Срочная доставка

– Но только не тот, кто знает, что это на самом деле за машина, – добавил Лансинг.

– Совершенно верно, сэр. То есть, вы мне верите, не так ли, я правильно понял?

– Этого я не говорил, – объявил Лансинг. – Я просто хочу вам помочь. Чтобы вы не отклонялись в сторону от главной темы.

– Да, спасибо, сэр. Это очень мило с вашей стороны. Я действительно немного отклонился. Так вот, вы подходите к автомату, сэр, и опускаете в щель четверть доллара. Машина включается, обращается к вам словами, спрашивает, что вам нужно, и…

– Вы хотите сказать, что автомат начинает с вами разговаривать?

– Совершенно верно, сэр. Спрашивает, что вам нужно, и говорит, сколько это будет стоить, и когда вы заплатите, она выдает вам то, что вам нужно. Рукопись или предмет. Почти любой предмет. Только скажите этому автомату, что вам нужно…

– Понятно. И сколько стоила вам эта работа?

– Сущие пустяки. Два доллара. Вот и все.

– Чертовски дешево, – изумился Лансинг.

– Вы правы, сэр. Это в самом деле выгодная сделка.

– Сидя здесь, за своим столом, – сказал Лансинг, – мне представляется очень несправедливым то, что только избранное меньшинство знает о существовании сей чудеснейшей машины. Подумайте лишь о сотнях несчастных студентах, которые сейчас ссутулившись, согнувшись над письменными столами, в адских муках выжимают из себя каждый абзац. Если бы только они знали, что в полуподвале здания находится решение всех их проблем…

Лицо Джексона закаменело.

– Вы мне не верите, сэр. Думаете, что я все сочинил. Думаете, я вам вру.

– А почему вы так решили? Что я именно так думаю?

– Не знаю. Мне все это кажется очень простым, потому что все это правда. И все так и было. И вы мне не верите, хотя я и говорю правду. Если бы я соврал, то вы бы мне больше поверили, наверное.

– Да, мистер Джексон. Возможно.

– И что вы теперь сделаете, сэр?

– Пока ничего. Я на выходные немного подумаю об этом деле. И когда приду к решению, то сообщу вам.

Джексон, в движениях которого чувствовалась явная скованность, поднялся и вышел из кабинета. Лансинг слышал, как он спускается по лестнице в холл. Потом стук подошв утих. Он положил работу Джексона в ящик стола и запер ящик на ключ. Взяв дипломат, он направился к двери. На полпути к двери он сделал разворот и бросил дипломат на стол. Сегодня он домой ничего не понесет. Уикэнд – это его свободное время и он позаботится, чтобы оно осталось свободным.

Шагая через холл к двери, которая выходила в кампус, он чувствовал себя несколько странно – с ним не было привычного дипломата. Этот предмет стал частью меня, подумал Лансинг. Так же, как брюки или туфли. Он годами не расставался с ним и без него ощущал себя как будто обнаженным, как будто было что-то неприличное в том, что он показался на людях без дипломата, который должен был находиться у него подмышкой.

Спускаясь по широким каменным ступеням здания, он услышал, как сзади его кто-то окликнул. Он обернулся и увидел Энди Сполдинга, который спешил, чтобы перехватить Лансинга на полпути.

Энди был старейшим и доверенным товарищем Лансинга, но в некотором роде являлся той «пустой бочкой», которая иногда очень громко «звучит». Он мог иногда быть помпезным. Он был социологом, и голова у него была на месте. И идей ему было не занимать. Единственная проблема – он никогда не держал свои идеи при себе. Когда ему удавалось загнать в «угол» кого-нибудь из друзей, он принимался мучить свою жертву, вцепившись в ее лацканы, чтобы он или она не могли убежать, и, споря с самим собой, развивал собственные многочисленные мысли, которые изливались из него могучим потоком. Но, несмотря на все это, он был надежным товарищем, и Лансинг был частично рад встретить его.

Он подождал у подножия лестницы, и Энди догнал его.

– Зайдем в клуб, – сказал Энди. – Сегодня я угощаю.

2

Клуб факультета располагался в верхнем этаже здания Студенческого Сообщества. Вся наружная стена представляла собой огромное панорамное стекло, выходившее на тишайшее аккуратное озерцо, окруженное березами и соснами.

Лансинг и Энди заняли один из столиков у этого окна.

Сполдинг поднял свой стакан и сквозь него оценивающе посмотрел на Лансинга.

– Знаешь, – сказал он, – несколько дней назад мне пришло в голову, что было бы неплохо, если бы у нас случилось что-нибудь вроде средневековой чумы, такой, что стерла с лица Земли половину населения Европы в четырнадцатом веке. Или новая мировая война. Или второй библейский потоп. Все, что угодно, лишь бы только еще раз начать все сначала, чтобы исправить некоторые ошибки, сделанные за последнюю тысячу лет, чтобы мы получили шанс прийти к новым социологическим и экономическим принципам. Шанс избежать серости сознания, шанс более разумной организации самих себя. Система «работа-зарплата» стала смехотворно ущербной, она изживает сама себя. А мы все еще цепляемся за нее…

– А тебе не кажется, что методы, которые ты предлагаешь, – сказал, как будто рассеянно, Лансинг, – несколько жестковаты?

Он не собирался этим начинать спор. С Энди никто никогда не спорил он просто топил смельчака в словесном потоке. Он громыхал и пыхтел, монотонно и без пауз, выдавал идеи, сортировал их, развивал их перед вами, как будто раскладывал колоду карт.

Лансинг произнес эту фразу не собираясь спорить, но заражаясь духом игры, которая требовала от жертв Энди определенной реакции через определенные интервалы.

– Однажды, – сказал Энди, – мы внезапно осознаем – не имею представления как и когда это случится, но мы осознаем, – что наши усилия, усилия человечества, пока что бесплодны, потому что движемся мы в неправильном направлении. Мы веками рвались за знаниями, стремились к ним во имя здравого смысла, так же, как средневековые алхимики стремились к своей цели – методу, который позволил бы им трансформировать простые металлы в золото. И вдруг мы можем обнаружить, что все эти знания ведут в тупик, что в определенном пункте всякий их смысл исчезает. Похоже, что в сфере астрофизики мы к этому пункту уже приближаемся. Еще несколько лет – и все старые надежные теории о времени и пространстве разлетятся в пух и прах, и мы останемся посреди голого поля, среди осколков старых теорий, которые ничего не стоят и никогда ничего не стоили. И тогда может возникнуть положение, при котором дальнейшее изучение Вселенной не будет иметь смысла. Может оказаться, что на самом деле универсальных законов не существует и что во Вселенной правит чистая случайность, или что-нибудь похуже. Причина этих лихорадочных исследований, всей этой погони за знаниями – не только о Вселенной, но и в других областях – кроется в том, что мы ищем в знаниях какую-то выгоду для себя. Но зададим себе вопрос: имеем ли мы право искать для себя выгоду? Собственно, никакого права ожидать от Вселенной милости мы не имеем.

Лансинг включился в игру.

– Сегодня ты мне кажешься настроенным гораздо более пессимистично, – сказал он, – чем обычно.

– Не я первый, – сказал Энди, – погружаюсь в пессимизм подобного рода. Несколько лет назад существовала школа мыслителей, которая развивала аналогичные воззрения. Одно время космогонисты были уверены, что мы живем в конечной Вселенной. В настоящий момент точка зрения астрофизиков потеряла былую твердость. Мы уже не совсем твердо знаем, в какого рода Вселенной находимся. Возможно, она бесконечна, а может, конечна. Все зависит от количества материи, а оценки массы этой материи меняются сейчас от года к году. И вот, на основе убежденности в том, что Вселенная имеет ограниченный размер, была выдвинута теория, что научное познание тоже ограничено. Где-то имелся предел Вселенной и, следовательно, предел знаниям. Если знания накапливаются, удваиваясь каждые пятнадцать лет, как предполагалось в то время, то понадобится не более нескольких столетий, чтобы мы достигли предела, когда ограничивающие факторы конечной Вселенной заставят нас прекратить дальнейшее накопление знаний. И ученые, в то время поддерживавшие такой взгляд, зашли так далеко, что даже начали чертить экспоненциальные кривые, с помощью которых предсказывали, в какой момент научно-техническое знание достигнет предела.