Слон и кенгуру

Помимо «Крепкой Энн», стояли, дополняя ее, упорядоченные ряды отважных фениев национальной Государственной службы. Пять тысяч инспекторов, пять раз по пять тысяч инспекторов, надзиравших за инспекторами и пять раз по пять раз по пять тысяч инспекторов, надзиравших за инспекторами, которые надзирали за инспекторами — в геометрической прогрессии, — каждый инспектор получал жалование, в пять раз по пять раз по пять раз по пять раз превосходившее денежное довольство тех, за кем он надзирал — и то сказать, кабы все они, хором, не голосовали за Верхнего Дева, так пришлось бы им с сумой колобродить, где ж еще они такие денежки нарыли бы, ага, и получили б они, горемыки, от Земельной Комиссии, которая Волю Народа сполняет, по клочку земли на погосте. Преподаватели машинописи, куроводы, школьные учителя, биржевые маклеры, землемеры, штрейкбрехеры: все они стояли по стойке смирно и только телеграфными бланками шуршали.

Имелось среди них и некоторое число агентов политической полиции, наемных убийц, шпионов и иных должностных лиц.

Присутствовали также представители Гражданской гвардии — кто в шинах, кто в гипсе, кто на костылях — а не фиг им было стеснительно вмешиваться в развлечения Порядочных Людей.

Хорошо заметны были и члены ИРА: с золотыми значками, медалями разного рода святых и прочими знаками отличия.

Ну и, как обычно, в толпе сновали эльфы, гномы и баньши.

И наконец, над всеми их головами, что было только уместно, в большом, глядящем на «О’Мару» окне выстроились рядком Трудяги и Важные Шишки Преступного Мира, а с ними исполнители Священной Воли Верховного Дева, — сам он явился, дабы увериться, что все пройдет должным порядком, в обычной его похоронной шляпе и выглядел ныне, как страдающий кишечными коликами Дон Кихот. Окруженный своими министрами обороны, образования, католической цензуры и гаэльского возрождения, чьи обязанности он, по случаю нынешнего кризиса и присущей ему доброты, взял на себя, дабы иметь уверенность, что исполнены они будут надлежащим образом, Дев заполнял оставшееся до начала сражения время, излагая почтительно внимавшей ему толпе свои взгляды на грамматику, математику, газету «Ирландская Таймс», ирландский язык, «Фир Болг», Как Добиться, чтобы Дети не Пукали, Пропорциональное представительство, Как Надлежит Пахать, Черширского Кота, Как Вязать Носки, Как быть Образованным Человеком, Как Делать Все и Никогда не Ошибаться, Как Приносить Клятву, Отнюдь Ее не Принося, а также насчет английского языка как Символа Рабства: в последнем случае он доказал, что все обитатели Америки суть рабы, поскольку не владеют языком Краснокожих. Он мимоходом коснулся Бриана Бору, Кухулина, Кромвеля, Геральда Камбрийского, Силкена Томаса, Святых Патрика, Брендана, Фирмана, Фиакра и Немочи, патриарха Ноя, Сыновей Миля, Племен богини Дану и иных недавних исторических персонажей, чья политика оказала столь всепроникающее воздействие на двадцатый век. Он все объяснил — и в самых простых словах — про буллу «Laudabiliter» и папу по имени Адриан IV, — предметы, кои он знал, как свои пять пальцев, поскольку внимательно прочитал по меньшей мере три абзаца многоученой и основополагающей истории Ирландии, написанной покойным мистером А. М. Салливаном, не бывшим, к сожалению, кавалером «Ордена Заслуг», доктором литературы, магистром или, хотя бы, бакалавром искусств (и университетских экзаменов по болезни не сдавшим). Он воззвал к Демократии, Нейтралитету, Честной Игре, Атлантической хартии, Патриотизму, Цивилизации, Представительному правлению, Свободе речи — под его цензурой, разумеется, — Святости прав Малых Наций, Правам человека, памяти Роберта Эммета, Чистоте партийной линии, Ношению зеленых одеяний и созданию множества апелляционных судов, каковые он по доброте своей описал в простых и понятных самому бестолковому из его слушателей словах.

Народ, пока он говорил, громко кричал ура. Было у народа, Христос свидетель, одно качество, которым мог похвастаться любой мужчина, любая женщина и любой младенец у нее на руках, а именно — каждый, кто стоял здесь, слушая Дева, готов был, как и всегда, пролить кровь ближнего своего до последней капли растворенного в ней виски за Славу Бедной Старой Ирландии и в память Парнелла!

Впрочем, «ура» затихли, когда Боевой Флот Угнетателей вплыл под своды Металлического моста. Премьер-министр умыл, не сняв похоронной шляпы, руки перед народом, дабы показать, что нет на нем, на премьер-министре, никакой вины. И, подняв одну из них, чтобы подать сигнал Сухопутным войскам, а другую — чтобы подать его Флоту, принялся тоном человека воистину верующего читать молитвы, одну за другой.

Народ же извлек из карманов утренние газеты, носовые платки, списки покупок и кепки, разложил их по земле, преклонил по одному колену, свесил головы на груди и тоже присоединился к молитвам.

Солдатики приложили мушкеты к плечам.

Военные моряки обнаружили, что боеприпасы им выдали для их пулемета не годные.

Мистер Уайт приоткрыл один глаз и слабо вопросил:

— О, Господи, а теперь-то еще что?

Глава XXVIII

Первый залп прошел слишком высоко. Он убил на противном берегу трех трактирщиков и пожилую монашку, некогда изобретшую, по слухам, колючую проволоку.

Второй был дан, как оказалось, холостыми патронами, предоставленными армии по ошибке.

Третий разнес вдребезги бортовые иллюминаторы Ирландского ВМФ, начищенные всего лишь на прошлой неделе.

На нем все патроны и кончились. А три танка заслонил мост.

Личный состав Ирландского ВМФ, распаленнный мыслью, что иллюминаторы он начищал за здорово живешь и подозрениями насчет измены, а также разгневанный страхом, коего он натерпелся, вытащил из карманов бойскаутские перочинные ножики и бросился в воды Лиффи. Он решил переплыть реку и перерезать горла личному составу сухопутных войск — или пасть при попытке проделать это.

Разгневанное население, взирая на своих погибших, издало могучий вопль смешанного происхождения — в состав его входили проклятия, погребальные плачи, боевые клики и мольбы о пощаде.

Затем синеватый дым растаял в зимнем воздухе, морские чайки, взлетевшие при звуках пальбы, вернулись по местам, и сразу последовала реакция чисто эмоциональная. Епископы принялись колотить окружающих посохами, инспектора тузить друг друга блокнотами, уцелевшие трактирщики молотить один другого пустыми бутылками, трудовая интеллигенция хлестать друг дружку зонтами, лавочники обмениваться залпами гнилых яиц и капустных кочерыжек, армейцы дубасили аркебузами кого ни попадя и в особенности военных моряков, кареты Святого Иоанна звонили в колокольчики, пожарники включили брандспойты, оказавшиеся, ясное дело, неисправными, члены Гаэльской Лиги бились на дубинках, баньши бранились, гномы гоношились, соратники по ИРА палили из «Томпсонов», психопаты набросились на парламентариев, манерные модницы кололи одна другую безопасными булавками, бычки бодались, гуртовщики лупцевали друг друга ясеневыми хлыстами, трущобники били витрины лавок, намереваясь приступить к мародерству, мистер Блум мирно удалился, Буян Бойлан украсил физиономию Маллигана медицинским фингалом, приходские пасторы надували щеки и мутузили один другого требниками, Гражданскую гвардию истребили на корню, а Самый Главный, стоя в глядящем на «О’Мару» эркерном окне, произносил на гаэльском поучительную речь насчет чудовищного поведения короля Генриха II.

Последние из захватчиков, уже исчезая под мостом имени Батта в направлении здания Таможни, обводили происходившее утомленными взглядами.

Пораженный раздором город предстал перед ними как бы трехслойным. Верхний слой состоял из метательных снарядов — котелков, башмаков, кирпичей, книг, бутылок и прочей дряни, парившей над толпой, точно божественный ореол, точно мячи над струями ярмарочного фонтана. Второй, ударный слой вздымался и опадал, мелькая и мерцая, а состоял он из тростей, зонтов, клюк, палиц, бутылок виски, полицейских и просто дубинок, шпал, кольев, кочерёг, хоккейных клюшек, трамвайных рельсов и кистеней. Третий слой был черным, путанным, уродливым, переплетенным, перекрученным, плотным, мерзопакостным и рыкливым. Состоял он, вроде бы, из людей, но ревел, как тигры во время кормежки. И все, кто в нем бился, наносили друг другу раны, увечья, проливали кровь и обливались ею, и как дикари кололи друг друга, резали, душили — багроволицые, машущие кулаками, огромные, буйные и злосчастные.