Выбор богов

— Ты хорошо выглядишь, Джейсон. Я знал, это так и будет. Ты всегда умел о себе позаботиться. И еще о тебе заботится Марта. Мне говорили, что вы остались дома.

— Кто-то должен был остаться, — ответил Джейсон. — Нам не было так тяжело или неприятно. Здесь хорошо жить; мы были здесь счастливы.

— Я о тебе часто спрашивала, — сказала Марта. — Я всегда спрашивала, но никто ничего не знал.

— Я был очень далеко. У центра галактики. Там что-то есть, и мне надо было найти это. Я подобрался к центру ближе, чем кто-либо другой. Мне говорили, что там такое — или, вернее, что там может быть, потому что они толком не знали, и вроде как следовало бы туда добраться и посмотреть, а больше никто другой не собирался. Кому-то надо было отправиться. Кто-то должен был отправиться, точно так же, как кто-то должен был остаться дома.

— Давай сядем, — сказал Джейсон. — Тебе нужно многое нам рассказать, так расположимся поудобней, пока ты будешь рассказывать. Тэтчер что-нибудь принесет, и мы сможем сесть и поговорить. Джон, ты голоден?

Брат покачал головой.

— Может, выпьешь чего-нибудь? Из старых запасов ничего не осталось, но наши роботы неплохо делают нечто вроде самогона. Если его правильно выдерживать и хранить, то он вполне хорош. Мы пытались делать вино, но безуспешно. Почва не та, и тепла не хватает. Оно получается скверное.

— Потом, — сказал Джон. — После того, как я вам расскажу. Тогда можно будет и выпить.

— Ты нашел то зло, — проговорил Джейсон. — Несомненно. Мы знаем, что там есть некое зло. Несколько лет назад до нас дошли слухи. Никто не знал, что это — и зло ли это на самом деле. Единственное, что мы знали, — что у него дурной запах.

— Это не зло, — сказал Джон. — Нечто худшее, чем зло. Глубочайшее безразличие. Безразличие разума. Разум, утративший то, что мы называем человечностью. Возможно, и не утративший, может, никогда ее и не имевший.

Но это не все. Я нашел Людей.

— Людей! — вскричал Джейсон. — Не может быть. Никто никогда не знал.

Никто понятия не имел…

— Разумеется, никто не знал. Но я их нашел. Они живут на трех планетах, близко друг от друга, и дела у них идут очень здорово, пожалуй, даже слишком здорово. Они не изменились. Они такие же, какими были мы пять тысяч лет назад. Они прошли до логического конца тот путь, по которому мы все шли пять тысяч лет назад, и теперь возвращаются на Землю. Они на пути к Земле.

В окна неожиданно ударили потоки воды, принесенные ветром, который завыл и загулял среди карнизов где-то наверху.

— Гроза началась, — сказала Марта. — Какая сильная.

Глава 9

Она сидела и слушала голоса книг — или, скорее, это были голоса тех людей, что написали все эти книги, странные, серьезные, далекие, звучащие из глубин времени; то было отдаленное бормотание многих голосов мудрых людей, без слов, но полное значения и мысли вместо слов, и она никогда бы не подумала, сказала себе девушка, что может быть так Деревья говорили словами, цветы несли смысл, и маленький лесной народец тоже часто с ней разговаривал, и в журчании реки и бегущих ручьев звучала музыка и очарование, превосходящее всякое понимание. Но это потому, что они живые да, даже реку и ручейки можно считать живыми существами. Возможно ли, что книги тоже были живые?

Она и не представляла себе, что может быть столько книг, целая большая комната, от пола до потолка ряды книг, и во много раз больше, сказал ей маленький забавный робот Тэтчер, хранится в подвальных помещениях. Но самым странным было то, что она могла думать о роботе как о забавном существе — почти так же, как если бы он был человеком. «Здесь вы сможете проследить и нанести на карту путь, который проделал человек из самой темной ночи к свету». Сказал с гордостью, словно сам был человеком и один, со страхом и надеждой, прошагал от начала до конца этот путь.

Голоса книг все звучали в сумраке комнаты, под стук дождя приветливое бормотание, которое не должно никогда умолкать, призрачные разговоры писателей, чьи произведения стояли рядами вдоль стен кабинета.

Игра ли воображения все это, спросила она себя, или другие их тоже слышат — слышит ли их иногда дядя Джейсон, когда сидит здесь один? Хотя она знала, даже задавая себе этот вопрос, что никогда не сможет спросить этого. Или же она одна может их слышать, как услышала голос старого Дедушки Дуба в тот далекий летний день перед тем, как ее племя отправилось в страну дикого риса, как только сегодня она ощутила, что поднялись огромные руки и на нее снизошло благословение?

Пока она так сидела перед раскрытой книгой, за маленьким столиком в углу комнаты (не за тем большим столом, где дядя Джейсон писал свои хроники), слушая, как гуляет в карнизах ветер, глядя, как хлещет дождь за окнами, на которых Тэтчер раздвинул шторы, когда ушло утреннее солнце, она перенеслась в какое-то другое место — а может быть, ей так только показалось — хотя оставалась в той же комнате. Здесь было множество людей, или, по крайней мере, тени множества людей, и множество других столов, и далекие-далекие времена и места, хотя казались они ближе, чем должны были бы быть, словно завесы времени и пространства стали совсем тонкими и готовы были растаять, и она сидела, наблюдая великое чудо: стягивание всего существующего времени и пространства, так что оба они почти исчезли, более не разделяя людей и события, но соединяя их всех вместе, словно все когда-либо случившееся произошло одновременно и в одном и том же месте, а прошлое придвинулось вплотную к будущему в пределах одной крошечной точки существования, которую для удобства можно было назвать настоящим.

Испуганная происходящим, она тем не менее увидела за одно страшное, величественное мгновение все причины и следствия, все направления и цели, всю муку и счастье, которые побудили людей написать те миллиарды слов, что хранились в комнате. Увидела это все, не понимая, не успев и не будучи в состоянии понять, осознав лишь, что нечто, побудившее людей создать все произнесенные, начертанные, пылающие слова, являлось не столько результатом работы многих отдельных умов, сколько результатом воздействия образа существования на умы всего человечества.

Наваждение (если это было всего лишь наваждением) почти сразу же рассеялось — в дверь вошел Тэтчер с подносом и тихими шагами подошел к девушке, поставив поднос на стол.

— С некоторым опозданием, — извинился он. — Я как раз собирался все вам отнести, когда из монастыря прибежал Никодемус и попросил горячего супа, одеял и много других вещей, требующихся для раненого паломника.

На подносе стояли стакан молока, баночка варенья из дикого крыжовника и лежали ломтики хлеба с маслом и кусок медового пирога.

— Не слишком большое разнообразие, — продолжал Тэтчер. — Не столь изысканно, как вправе ожидать гость в этом доме, но, занимаясь нуждами монастыря, я не успел должным образом все приготовить.

— Этого более чем достаточно, — сказала Вечерняя Звезда. — Я не ожидала подобной заботы. Ты был так занят, что тебе не стоило себя утруждать.

— Мисс, — проговорил Тэтчер, — в течение столетий на мне лежала приятная обязанность вести здесь домашнее хозяйство в соответствии с определенными нормами, которые за это время ни разу не менялись. Я лишь сожалею, что заведенный порядок впервые был нарушен в первый же день вашего здесь пребывания.

— Ничего страшного, — ответила она. — Ты говорил о паломнике.

Паломники часто приходят в монастырь? Я никогда о них не слыхала.

— Это первый, — сказал Тэтчер. — И я не уверен, что он паломник, хотя именно так его назвал Никодемус. Несомненно, просто странник, хотя и это само по себе примечательно, поскольку ранее никогда не было странников людей. Молодой человек, почти обнаженный, как говорит Никодемус, с ожерельем из медвежьих когтей на шее.

Она застыла, вспомнив мужчину, который сегодня утром стоял рядом с ней на вершине утеса.

— Он серьезно ранен? — спросила она.