Воспителлы

Стаффи прошлепал к двери, остановился и, прислонившись к косяку, вытер грязной рукой обвислые желтоватые усы.

— Что это с тренером? — спросил он. — Выскочил отсюда как ошпаренный.

— У него нет спортивной команды, — сказал Дин. — Или он только говорит, что нет.

— Каждый сезон одно и то же, — заметил Стаффи. — Спектакль, да и только.

— На этот раз, может быть, и вправду нет. Кинг и Мартин отказались выйти на поле.

Волоча ноги, Стаффи сделал еще несколько шагов и уселся в кресло.

— Это все Воспителлы, — заявил он. — Их работа.

Дин подался вперед.

— Что ты такое говоришь?!

— Я наблюдал за ними долгие годы. На всех ребятах, которых они воспитывали или которые ходили в их дошкольную группу, лежит какая-то печать. Что-то они делают с ребятами.

— Вот еще выдумки! — сказал Дин.

— И вовсе не выдумки, — Стаффи упрямо стоял на своем. — Ты же знаешь, я без предрассудков. Только потому, что они, Воспителлы, с какой-то другой планеты… Да, скажи, ты узнал, с какой планеты они прилетели?

Дин покачал головой.

— Леймонт что-то там говорил. Может, он и рассказывал, но я никогда не слышал.

— Они какие-то необыкновенные, — сказал Стаффи, медленно поглаживая усы. У него был такой вид, будто он обдумывал каждое слово. — Но я никогда не ставил им этого в упрек. В конце концов, не только они на Земле чужаки. То есть, в Милвилле, конечно, только они, но ведь в разных концах Земли живут тысячи обитателей других планет.

Дин кивнул, соглашаясь с ним, но едва ли сознавая, с чем же именно он согласен. Однако он ничего не сказал — это было бесполезно. Стоит только Стаффи затеять разговор, его уже не остановишь.

— Они кажутся порядочными, — сказал Стаффи. — Не злоупотребляют ничьим доверием. Когда Леймонт уехал и оставил их здесь, они сами устроились и никогда никого не просят за них вступиться. Все эти годы они жили как порядочные — вот и все, что можно о них сказать.

— Но по-твоему, они все же что-то дали ребятам? — спросил Дин.

— Они изменили ребят. Разве ты не заметил?

Дин покачал головой.

— Вот уж не замечал. Я знаю этих ребят много лет. Я знал и их родителей. Как же, по-твоему, они изменились?

— Они слишком быстро развиваются, — сказал Стаффи.

— Конкретнее, — отрезал Дин. — Кто их развивает, что значит «слишком быстро»?

— Да эти Воспителлы уж очень развивают детей. В том-то и беда. Здесь у нас школа второй ступени, а ребята совсем как взрослые.

Откуда-то снизу донеслось унылое жужжанье автощетки.

Стаффи вскочил на ноги.

— Это подметалка. Держу пари, она опять застряла в дверях.

Он повернулся к выходу и бодрой трусцой рванулся вперед, волоча ногу.

— У, дурацкая машина. — рявкнул он, хлопнув дверью.

Дин опять пододвинул к себе бумаги и взял карандаш. Уже поздно, нужно кончать работу.

Но он не видел бумаг. Вместо этого со стола на него смотрели маленькие лица, их было много, большеглазые, серьезные, со взглядом, к которому трудно подобрать определение.

Ему был знаком этот взгляд — так из детских лиц проглядывает зрелость.

Они слишком быстро развиваются!

— Нет, — сказал Дин сам себе. — Нет, этого не может быть!

Однако очевидным подтверждением этому была высокая успеваемость, необычно большое число стипендиатов, пренебрежение к спорту. И кроме того, отношение к жизни в целом. И отсутствие преступности среди подростков долгие годы милвиллцы гордились тем, что преступность у них сходит на нет. Дину пришло на память, что несколько лет назад его просили написать об этом статью в журнал, посвященный вопросам воспитания.

Покопавшись в памяти, он вспомнил, что же такое он написал в той статье, — о том, как родители должны осознать, что ребенок не последняя спица в колеснице, а полноправный член семьи, а роли, которую играла в Милвилле церковь; о том, что в школах нужно делать особый акцент на социальные науки.

— Разве я был не прав? — спросил он сам себя. — Разве это не так, разве тут что-то другое или кто-то другой?

Он попытался сосредоточиться на работе, но не мог. Он бы выбит из колеи. Перед его глазами так и стояли улыбающиеся лица. Они вглядывались в него.

Наконец он сунул бумаги в ящик и поднялся из-за стола. Надел видавшее виды пальто, водрузил на седую голову старую, помятую фетровую шляпу.

На первом этаже он увидел Стаффи, загонявшего на ночь последнюю автощетку в каморку. Стаффи был полон возмущения.

— Зацепиться за калорифер! — негодовал он. — Да если б я чуть замешкался, она бы сломала всю ходовую часть. — С досады он покачал головой. — Они, эти машины хороши, только когда все в порядке. А случись что-нибудь — сразу паника. По старинке-то лучше, Джон.

Когда последняя машина вперевалку вползла в каморку, Стаффи со злостью захлопнул за ней дверь.

— Стаффи, ты хорошо знал Леймонта Стайлса? — спросил Дин.

Стаффи покрутил усы, как бы обдумывая ответ.

— Да, хорошо. Ведь мы с ним были сверстниками, а ты немного постарше. Ты был заводилой.

Дин неторопливо склонил голову.

— Да, я помню, Стаффи. Только такие чудаки, как мы с тобой, и остались в нашем старом городе. Сколько народу уехало!

— Леймонт уехал в семнадцать лет. Зачем ему было оставаться? Его старуха померла, старик с утра до ночи пил горькую, а Леймонт уже пару раз побывал в переделках. И все в один голос говорили, что из Леймонта не выйдет ничего путного.

— Легко ли мальчишке, когда весь город восстает против него?

— Что верно, то верно, — отозвался Стаффи. — Никто не был на его стороне. Уезжая, он мне сказал, что когда-нибудь вернется и покажет им, кто он такой. Но я-то думал, что он хвастается. Ну, как это обычно делают ребята, знаешь, чтобы подбодрить самих себя.

— Как ты ошибся, — сказал Дин.

— Уж дальше некуда, Джон. Потому что, пробыв на чужбине больше тридцати лет, Леймонт Стайлс вернулся, вернулся в старый, овеянный бурями дом на Мейпл-стрит, в пустой дом, который ждал его все эти одинокие годы; он вернулся старый, хотя ему едва исполнилось пятьдесят, большой и сильный, хотя волосы у него теперь были белее снега, а кожа, обожженная чужими солнцами, стала дубленой; вернулся после долгих скитаний от одной далекой звезды к другой.

Но Милвилл для него не был своим. Город помнил его, а он забыл город. Годы, проведенные в чужих краях, исказили его представление о родном городе, и то, что он помнил о нем, скорее походило на сказку, чем на правду, на сказку, которую породили годы, заполненные думами о прошлом, тоской и ненавистью.

— Мне надо идти, — сказал Дин. — У Керри, наверное, ужин готов. Она не любит, когда на столе стынет.

— Спокойной ночи, Джон, — сказал Стаффи.

Когда Дин закрыл за собой дверь и пошел вниз по улице, солнце почти село. Он не предполагал, что уже так поздно. Керри обидится на него и накричит.

Дин что-то пробурчал себе под нос. Керри была несравнима ни с кем.

Она не жена — у него никогда не было жены. Не мать и не сестра — обе они умерли. Просто домоправительница, преданно служившая ему долгие годы, немножко жена, немножко сестра, а иногда даже мать.

В привязанностях человека есть нечто странное, подумал Дин. Они ослепляют, связывают, делают человека таким, каков он есть. Это они помогают ему выполнять свой долг, с их помощью он достигает вершин, хотя эти вершины временами бывают серыми, бледными и очень неброскими.

Ничего похожего на ярко блистающие вершины Леймонта Стайлса, который шагнул на Землю со звезд и привез с собой этих три странных создания, которые стали сидеть с ребятишками. Привез их, устроил в своем доме на Мейпл-стрит, а потом через год-другой опять отправился к звездам, оставив Воспителл в Милвилле.

Чудно, что их провинциальный городок так спокойно принял эти экзотические создания. Еще чудней, что матери Милвилла в свое время вверили детей заботам чужаков.

Заворачивая за угол на Линкольн-стрит, Дин встретил женщину с маленьким, всего по колено ей, мальчуганом.