Садовник

— Хочешь передать ему все, не рассказав о первом этапе?

— Что за первый этап? — повторил я.

Внезапно Соломон подался вперед, словно от боли.

Ева подошла к столу:

— Соломон? Тебе плохо?

Он кивнул.

Женщина взяла коричневый флакон и вытряхнула несколько таблеток.

— Вот, возьми.

Он отмахнулся.

— Возьми!

Вздохнув, он принял таблетки и начал рассказ:

— В основе первого этапа лежала идея, что мы можем сделать из человека автотрофа, не затрагивая генетики. Понимаешь, сначала я действительно думал, что человек способен развить способности автотрофа с помощью собственных ресурсов.

— Как становятся автотрофами голожаберные моллюски?

Соломон кивнул, в глазах мелькнула гордость. Я почти порадовался, что произвел на него впечатление.

— Итак, — продолжал он, — примерно десять лет мы пробовали всевозможные лекарства и мази местного действия — считали, что все зависит от кожи, самого большого органа.

— Но это не сработало, — предположил я.

— Да. — Соломон поднес руку к глазам и принялся тереть их. — Мы поняли, что нужно идти дальше, работать с системой кровообращения. Изменить сам образ жизни.

— Это было до… — Я не знал, как произнести это слово. — До теплицы?

Он кивнул.

— В то время ставить опыты приходилось только на себе. Просить кого-то другого я не мог, так что…

Он вытянул руки вверх, и стало видно татуировку.

Я подошел ближе:

— Голубянка Карнера?

Нахмурившись, Соломон посмотрел на свою руку:

— Откуда ты знаешь?

— Доктор Эмерсон сказала, что такие татуировки были только у автотрофов. — У меня затряслись руки, сердце стало учащенно биться.

Он кивнул.

— Если это правда, значит…

Я заставил себя подойти к столу сбоку.

Из отверстия в полу под подиумом шел пучок серебряных проводов. Вместо нижней части тела у Соломона была масса таких же перекрученных проводов и трубочек с зеленой жидкостью, которые начинались там, где заканчивалось туловище.

Открыв от изумления рот, я отпрянул назад и вытянул руку, ища, за что схватиться.

— Да, Мейсон. — Он указал на себя. — Перед тобой первый в мире автотрофный человеческий организм, полученный методом генной инженерии.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

— Хочешь знать, как это случилось? — спросила Ева.

В ответ я смог только кивнуть.

— Мы начали замещать часть его крови веществами, усиливающими фотосинтетическую активность, — органическими, полученными из растений. Постепенно организм привыкал, и мы увеличивали долю этих веществ, пока их не стало больше, чем самой крови.

— Однако мы допустили ошибку, — перебил ее Соломон. — Мы не учли, что органические материалы распадаются. Да, я был способен фотосинтезировать, но на это уходили все силы. Поэтому мы перешли ко второму этапу — приучали детей обходиться все меньшим и меньшим количеством пищи, чтобы проверить, достигнем ли мы цели до того, как ввести им органические вещества.

— Получилось? — спросил я.

Он покачал головой:

— Органические вещества все равно распадались, мы оказались бессильны. И попробовали отменить первый этап: избавили мой организм от фотосинтетических веществ. Система кровообращения привыкла к ним и больше не могла функционировать самостоятельно, циркуляция крови в ногах нарушилась. — В голосе Соломона не было слышно и тени волнения. — Началась гангрена. Теперь я навсегда подключен к аппарату, поставляющему свежие органические вещества на замену старым.

— И принимаете лекарства? — Я посмотрел на флакон, который Ева все еще держала в руке.

Она заметила мой взгляд:

— В последнее время он плохо себя чувствует. Таблетки помогают. — Ее слова прозвучали почти как оправдание.

Соломона, похоже, не волновало, чем этот эксперимент закончился лично для него. Он потерял ноги. И сына. С другой стороны, возьмем, к примеру, мой шрам — мне тоже легче держать чувства при себе.

— Мама тогда еще работала здесь?

Ева злобно фыркнула, но Соломон не обратил на нее внимания:

— Да. Это произошло незадолго до того, как ты родился. — Он указал на трубочки под собой. — Она тоже принимала участие в разработке. Смотреть на меня такого… было слишком тяжело. Особенно если учесть, что она ждала ребенка. К сожалению, мне пришлось стать затворником. Я не покидаю «Тро-Дин» вот уже шестнадцать лет.

— А что со вторым этапом?

— У нас получилось устранить недостатки и улучшить органические вещества. — Ева опять встряла в разговор. — Использовать их для Соломона мы не могли — его организм их отвергал. А детям эти вещества вводили постепенно, и, видимо благодаря своему юному возрасту, они не испытывали проблем, с которыми пришлось столкнуться Соломону. Тем не менее, когда они стали подростками, мы поняли, что одни органические вещества не в силах вызвать изменений на клеточном уровне, а значит, необходимо применить технический элемент. На сегодняшний день второй этап эксперимента в действии. — Помолчав секунду, Ева с гордостью добавила: — Мы имеем полноценно функционирующие автотрофы.

Как можно этим гордиться? Что они сотворили с детьми?

— Почему болеет Лейла?

Ева помотала головой:

— Она не болеет. Мы отправляем детей небольшими группами в «Тихую гавань», чтобы проверить, как они среагируют на среду, отличную от идеального микроклимата теплицы. Разумеется, мы вводим их в состояние полусна, чтобы экономить силы, и рядом должен находиться по меньшей мере один автотроф, ведь они черпают энергию друг у друга. Поэтому, когда она осталась одна…

— Она ни на миг не оставалась одна, — перебил я. — Она была со мной.

— Прошу прощения. — Ева закатила глаза. — Когда рядом с Лейлой не осталось автотрофа, она начала слабеть.

«Особенно когда бродила по Портленду», — подумал я.

— Над этим мы в настоящее время работаем, — добавила Ева.

— Где она сейчас? — поинтересовался я.

— С ней все в порядке. Пока Лейла останется здесь.

Сэндвич с куриным салатом, который, как мне казалось ранее, полностью переварился, стал искать пути назад.

— Где она?

Ева уставилась на меня:

— Ты разве ее не видел? Она там, где ей и следует быть.

Закрыв ладонью рот, я пытался сдержать рвоту. Лейла снова была в теплице, в этом жутком, полном уродцев доме.

— Отведите меня к ней!

— Не знаю, чем это поможет…

— Тогда я пойду сам.

В три шага я оказался у двери и выскочил в коридор. Там, пытаясь вспомнить, куда идти, я услышал, как ругаются Ева и Соломон. Решил пойти налево, однако не успел сделать и двух шагов, как взревела и засверкала белым светом сигнализация.

Я бежал по коридору, проверяя все двери подряд. Одна из них оказалась не заперта, я открыл ее. С лязгом грохнулась на пол швабра. Кладовая.

Я побежал дальше, свернул направо в следующий коридор, затем еще раз и прижался спиной к стене. Секундой позже раздались торопливые шаги в первом коридоре, открылась какая-то дверь, затем захлопнулась. «Кладовая», — мелькнуло в голове. Шаги не утихали, но человек шел явно в другом направлении. По-видимому, система безопасности в здании была настроена на обнаружение людей в запретных зонах, а значит, чтобы не засветиться, мне нельзя покидать зоны, куда вход не воспрещен. Я побежал назад, в кладовую — надеялся, что дважды проверять не станут.

В двери было небольшое окошко, и, услышав шаги, я спрятался, переждал, а затем выглянул посмотреть, в какую сторону направились люди. Должно быть, Ева включила сигнализацию и рассказала всем и каждому, что я побежал в теплицу. Мне оставалось только пойти за своими же преследователями.

Мимо прошли еще двое, и я заметил, что одеты они в зеленые комбинезоны, не в костюмы из белых рубашек и защитного цвета брюк. Значит, вызвали «тяжелую артиллерию».

Я огляделся. Нужно было найти что-то заметное только мне, на что другие не обратили бы внимания. А если и обратили, то не придали бы этому значения. Рядом стояла банка с оранжевым порошком — такой используют для дезинфекции у нас в школе. Хоть от запаха меня чуть не стошнило, я насыпал немного в ладонь.