Выбор богов

Что это за смертельная болезнь, которую несет его собственная раса?

Смертельная не для нее самой, а для всех остальных, кто с ней соприкасается, хотя в конечном итоге, возможно, даже для нее. Все это началось, сказал себе Джейсон, когда первый человек вскопал землю и посадил в нее зернышко — и должен был, следовательно, охранять от других ту землю, в которую бросал зерна. Это началось с появлением собственности: на землю, на природные ресурсы, на рабочую силу. И, возможно, проистекало также из понятия защиты, из строительства заборов, ограждающих человека и его собственность от превратностей судьбы, из оберегания своего материального и общественного положения и стремления его улучшить, а улучшив, немедленно обезопасить, укрепить его так, чтобы никто уже не смог отнять. Размышляя об этом, Джейсон не сомневался, что идея безопасности выросла в первую очередь из идеи собственности. Обе они шли от одного корня, были, в сущности, одним и тем же. Владевший собственностью был в безопасности.

Индейцы не имели в собственности ни единого фута земли, отвергли бы подобную собственность с презрением, ибо она означала бы, что они привязаны к тому, чем владеют. А роботы, подумал он — есть ли у них какая-нибудь, не замеченная им, идея собственности? Джейсон сильно в этом сомневался. Их общество должно быть еще более коммунистическим, чем у народа Красного Облака. Один лишь его народ придерживался собственности, и это-то и было его болезнью. Однако именно из этой болезни, именно на ее фундаменте с течением веков была построена чрезвычайно сложная общественная структура.

Эта общественная струна, однажды уже уничтоженная, теперь должна быть вновь на Земле восстановлена, и что он тут может поделать? Что он, Джейсон Уитни, может сделать, чтобы предотвратить ее восстановление? Ответа на последний вопрос он найти не мог.

Роботы были для него загадкой. Стэнли говорил, что он и его товарищи глубоко озабочены, однако, когда Проект постановил не оказывать помощи, они безоговорочно приняли это решение. Впрочем, они оказали весьма существенную помощь в другом: доставили и смонтировали оборудование для приводного луча, радио и батареи, на которых все работало. Без этого было бы невозможно связаться с Людьми, когда те прибудут. Без приводного луча они могут прилететь и улететь, даже не зная, что на планете есть люди. Они приземлятся, возможно, в нескольких местах, проведут наблюдения и затем вернутся с сообщением, что Земля необитаема. А очень важно, сказал себе Джейсон, чрезвычайно важно, чтобы он имел возможность с ними поговорить.

Чего он сможет этим добиться, он не знал, но, по крайней мере, должен иметь возможность поговорить с Людьми, которые в своем корабле уже приближаются, видимо, к Земле. Обнаружив в космосе приводной луч, они поймут, что здесь кто-то есть и смогут их найти.

Джейсон, сгорбившись, сидел в своем кресле. Он чувствовал себя одиноким и покинутым; ему снова пришла в голову мысль, не ошибается ли он, и он ее отогнал. Возможно, ошибается насчет себя самого, даже насчет роботов, но несомненно, что он прав насчет Красного Облака и его народа а может быть, также и насчет себя и роботов.

Он сознательно попытался выбросить все эти мысли из головы. Возможно, если сейчас удастся некоторое время ни о чем не думать, он сможет думать яснее, когда придет срок. Он уселся насколько мог удобнее, желая отвлечься и расслабиться. Он видел, как лунный свет блестит на крышах монастырских зданий, как освещенные луной музыкальные деревья стоят подобно стройным белым призракам. Последние несколько вечеров деревья играли гораздо лучше, подумал он, так же или даже еще замечательнее, чем когда-то очень давно.

Это улучшение проявилось, вспомнил он, в середине концерта вечером того дня, когда его брат Джон вернулся со звезд. Он тогда это заметил и удивился, но было слишком много дел, слишком много забот и тревог, чтобы размышлять об этом долго. Вечером того дня, когда вернулся Джон, подумал он, однако его возвращение не могло иметь к этому ровно никакого отношения. То, что Джон вернулся, никак не могло повлиять на музыкальные деревья.

Джейсон услышал за спиной шаги и обернулся. К нему спешил Тэтчер.

— Мистер Джейсон, сэр, — проговорил робот, — там кто-то нас вызывает по радио. Я сказал ему, чтобы он подождал и что я вас позову.

Джейсон поднялся. Он почувствовал внезапную слабость в коленях, ощутил, как что-то опустилось в животе. Вот оно, подумал он, вот оно наконец. Он к этому не готов. И никогда, осознал Джейсон, не был бы готов.

— Спасибо, Тэтчер, — сказал он. — Я бы хотел, чтобы ты для меня кое-что сделал.

— Все, что угодно, сэр. — Тэтчер был взволнован. Джейсон посмотрел на него с удивлением: никогда бы не подумал, что увидит взволнованного Тэтчера.

— Пошли, пожалуйста, одного из роботов в лагерь Красного Облака. Скажи ему, что случилось. Скажи ему, он мне нужен. Попроси его прийти.

— Сейчас, — сказал Тэтчер. — Я сам туда схожу.

— Замечательно. Я надеялся, что ты это сделаешь. Гораций тебя знает, но может возмутиться, если его поднимет с постели какой-нибудь другой робот.

Тэтчер повернулся, чтобы уйти.

— Минутку, — остановил его Джейсон. — Кое-что еще. Попроси Красное Облако послать кого-нибудь за Стэнли. Ему тоже нужно быть здесь. И Езекии тоже; один из роботов может поднять Езекию.

Глава 26

Он убил того последнего медведя, когда зверь был слишком близко для того, чтобы успеть выстрелить как следует. Он убил точно также и всех остальных: один медведь — один коготь в его ожерелье. Некоторых из них, возможно всех, убили стрелы, которые он выпустил, — прямые, прочные, хорошо оперенные стрелы, посланные мощным луком. Но теперь он не мог быть уверен, совершенно и полностью, насчет стрел.

Хотя он не только убивал. Он и исцелял тоже.

Он убил медведей, но исцелил деревья. Он думал так тогда, а теперь был в этом уверен. Он почувствовал, что с ними что-то неладно, и исправил, хотя на самом деле и не знал, что же с ними такое.

Между освещенных луной деревьев проковылял инопланетянин и припал к земле подле него. Черви все шевелились и шевелились, ползли и ползли.

Инопланетянин следовал за ним уже несколько дней, и Дэвид устал от него.

— Убирайся отсюда! — крикнул он. — Уходи!

Тот не обратил никакого внимания, не тронувшись с места, а черви все шевелились. Порой он испытывал искушение сделать с инопланетянином то же, что и с медведями, что бы он там с ними ни сделал, но говорил себе, что с инопланетянином так поступать нехорошо. Тот не представлял собой никакой опасности, по крайней мере, он так не думал; клубок червей просто ему надоедал.

Инопланетянин подобрался ближе.

— Я дал тебе то, что ты хотел, — закричал на него Дэвид Хант. — Я исправил то, что с тобой было не так. Убрал боль. А теперь оставь меня в покое.

Инопланетянин попятился.

Дэвид присел на корточки у подножия могучего клена и попытался обдумать — хотя, в сущности, думать особенно было не о чем. Все казалось достаточно ясным: он излечил деревья, излечил это странное существо, которое теперь следует за ним по пятам, вылечил сломанное крыло у птицы и больной зуб у старого медведя, а еще он очистил куст астр от какой-то ужасной штуки, которая высасывала из них жизнь (и по поводу этого случая ощущал некоторую неуверенность, потому что, помогая астрам, он убил какую-то другую форму жизни — пусть низшего порядка, но все же нечто живое). Из него словно бы изливался мощный поток сострадания, исцелявший всех страждущих, однако, как ни странно, он не ощущал никакого великого сострадания. Скорее он ощущал неудобство, когда чувствовал чью-то боль или нездоровье, и должен был их удалить. Удалить, возможно, для того, чтобы они его не беспокоили. Неужели мне придется жить, подумал он, ощущая все, что есть неладного в мире? С ним было все в порядке, пока в тот вечер он не услышал музыкальные деревья — пока не ощутил их недуг, он ничего такого не замечал, не осознавал, не знал об этом и потому жил безо всяких забот.