Страница 3 из 31
Эго была мудрость бесчисленных поколений, передававших по наследству опыт радости, борьбы и избегнутой опасности.
Этот голос шел впереди рассудка. Случалось, он приказывал бежать, хотя еще не было видно какой-либо опасности, иногда властно, не допуская возражений, посылал вперед.
Еще вчера Дзыга был здесь, чтобы проверить, не ушел ли куда тур с облюбованной им поляны. Потом он заботливо выбрал места, где поставить охотников и откуда пустить собак. Так приказал сам пан лесничий. А теперь пришла ночь. Она темным туманом заволокла серые мысли дня, и волнующе родной и близкой стала жуткая жизнь погрузившегося во мрак леса. Тогда, не рассуждая, он двинулся навстречу тоскливому, грозному призыву, донесшемуся до него из лесной чащи.
Луна поднялась еще выше, и на сверкающей от росы поляне можно было разглядеть каждую травку. Посреди луга ярко блестела узкая извилистая полоса ручья, местами скрывавшегося за группами ивняка. Слабый, но холодный ветерок тянул с противоположной лесной опушки. Поляна была пуста, и Дзыга с недоумением пробежал по ней взглядом из конца в конец. Потом позади одной из ивовых зарослей послышались тяжелые шаги, несколько раз хлипнула болотная жижа, и массивная черная фигура, не спеша, вышла на открытое место.
Тур остановился, высоко поднял голову и несколько раз втянул воздух расширенными ноздрями. Его голова с гигантскими, чудовищно толстыми и изогнутыми внутрь и вверх рогами четко вырисовывалась на фоне неба. Дзыга, опершись локтями о колена, неподвижно сидел у подножья сосны на опушке леса.
Несколько минут зверь напряженно прислушивался, потом опустил голову и тяжелым размашистым шагом направился к лесу. Он двигался наискосок к опушке и постепенно приближался к леснику, прижавшемуся у подножья сосны. Шагах в пятидесяти от него волна теплого дыхания леса принесла человеческий запах, и тур, как пораженный стрелой, резким движением повернулся вбок. При свете высоко поднявшейся луны он стоял перед Дзыгой как олицетворение первобытной мощи. Серебристо-серая полоса вдоль хребта резко выделялась на смоляно-черной шерсти. Голова с грозными рогами и кудрявым в крутых завитках лбом наклонилась вперед. Гигантское туловище подобралось как для прыжка… и вдруг животное успокоенно выпрямилось.
Отразившись от лесной опушки, ветер принес давно знакомый запах человека, жившего там, за дубовой рощей, человека, которого он знал с самых первых дней своей жизни в лесу и который не был врагом. Зверь дружелюбно замычал, встряхнул кудрявой головой и медленно направился к лесу. Еще момент, и его черная громада слилась с опушкой.
Дзыга почувствовал, что его сердце сжалось. Тур узнал и приветствовал его, а он завтра поведет панов, чтобы его затравить и с могучего лба содрать кудрявую шкуру… Но ведь пан лесничий приказал… И разве можно ослушаться пана лесничего?..
Старик поднялся на ноги, оперся спиной о ствол дерева и оторопело уставился на опустевшую, ярко озаренную лунным светом поляну. В голове теснились самые невозможные и страшные мысли. Такие страшные, что их нельзя было даже самому себе высказать словами. Моментами делалось мучительно тяжело. И вдруг старик осознал, что сейчас, уже на склоне своей долгой жизни, он в первый раз ничего не понимает и не знает, что будет делать завтра…
Раздвинув рогами кусты опушки, тур медленно углубился в лес. Низко склонившиеся ветви столетних дубов сразу скрыли небо, и бархатно-черный мрак прорезывался лишь редкими лучами лунного света. Тур шел к своему верному убежищу в непролазном молодом дубняке, покрывшем огромную вырубку почти в середине леса. Здесь он проводил день и укрывался от преследований охотников, наводнявших последние годы лес.
В тупой памяти старого зверя проходили смутные образы прошлого. На открытых полянах спокойно паслись бурые самки с прыгающими кругом желтоватосерыми телятами. Огромные, черные, с серой полосой на спине быки бродили поодаль, и какому обитателю леса могло притти в голову посягнуть на стадо, защищаемое этой грозной стражей?
Потом начали приходить люди с громом и собаками, и стада не стало. Если бы они знали тогда, что от лающих и беснующихся собак незачем бежать и что нельзя стоять, взрывая землю рогами, против человека с громом в руках?
Был день, когда, казалось, весь лес наполнился криком людей и собачьим лаем. Преследуемые собаками животные бешено неслись между деревьями и вдруг остановились перед молчаливой цепью людей с палками в руках. Тур видел, как могучий вожак стада медленно подошел к человеку, взрыл дерн рогами, и грозный предостерегающий рев пронесся по лесу. Затем раздался удар грома, все закрылось облаком тумана, отвратительный запах обжег ноздри, и старый тур рухнул на землю. Спереди гремел гром. Сзади раздавался крик людей и лай собак. На маленькой полянке между деревьями стоял, согнувшись, человек с палкой в руках и загораживал путь в дальний угол леса, где все было тихо и где было спасение. Тогда, обезумев от страха и ярости, тур бешено бросился вперед. И оказалось, что человек совсем слаб. Его тело было не тяжелей ветви, а еще через мгновение крик, лай и раскаты грома остались где-то позади. С этого дня тур понял, что если человек далеко, следовало бежать и скрываться, а если враг рядом, нужно бросаться и бить…
Годы шли. Таяло рассеянное на группы стадо, и настал день, когда ни одного тура ему уже не удалось найти в лесу. Теперь охотники появлялись все реже, но иногда, особенно зимой, люди еще пытались ходить по его следам. К этому времени он окончательно поселился в непролазной молодой чаще, где увидать что-нибудь можно было лишь в двух-трех шагах. Здесь не было высоких деревьев, на которые мог бы спастись охотник, и ни разу не случалось, чтобы в густом кустарнике он успевал обернуться со своей тяжелой, испускающей гром палкой. А в то же время, что значили эти кусты перед бешеным порывом метнувшегося вперед почти полуторатонного тела?
И когда в глубине зарослей появились в нескольких местах кучки изломанных и обглоданных волками человеческих костей, охотники оставили в покое слишком опасную и не дающуюся в руки добычу…
Небо на востоке чуть посветлело. Звуки ночи замолкали. Трудовая ночь подходила к концу, и обитатели леса спешили в свои убежища в недоступных глухих углах. На ветвях дуба что-то вдруг хрустнуло, потом пронзительный цокающий визг прорезал тишину. Старый тур даже не поднял головы. То, что творилось наверху, в ветвях деревьев, было слишком ничтожно для него, и какое ему дело до того, что сейчас куница вытащила из дупла забившуюся туда на ночлег белку?
Справа вдоль опушки мелькнули и снова исчезли две серых тени. Тур проводил их взглядом и долго втягивал расширенными ноздрями волчий запах. Они не представляли для него опасности даже стаей, но их запах был отвратителен и ненавистен с самого детства и теперь, много лет спустя, все же поднимал в теле мутную слепую ярость. Потом старый бык медленно двинулся вперед. Крупный лес оборвался резко обрубленной стеной, затем густая поросль раздвинулась и снова сомкнулась за черным могучим телом.
III. Паны ссорятся.
Солнце только начало подниматься, когда охотничья партия показалась на дороге. Белая стена тумана еще закрывала тесные поляны, и холодные струи утреннего ветра скользкими змейками ползли по земле. Дзыга, как и вчера, без шапки шагал впереди опустив лохматую голову. Казалось, он приглядывался к комьям земли на дороге, словно боялся споткнуться о них. За лесником ехали верхом оба пана, а позади шли слуги с тяжелыми бомбардами на плечах.
Пан Кричевский весело окидывал взором порозовевшие вершины деревьев. Наверху сквозь клочья тумана уже просвечивали пятна синего неба, и день обещал быть свежим, радостным, ясным. Врач ехал молча, уставясь отекшими глазами в шею коня. Всю ночь он ворочался, будучи не в силах уснуть на жесткой лавке. В хате было жарко, тело жгло от укусов насекомых, а на рассвете веселый грубый окрик лесничего болезненно оборвал с трудом доставшийся предутренний сон.