Страница 60 из 76
Как я уже говорила, главными врагами Джоны были чемоданы. Перед ними меркли даже черные соседские коты. Чемоданы или рюкзаки означали, что кто-то уезжает.
До того как мы начали давать коту антидепрессанты, один вид дорожных сумок повергал его в состояние паники. Распушив хвост, он принимался носиться по коридору, и его мяуканье сливалось в жалобное «Не-е-ет!». Все, кто пытался подхватить его на руки и успокоить, терпели фиаско. Джона вырывался и продолжал бегать как заведенный. Туда-сюда, туда-сюда. Не уезжай, не уезжай…
Если сумку оставляли открытой, он забирался внутрь, закапывался в вещи и отказывался вылезать. Но стоящий перед дверью закрытый чемодан подвергался еще большей опасности. При первой же возможности Джона поворачивался к сумке задом и делал так, что во время разлуки настойчивые воспоминания о коте не покидали хозяина ни на секунду.
Справиться с боязнью чемоданов было непросто. Мы делали все возможное, чтобы не допустить панической атаки. Багаж прятали на чердаке или запирали в шкафу в моем кабинете. Если кому-то требовалось собраться в дорогу, другие члены семьи отвлекали Джону ленточкой, удочкой или ласковыми словами. В это время несчастный путешественник тайком доставал чемодан и уносил в свою комнату, после чего тщательно запирал за собой дверь.
Мы делали все, чтобы Джона до последнего ничего не замечал. Бесполезно. Даже после курса антидепрессантов чемоданный радар не давал осечек. Сработал он и перед отъездом Лидии на Шри-Ланку. Закрывшись в спальне, она складывала в сумку скромные наряды и подарки для наставника и монахинь. Мы с ней немного поспорили по поводу связанного мной уродливого покрывала из серых и красных квадратов. Изначально планировалось отдать его организации, помогающей бездомным, с которой сотрудничала школа Катарины. Но бездомные вежливо отказались, и я начала таскать покрывало на занятия по йоге.
И даже слегка обиделась, когда Лидия спросила, можно ли взять его в монастырь, но потом решила расценивать это как комплимент. Дочка хотела забрать с собой что-то, сделанное моими руками.
Тем временем Джона отчаянно пытался прорваться в ее комнату. Он носился по дому со скоростью Розовой Пантеры: прыгал с подоконника на подоконник, покорял спинки диванов и скатывался вниз, бросался на дверь запретной комнаты и вытягивал лапы, пытаясь повернуть ручку.
Когда Лидия наконец вышла в коридор, представ перед котом белоснежным созданием в коричневой шапочке, Джона настоятельно потребовал, чтобы его взяли на руки.
– Все хорошо, малыш, – засмеялась она, прижимая его к груди, как беспокойного ребенка. – Я не уеду далеко. И буду каждый день посылать тебе золотой свет.
Кот перестал крутиться и моргнул, глядя на хозяйку. На секунду они замерли, оказавшись на одной волне. Может быть, пока Лидии не будет дома, они начнут общаться на другом уровне. Кто знает, что за потоки омывают ее мозг во время медитации? Может, те же самые, что проносятся через разум Джоны, когда он дремлет на коврике.
Мои попытки обсудить религиозные взгляды Лидии каждый раз оканчивались тем, что она замыкалась в себе. Максимум, чего я смогла добиться: она сказала, что цель буддизма в достижении просветления. Если я спрашивала, стремится ли она сама стать просветленной, Лидия замолкала. В такие моменты мне приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не схватить ее за плечи, хорошенько встряхнуть и попросить перестать витать в облаках. Но я читала достаточно книг на духовную тематику – и знала, каким будет ответ. Я услышу, что на самом деле это я витаю в облаках и не могу проснуться.
Лидия попрощалась с Джоной, и я помогла ей повесить рюкзак на спину. Пока мы шли по дорожке, розмариновая изгородь оставляла маслянистый аромат на нашей одежде. Глядя на мирно покачивающуюся впереди шапочку, я пыталась найти слова, которые объяснят дочери, почему я так стремлюсь понять ее мотивы.
Лидия положила рюкзак в багажник. Ключ зажигания повернулся в замке, и из колонок зазвучал глубокий голос Леонарда Коэна, которого я поспешила приглушить.
Если бы дочь захотела выслушать меня, я бы сказала: «Да, я не религиозна, но…»
Оказываясь в старых церквях, я всегда зажигаю свечу в память о страдающих друзьях и покинувших нас любимых.
Лидия разглядывала свои руки. Она уже была в другом мире. Легче быть уехавшей, чем уезжающей. Под колесами машины шуршала трасса. Лидия не передумает. Не сейчас.
Я не религиозна, но…
Некоторые места на Земле обладают удивительной атмосферой. На могиле Франциска Ассизского я чувствовала, что по щекам текут слезы, исторгаемые из самой глубины души. Может, эти места на самом деле – врата в другие миры. Или из-за человека, с которым они связаны, их переполняет небесная благодать. Может, кирпичи и камни обретают святость просто потому, что напоминают людям о божественной силе внутри нас.
Мы въехали в бетонный лабиринт парковки перед аэропортом и неожиданно быстро нашли свободное место. Впрочем, так случалось всегда, когда в машине сидела Лидия.
Пока она в последний раз проверяла документы, я стояла поодаль. Паспорт, таможенные декларации… Да, моя дочь была куда более опытной путешественницей, чем я.
Я не религиозна, но…
Хотя Сэм погиб в 1983-м, он навсегда остался с нами. С годами я только яснее осознавала, что любимые люди никогда нас не покидают. Они всегда рядом.
И если ты станешь буддийской монахиней и останешься на Шри-Ланке, я не потеряю тебя.
Мы стояли перед блестящими дверями. Пришла пора прощаться. Лидия поцеловала меня в щеку.
– Почему бы тебе как-нибудь меня не навестить? – спросила она.
В стране третьего мира, в монастыре, где всем заправляет монах, из-за которого я провела столько ночей без сна? И не будем забывать об отсутствии элементарных удобств, пиявках и крысах!
Психолог говорил, что я должна в первую очередь думать о своем здоровье. И я не собиралась с ним спорить.
К тому же Лидия знает, что я езжу только туда, где есть пушистые полотенца.
Наверное, она шутит.
– Ты знаешь, я не религиозна, но… – сказала я, целуя ее в ответ. – Я подумаю.
37
Откровение
Если не знаешь, как поступить, спроси кошку
Впервые я услышала о Шри-Ланке еще в начальной школе. Учительница развернула висевшую над доской старую карту и показала остров, похожий на слезу, упавшую с индийского побережья. Он был окрашен в обнадеживающий розовый цвет, как и почти весь мир (по крайней мере, самые важные части). Подобно моей родной стране, остров входил в состав великой Британской империи.
– Цейлон славится чаем и вот этим, – сказала учительница, продемонстрировав нам свое обручальное кольцо. Украшавший его синий камень назывался сапфиром.
Помню, я тогда еще возмутилась про себя. Нечестно, что драгоценные камни достались Цейлону! Что до чая, то в каждом из нас текло достаточно британской крови, чтобы мы знали – без него нам грозит неминуемая гибель. Но сапфиры! Новая Зеландия славилась только овцами и сыром…
До того как получить имя «Цейлон», остров назывался «Serendipity» – «Счастливое откровение». Это слово будто сошло со страниц волшебных сказок, на что указывали его арабские корни. Как ни странно, оно входит в десятку самых сложных для перевода понятий. Когда человек внезапно открывает для себя то, что не ожидал найти, это называют прозрением.
В моем представлении Шри-Ланка была полной противоположностью острову счастливых откровений. После того как это место похитило душу моей дочери – не говоря уже о войнах, цунами и бедности, – я стала думать о ней исключительно как о стране слез.
Телефон тихо пискнул. Пришло сообщение. Лидия писала, что на Шри-Ланке идет дождь. Я ответила, что в Саду Благодарности расцвели розы.
Целыми днями я занималась в основном тем, что помогала Катарине пережить последние школьные недели. Несчастный ребенок загрузил себя так, что в начале заключительной четверти у нее развился хронический тонзиллит. Никогда не видела, чтобы кому-то было так плохо от больного горла.