едва читаемого текста, и делаю пометки. И стараюсь на них не смотреть.

Толпа становится реже, люди постепенно уходят. Я устал быть адвокатом, достаточно устал на весь предстоящий день и надеюсь, что клиентов больше не будет. Мое незнание законов ужасающе, и меня бросает в дрожь, когда я думаю, что через несколько месяцев где-то в этом самом городишке я буду в присутствии судей и присяжных спорить в суде с другими адвокатами. Я не готов к тому, чтобы меня спустили с поводка наделенного властью преследовать кого-нибудь по суду.

Юридический колледж не дал мне ничего, кроме трех лет напряженной зубрежки и стрессовых ситуаций. Мы провели бесчисленное количество часов, копя информацию, которая нам никогда не пригодится, нас бомбардировали лекциями, которые мы сразу же забыли. Мы запомнили дела, статусы и положения, которые будут пересмотрены или исправлены завтра. Если бы вместо этого я три года по пятьдесят часов в неделю просто работал под присмотром хорошего адвоката, я сам бы уже стал таким. А теперь я студент-третьекурсник с расстроенными нервами, который испытывает ужас перед самыми несложными казусами и замирает от страха перед неумолимо приближающимися экзаменами на звание адвоката.

Уловив какое-то движение перед столом, я поднимаю глаза и вижу, как коренастый старикан с массивным слуховым аппаратом шаркает в моем направлении.

Глава 2

Через час вялые битвы в китайские шашки и джин-рамми совсем выдохлись, и последние старики покидают здание. У дверей уже стоит привратник, когда Смут собирает нас для подведения итогов. Мы по очереди делаем краткие сообщения относительно разных сложностей у наших новых клиентов. Мы устали, и всем очень хочется поскорее уйти.

Смут высказывает несколько предположений, ничего творческого или оригинального, и отпускает нас, пообещав, что мы обсудим эти неотложные проблемы пожилых на занятиях на следующей неделе, мне тоже совсем не терпится уйти.

Мы с Букером уезжаем в его машине, довольно старом «понтиаке», слишком большом, чтобы сохранять стильность, но в гораздо лучшем состоянии, чем моя разваливающаяся на части «тойота». У Букера двое маленьких детей и жена, школьная учительница на полставки, так что он лишь слегка возвышается над чертой бедности. Букер усердно учится. У него хорошие отметки, и поэтому он обратил на себя внимание влиятельной фирмы в городе, во главе которой стоят негры, довольно хорошей и известной своей умелой экспертизой в судопроизводстве по гражданским делам. Его стартовое жалованье – сорок тысяч долларов в год, на шесть тысяч больше, чем мне предложили «Броднэкс и Спир».

– Ненавижу колледж, – говорю я, когда мы выезжаем с парковки около «Дома пожилых граждан из „Кипарисовых садов“».

– Таких, как ты, большинство, – замечает Букер.

Он не ненавидит ничего и никого и даже иногда говорит, что изучать право довольно интересно.