Страница 8 из 54
— У вас найдется сдача с двадцати долларов? — спросил мужчина и повернулся к Уоррену: — А ты чего глазеешь?
— Это вы мне? — удивился Уоррен.
— А где ты тут видишь кого-нибудь другого?
— Действительно, — согласился Уоррен.
— Никогда денег не видал, что ли?
— Вот вы о чем, — усмехнулся Уоррен. — Ваша правда, не скрою, я намеревался жахнуть вас по башке и завладеть вашими двадцатью долларами.
Стаббс расхохотался.
— Не вижу ничего смешного, — рассердился мужчина.
— Конечно, нет, — сказал Стаббс, давясь от смеха.
— Стоит здесь, смотрит, как я деньги считаю…
— Да ладно вам, — попробовал примирить их Стаббс.
— А кто знает, что у него на уме?
Он протянул Стаббсу две десятки и, пока тот отсчитывал сдачу, не переставал ворчать. Создавалось впечатление, что он прикидывает, стоит ли ему связываться с Уорреном. Так ничего и не решив, он тщательно пересчитал сдачу и, окинув Уоррена злобным взглядом, вышел под дождь. Его лодка при развороте задела пристань. «Так тебе и надо», — подумал Уоррен.
— Часто такие попадаются? — спросил Стаббс.
— Бывает.
— А я-то думал, таких уже нет.
— Конечно. Только где нет?
— Ну, я считал… Чушь какая-то.
— Ладно, — сказал Уоррен и сменил тему. — Вы говорили, что Лидз приходил на причал…
— Верно.
— Это было днем в понедельник?
— Он подъехал на машине где-то без четверти пять. Минут десять возился с лодкой, отвязывал ее, отчаливал от пирса.
— Он быстро вернулся?
— Мне кажется, около шести.
— Где оставил лодку?
— У него постоянное место на двенадцатом стапеле.
— Во сколько вы ушли в тот вечер со станции?
— Я живу здесь рядом, мой дом за сараем. Я здесь постоянно.
— Вы не заметили, мог кто-нибудь взять лодку мистера Лидза после того, как он побывал здесь днем?
— Вы имеете в виду, что кто-то, кроме него?
— Именно так. После того как он поставил ее на стапель.
— Я понял, но…
— Я говорю о ком-то другом.
— Я понял, но, видите ли, я уже спал и не слышал, как он ставил ее во второй раз.
Уоррен удивленно вскинул бровь.
— Он дважды приходил на причал, — добавил Стаббс.
— То есть?
— Первый раз днем и еще раз где-то к вечеру.
— В котором часу?
— Мне он позвонил около девяти вечера…
— Лидз?
— Ну да, мистер Лидз. Он еще сказал, что хочет полюбоваться луной, и просил не беспокоиться, если немножко пошумит с лодкой.
— И вы слышали его шаги?
— Слышал.
— Во сколько?
— Что-то около десяти или чуть позже, как он и предупреждал.
— Вы видели, как он подъехал на машине?
— Нет, я видел саму машину.
— А как он выходил из нее, не заметили?
— А как же. В свете луны я точно разглядел мистера Лидза: он хлопнул дверцей и направился к своей лодке.
— Во сколько он вернулся?
— Понятия не имею. К полуночи я заснул. Выходит, он вернулся позже. Утром я нашел его лодку на обычном месте.
— На какой машине приехал мистер Лидз?
— На красном «масерати», — ответил Стаббс.
Глава 3
Кристофер Хауэлл, высокий блондин с открытой обаятельной улыбкой и неизменным ровным загаром, в свои сорок лет, казалось, не мог конкурировать на корте с мужчинами из клуба «Бассейн и ракетка», зато пользовался неизменной симпатией у женской части клуба. Мужчин он разделывал под орех на корте — в этом ему среди членов клуба не было равных, однако с замужними тридцатилетними дамами он держался сверхкорректно, понимая, что заигрываний ему не простят. Мужчин он поражал своей знаменитой подачей и неотразимым крученым ударом слева, а женщины благоговели перед его учтивостью и удалью.
Кит — так он представлялся — появился в Калузе около года назад из родного Бостона. Он до сих пор не изжил легкий бостонский акцент, придававший ему привлекательный аристократический шарм. Мэтью благоволил ему, хотя и не ощущал особой раскованности в его присутствии.
В это субботнее утро он и вовсе плелся, как побитый пес.
Члены клуба, по строгим правилам, обязаны были появляться только в белом теннисном костюме. Мэтью проспал и не успел побриться, поэтому чувствовал себя паршиво. Шикарно загорелый Кит в своем белом костюме выглядел превосходно. Он был тщательно выбрит, хотя, будучи блондином, ему не было нужны бриться так часто, как Мэтью. Он олицетворял собою викинга перед сокрушительной схваткой с врагами. Он выглядел несравнимо лучше Мэтью, несмотря на три года разницы в возрасте.
Фрэнк, партнер Мэтью, выработал свою теорию человеческой эволюции. Жизнь мужчины он делил на двадцатилетние циклы. В двадцать лет — юноша, в сорок — пожилой мужчина, в шестьдесят — старик, в восемьдесят — покойник. У женщин свой расклад: их жизнь вмещается в пятнадцатилетние периоды. В пятнадцать лет она молодая, в тридцать — взрослая, в сорок пять — зрелая, в шестьдесят — пожилая, в семьдесят пять — старая, а в девяносто — бодренькая, бегает и везде сует свой нос.
Возможно, Фрэнк и прав.
Мэтью всегда мечтал осчастливить человечество неизменным возрастом: для мужчины это могло быть 38 лет, для женщины — 29. Сам он находился на возрастном пике.
Сегодня Кит взялся обучить его играть с левшой. Сам Кит, будучи от природы правшой, одинаково владел обеими руками. Многие помнили силу его левой подачи. Мэтью не мог дождаться начала игры. Одеваясь в спешке утром, он оторвал внутреннюю пуговицу у шорт и теперь не сомневался, что они, удерживаясь на одной пуговице, непременно спадут при первой же попытке отразить удар Кита. На теннисном корте Кит не знал пощады, шел на игру, словно в бой — смерть пленным. Эффект обучения был потрясающим. С прошлого октября, когда Мэтью стал брать у Кита уроки, он заиграл неизмеримо лучше.
— Когда соперник левша, необходимо постоянно держать в голове массу уловок, — явно рисуясь, пояснял Кит. — Если вы не против, то сегодня мы остановимся на двух главных.
— О’кей, — согласился Мэтью и подумал, что непомерное количество уловок — это перебор. Можно было их все свести к двум.
— Во-первых, нельзя забывать, что противник левша, — начал Кит. — Мне кажется, вы немного прибавили в весе.
— Да, — с огорчением произнес Мэтью, ощутив мгновенный холод под ложечкой.
— К сожалению, заметно, — добавил Кит.
Мэтью совсем пал духом.
— При обычной игре, — приступил к обучению Кит, — вы заранее рассчитываете, куда послать подачу, и ждете вполне определенного ответного удара. В данном же случае вам следует смириться с тем, что перед вами левша, коим он и останется до конца матча.
«Вся эта теория не применима к самому Кристоферу Хауэллу, — мелькнуло в голове Мэтью. — Уж он-то во время поединка может распорядиться руками на свой лад».
— Левша, левша, левша, — повторял с улыбкой Кит. — Стоит вам на миг забыть это обстоятельство, как вы окажетесь на лопатках. С первых минут игры вы должны вдолбить себе: «Он левша, он левша, он левша» и стараться послать мяч так, чтобы ему пришлось отбивать его справа. Это нельзя упускать из виду.
Мэтью с нетерпением ждал, каким будет второй пункт.
— Дальше, — сказал Кит. — Если левша бьет прямо, то мяч описывает над сеткой дугу, как в бейсболе. Если это не учесть, то обязательна постоянная задержка с ответным ударом. Всего-то надо помнить два правила: посылать левше мяч под правую руку и учитывать дугу над сеткой при прямом ударе. Ну что, приступим?
В игре он был беспощаден.
Он подавал мощные мячи Мэтью под левую руку, после которых мяч с силой ударялся о площадку, оставляя за собой легкое облачко серой пыли и отскакивая вверх на недосягаемую для ракетки Мэтью высоту. Только к концу первого сета Мэтью приспособился и отбил несколько подач. Ответные удары оказывались сокрушительными, но почему-то исключительно под левую руку. Мэтью как заведенный повторял магическое заклинание: «Он левша, левша, левша», но чем больше он на этом сосредоточивался и изнурял свой мозг командами, тем большее смятение его охватывало, и он настолько терялся, что забывал обо всем на свете. Он не успевал отреагировать, как мяч, описывая над сеткой низкий полукруг, отскакивал от земли и высоко пролетал над головой, оставляя его в полном недоумении.