Страница 24 из 31
За Тухум-Нором наш путь проходил по степной полосе с оврагами или ложбинами, в которых имелись родниковые воды, где по соседству с монгольскими стадами скота отдыхали пролетные пернатые, обогащавшие сборы экспедиции.
Наконец, — и луговой, весьма пологий перевал Наримтэн-Кутул, открывший нам вид на долину Мишингув и следующую поперечную цепь гор Тармцик. В этой долине, при колодце Нарини-Худук, в соседстве небольшого озерка, с одной стороны, и торгового отделения Монценкопа — с другой, экспедиция расположилась своим лагерем на целую неделю.
Здесь удалось найти любопытный уголок с твердыми, как металл, скалами, с художественно исполненными на них резцом монгольскими письменами, начертаниями животных, растений. Имеются также письмена на тибетском и китайском языках.
Большое наличие историко-археологических памятников в Монголии дает надежду, что науке удастся восстановить быт того замечательного народа, который оставил нам несомненные следы своего существования по Северной Монголии, до южных предгорий Гобийского Алтая.
Решение этой благородной задачи выпадает на долю русской науки.
Уссурийские тигрятннки.
Охотничьи рассказы С. Бакланова.
ЕЖЕВАЯ РУБАХА.
Костромской мужичок Михайло Кряж — с родины перекочевавший на Дальний Восток — хитер на выдумки очень.
Однажды спросили его:
— Что нового, Михайло, удумал?
— Удумал тигровое средство, — ответил Кряж.
— Какое такое тигровое средство?
— Эге, хотите, чтобы я выложил? Не-ет. Полюбуйтесь, когда я эту вещь устрою. Вот, разрази меня на месте, ежели я не стану тиграм брюхи пороть. Ножом, безо всяких других оружиев…
Уссурийская станица, где укоренился навек Михайло Кряж, страдает от тигров. Много режут тигры скота, случается даже, и ребят уносят.
Камышовое море обхлестнуло станицу, — она, словно остров, в сизозеленых волнах. Недалеко — могучий Амур, стальным полотнищем расхвативший пополам таежные сибирские джунгли.
Славится станица тигрятниками. Отец учит сына тигровому ремеслу.
Бьют самок, берут котят, — злые они, когда только от матери, но совсем ласковые после.
С укротителями у сталичан завязана крепкая связь, — частенько заезжают укротители отбирать молодых.
Осенью удачливые тигрятники вывешивают сушить еще «мокрые» шкуры, — тогда чернополосым золотом разукрашены станичные плетни.
Теперь тигр слишком умен стал, довоенный — был куда проще. Схватит — не заметишь, а если на его логовище «парой» итти, не видать тогда зверя. Если — один на один, можно иметь схватку.
Итти один на один — надо «большой дух иметь».
— Давать надо окончательный стрел, — говорят тигрятники, — дурака нече валять, разводить людоедов. Который человечьего мяса не пробовал, а ты его собой накормишь, и пошел он народ драть. Скотину, известно, людоед не хочет…
Похвалился Михайло Кряж, и слава про его похвальбу волной лилась по станице.
— Ну-ка ножом, безо всяких других оружиев, будет тиграм брюхи пороть. Не слыхано, не видано такое!..
Кряж, между тем, уже «мастерил вещь». Ватную, красноармейскую телогрейку (она перешла Кряжу по наследству от воина, воевавшего с Колчаком) проткнул — наверх — железными костылями, головки их — в вате — сетью проволоки укрепил; костыли отточил иглами. Из телогрейки получилась «ежовая рубаха».
— Ну-ко-сь, бери меня теперь хоша самый лютый тигрин, — радовался Михайло, примеривая «ежовую рубаху», — небось лапы наколет, а я его сейчас под сердечность — «пырь».
Никому «до времени» решил не показывать Кряж свое необыкновенное изобретение, — однако, не утерпел, показал другу Анисиму, тоже из Костромской переселенцу.
И предупредил:
— Ты, Анисим, про всякий случай, помни. Иду я на логову, которая, знаешь, у реки в забобине[9]. Есть там она с молодыми, — приметил. Может что… так помни: в забобине искать чтобы.
«Конечно вдовой Кряж и бездетный, подумал Анисим, но все-ж-таки — как это на лютую тигрину с ножом… Хотя б при ежовой рубахе. Порвет. Между прочим, увидим».
А сказал:
— Ладно. Будем знать.
В забобине, низом, стелилась вонь. Далеко шибало запахом дохлой рыбы…
Тигрица была лакомая до кета, которого ловила мастерски…
Четыре тигренка от сосков матери сразу бросались на рыбу и, попачкав ржавою кровью усы, снова лезли к брюху тигрицы. Она — ленивая, старая — развалилась и мягко, басовито урчала.
Вдруг она подняла голову и прислушалась. В следующий момент — мягко отпихнула лапой тигрят, поползла. Припала у выхода из логовища. Хвост старой заиграл молодым на потеху. Они бросились играть, но первый получил пощечину и, откинутый, замер.
Прямо на логовище, ныряя по корневым ямам, лез человек.
Тигрица никогда не имела схватки с двуногим опасным зверем: избегала с ним встречи, но теперь чувствовала, — придется схватиться.
Человек шел, загородив нос от вони.
Кошачий инстинкт подсказывал:
Надо заползти сзади и тогда, сразу, прыжком!..
Оставить молодых не решалась тигрица.
От вони Кряжу стало трудно дышать. Остановился. Осмотрел нож, сгорбил «ежовые плечи» и дальше полез…
Золотым ковром — на мгновенье — распласталась, в полусумраке таежном, тигрица.
Сбоку упала на человека.
— Ах, стерва, — зыкнул Кряж, обожженный болью.
Сунул нож в мягкую шерсть, — кожа туго поролась, — радостно, озверелый, повернул нож в глубине тигриного брюха.
— Ах стерв…
Не договаривается слово, и жалеет Кряж, что не договаривается, — эх, надо бы сейчас… Руки обмякли, шее тепло.
«Сгребла она меня что ли?» думает Кряж.
Тигрица, два раза наколов лапу, уцепилась, наконец, за «нежное место» и перехватила когтями сонную артерию…
Путаясь в собственных кишках, далеко уползла тигрица, — по камышам ей было легче ползти: здесь корни внутренностей не рвали.
Анисим, отогнав молодых от трупа Михаилы, — его мясо ели сволочь-зверята! — покачал головой.
— Разве можно переть на логову без берданы? При ежовой рубахе хотя б!..
В камышовое море нырнула ворона. Долго она приглядывалась к стеклянным звериным глазам. Клюнула и сейчас же, испугавшись своего нахальства, поднялась. Снова осторожно подлетела. И когда уже с'ела кусок легкого, подскакивая за новой лакомой порцией, все приглядывалась к звериным глазам.
Такая вороватая птица…
«ТУНГУСКА ИВАНА».
К нашей охотничьей компании, неожиданно, присоединился тунгус. Об этом присоединении упомянуть стоит.
Сидели мы вечером (дело происходило в одном селении Уссурийского края) после удачной охоты на фазанов, набивали патроны — на завтра, — вдруг входит гость и представляется:
— Моя — тунгуска Ивана.
Несмотря на июльскую жару, вошедший был одет так, как будто собирался проехать не один десяток верст в лютую январскую стужу: в меховой кафтан, кожаные штаны и сапоги с меховыми «губами». Вместе с гостем вошел «дух» рыбьего жира. Дух — сильный и отвратительный, раскрытые окна не помогли, атмосфера моментально сгустилась, начинало тошнить. Но скуластое, расплывшееся блином, бесхитростное лицо гостя пробуждало к нему большие симпатии.
Филипп Плюхин — уссурийский новосел — покрутил головой:
— Хороший ты человек, Иван, зато и прет от тебя, нету никакой силы. Ты бы, друг, вышел на улицу, давай уж на улице сговоримся.
9
«Забобина» — таежная глушь, но у края («закраины» по сибирски) тайги. В глубине тайга — сплошная «забобина».