Страница 51 из 76
Перед уходом я напомнила Джоне, что оставляю на него дом, и закрыла дверь. Пока машина выезжала на спящую улицу, я заметила в окне гостиной легкоузнаваемый силуэт: кот сидел, прижав нос к стеклу, и провожал нас обиженным взглядом.
Вскоре мы уже бежали с камерой в руках по серым больничным коридорам. Я ждала, что путь нам вот-вот преградит воинственно настроенная медсестра из тех, что раньше стояли на посту у палат для рожениц и выпроваживали посетителей, пришедших в неурочные часы. Но, судя по всему, старая гвардия канула в лету вместе с грозными клизмами.
Больница впала в предрассветную кому: не было слышно ни грохота каталок, ни звяканья подносов с завтраком…
Завернув за угол, мы увидели в коридоре пожилого индийца; на коленях у него устроился маленький мальчик. И хотя лицо старика осунулось от усталости, а глаза слезились от возраста, это не мешало ему радостно улыбаться. На вид мужчине было далеко за восемьдесят; зная, что скоро он покинет мир, старик, тем не менее, радовался, что в одной из палат его дочь (или внучка) производит на свет новую жизнь. Я вдруг осознала, какая спокойная атмосфера царит в родильном отделении – по сравнению с тревожной и напряженной обстановкой в остальных частях больницы.
Едва сдерживая радостное возбуждение, мы наконец добрались до палаты А24. Хотя Шантель и Роб выглядели невероятно усталыми, они с гордой улыбкой наблюдали за тем, как мы склонились над крохотной колыбелью. Малышка Энни сладко сопела под бело-розовым одеяльцем, из-под которого торчали покрытая темными завитками макушка и тоненькие пальчики.
Впервые ощутив в руках теплый вес внучки, я принялась изучать ее лицо; я думала о сотнях тысяч людей, ставших частью этого маленького человека. Некоторые черты Энни показались мне знакомыми: точно такие же миндалевидные глаза были у новорожденного Роба, а красивую форму губ она могла унаследовать от моей матери. В лице малышки проглядывала сила духа – дар многих поколений женщин, которые не боялись плыть против течения.
Зачарованная чертами малышки, я могла бы глядеть на нее часами. К сожалению, не я одна хотела подержать в руках новорожденную кроху. Я поцеловала внучку в лоб и аккуратно передала Лидии.
– Осторожнее, – напомнила я. – Не забывай придерживать…
– Я знаю, – ласково улыбнулась племяннице Лидия. – Головку.
Старшая дочь не уставала меня удивлять. Откуда она знала, как правильно держать детей? Может быть, этот полезный опыт Лидия приобрела, пока работала с инвалидами или в приюте на Шри-Ланке.
Глядя на дочь, нежно поглаживающую по голове племянницу, я вспомнила любимое полотно Леонардо да Винчи, написанное в начале XVI века (картина висит в Лондонской национальной галерее). В тот миг в родильной палате мы с Лидией выглядели точь-в-точь как Дева Мария и святая Анна, любующиеся младенцем Иисусом.
Хотя сюжет картины итальянского художника был взят из Библии, в качестве натурщиц он использовал обычных женщин. Мысль о том, что две красавицы пятьсот лет назад испытывали те же чувства, что и женщины в двадцать первом веке, согревала сердце. Что бы люди ни говорили, мы ничуть не изменились.
Раскрасневшись от счастья, Лидия ворковала над маленьким свертком. Наверное, именно чрезвычайно сильный материнский инстинкт заставлял ее заботиться о слабых и немощных и пытаться исцелить весь мир. Может быть, когда-нибудь моя дочь почувствует, что готова забыть о своих идеалах и связать жизнь с мужчиной, который ее понимает. И у меня появится еще одна внучка или внук…
Едва я погрузилась в мечты о будущем дочери вне монастыря, Лидия повернулась к усталым родителям новорожденной.
– Вы не против, если я спою для нее? – спросила она.
30
Благодарность
Не судите кошек и дочерей, если можно обойтись без этого
Пока Роб и Шантель привыкали к суровым реалиям жизни с новорожденным ребенком, к ночным бдениям и необходимости по едва заметным признакам догадываться о потребностях маленького человека, я в который раз поражалась тому, как появление сына или дочери меняет нашу жизнь. Тем, кто никогда «там не был», невозможно объяснить, что значит стать матерью и отцом. Пока Энни набирала вес и округлялась, ее родители превращались в серьезных взрослых людей, для которых нужды дочери всегда будут на первом месте.
Лидия перешла на второй курс факультета психологии, продолжая получать высшие баллы.
Перед нашим домом регулярно появлялся серый автобус – она также занималась сбором средств для университетского буддийского общества. Меня поражало ее чересчур серьезное отношение к жизни. Каждый день она тратила несколько часов на медитацию. Из-за этого мне иногда казалось, что мы живем в одном доме с духом, а не двадцатипятилетней девушкой. Беспокойство по поводу того, что она посвятит себя религии, меркло перед страхом, что моя дочь утратит личность. Мне казалось, что она вот-вот оторвется от земли и взмоет ввысь, как воздушный шарик, а нам останется лишь беспомощно наблюдать за тем, как она исчезает в небе. Я постоянно слышала, как она болтает по телефону на сингальском. Значит, связь с монастырем не была утрачена.
В то же время надвигался обязательный осмотр груди. Накануне я никак не могла уснуть. Трудно было поверить, что с момента операции – и появления Джоны в нашем доме – прошло уже два года. Беспокойный котенок вырос и уже без прежнего рвения играл с многочисленными удочками.
Что касается здоровья, то в последние два года я стала внимательнее относиться к жалобам своего тела. Меня волновали приступы боли и спазмы, которые раньше я с успехом игнорировала.
Периодически накатывающая страшная усталость стала привычной. Но, несмотря на все, я сумела написать книгу, причем в самый разгар борьбы с болезнью!
Осознание собственной смертности оказалось испытанием куда более серьезным, чем я думала. Хотя мысль о том, что моя жизнь может внезапно оборваться, была несравнима по боли с воспоминаниями о Сэме, я с удивлением обнаружила, что часть меня все-таки верила в бессмертие. Со временем эта вера стала пережитком юности и начала меня тяготить. Осознав быстротечность жизни, я почувствовала все ее богатство. Рак научил меня жить, как кошка: наслаждаясь каждой секундой.
Я испытала невероятный душевный подъем на свадьбе Роба, узнав, что «Клео» стала международным бестселлером, и в тот миг, когда впервые взяла на руки внучку. Мой стакан был не просто полон: жизнь лилась через край.
Уезжая в клинику, я заверила Лидию с Катариной, что все будет хорошо, хотя сама в это до конца не верила. Припарковавшись перед больницей и убедившись, что верный сборник кроссвордов лежит в сумочке, я вызвала лифт и нажала кнопку четвертого этажа. Согласно китайским суевериям, четыре – несчастливое число. А вот восемь, напротив, приносит удачу. Когда лифт понес меня вверх, я ощутила приступ дурноты – и сделала вид, что мне нужно на восьмой этаж.
В больничном холле ничего не изменилось. Как и два года назад, он радовал глаз стилем «Маракеш встречает Малибу». Одна из причин, по которой люди покупают шикарные дома и обставляют их со всей роскошью, – попытка убедить самих себя, что никакие беды их не коснутся.
Я уже поняла, что храбриться – это не мой стиль. Легко было быть смелой два года назад, когда я еще не знала, через что мне предстоит пройти. Теперь же я первым делом схватила бумажный стаканчик и налила из бойлера горячей воды, чтобы заварить мятного чая. После операции я стала чаще задумываться над тем, что ем и что пью.
Филипп ждал меня в онкологическом отделении. Я села рядом и стала беспокойно смотреть по сторонам, пытаясь отвлечься. Вот из лифта вышла рыжеволосая женщина в армейской форме. Старая гречанка с бордовыми ногами аккуратно опустилась в кресло рядом со мной. Неподалеку сидела рассерженная женщина, чьи крашеные волосы были подстрижены так коротко, что делали ее похожей на ежа. Молодая индианка прошла в раздевалку. Рак груди не отличается избирательностью. Я слышала, как индианка призналась медсестре, что с прошлого четверга постарела на несколько лет.