Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

Оба списка младшего извода НПЛ совпадают до 1439 г. Академичес­кий доведен до 1443 г., Комиссионный до 1446 года. Младший извод очень близок к старшему, только последний в ряде случаев отличается сказание о призвании варягов в историографической традиции большей подробностью и содержит некоторые известия, отсутствующие в списках младшего. Тексты обоих изводов частью тождественны, частью близки с 1075 но 1333 год. Совпадают они также в пределах с 1017 по 1037 год. Киевские известия в них идут до 1115 г., а общерусский мате­риал - до 1238 года55. В XIX в. разгорелся спор по поводу того, что со­держалось в угеря иной части Синодального списка. Одни исследователи, видя в списках младшего извода ПВЛ, считали оба извода идентичными друг другу56. Другие утверждали, что там читалась не ПВЛ, а самостоя­тельная новгородская летопись57. Шахматов, исходя из своей гипотезы, что в младшем изводе отразился Начальный свод 1095 г., видел в утра­ченной части Синодального списка «более или менее полный текст» тре­тьей редакции ПВЛ, соединенный в 1167 г. с текстом древнейшей нов­городской летописи, которая, по его мнению, представляла собой стар­ший епископский свод XI в., основанный на Древнейшем своде 1039 г. Склонялся он также к тому, что знакомство новгородцев с ПВЛ могло состояться несколько раньше: в 30-х гг. XII века. В 60-80-х гг. свод . 1167 г. был переписан Германом Воятой, сократившим при этом много киевских известий. В XII в. список был дополнен по архиепископской летописи и доведен до второй половины названного века. Около 1333 г. был составлен список на основе копии летописи Вояты с продолжениями по архиепископской летописи до 30-х гг. XIV в. и гипотетическому «Вла­димирскому полихрону» начала XIV в.58 (М.Д.Приселков доказал, что «Владимирского полихрона» в действительности не существовало59).

По мнению Д.С.Лихачева, третья редакция ПВЛ была соединена с новгородской летописью не в 1167 г., а в годы княжения в Новгороде внука Владимира Мономаха Всеволода Мстиславича (1118-1136). Но в результате политического переворота 1136 г., когда Новгород был провоз­глашен боярской республикой, «Мономашья» летопись была заменена «антнкняжеским» Начальным сводом 1095 г., соответствовавшим поли­тическим настроениям новгородцев. В начале XIII в. был составлен но­вый свод архиепископской летописи, привлекший известия киевского летописания00. М.Х.Алешковский считал, что первый новгородский свод, отразившийся в НПЛ младшего извода, был создан в Новгороде в 1116-1117 г. (свод Мстислава) на основе текста Нестора 1115 года. В ходе работы над сводом 1225-1228 гг. была привлечена редакция ПВЛ 1119 г., сохранившаяся в Лаврентьевской летописи61. Б.М. Клосс утверждает, что Начальный свод был привлечен в Новгороде «лишь в XIII в.»62. Т.В.Ги-мон и А.А.Гиппиус, совмещая позиции прежде всего Шахматова и Ли­хачева, полагают, что оба извода НПЛ самостоятельно восходят к нов­городской летописи, возникшей около 1116-1117 гг. при Мстиславе Владимировиче. Она вобрала в себя материалы Новгородского свода середины XI в. и ПВЛ, по их уточнению, в виде списка Начального свода конца XI в., продолженного записями до 1115 года. Княжеская легопись в 1132 г. стала владычной и велась из года в год при Новгородском Софийском соборе на протяжении ХІІ-ХІѴ веков63.

Как уже говорилось, А.Г.Кузьмин доказал, что Начального свода 1095 г. не существовало. Он также обосновал, что нельзя считать началь­ную часть НПЛ (до 945 г.) первичной по сравнению с ПВЛ. При этом подчеркнув, что НПЛ содержит иную версию начала Руси, нежели та, что читается в Начальной летописи. И совершенно иной характер, по его заключению, имеют известия летописи в части с 945 г., которая, нао­борот, явно первична по отношению к ПВЛ и отражает тот же киевский источник, что вошел в Лаврентьевскую летопись, и доходивший до 1115 г. и привлеченный в Новгороде при Всеволоде Мстиславиче. Общий вывод Кузьмина состоит в том, что «с начала XII до середины XIII века в Новгороде неоднократно составлялись своды. Но настоящий вид летописи придан в наибольшей степени, видимо, одним этапом на­чала XII века, когда был привлечен киевский источник до 1115 года, и переработкой начальной части летописи, вероятно, во второй четверти XIII века, когда был привлечен южнорусский свод, самостоятельно вос­ходящий к ранним русским историческим сочинениям, и использованы хронографические материалы»64.

Дополнительные сведения о варягах ІХ-ХІ вв. содержатся в софий-ско-новгородских сводах ХѴ-ХѴІ вв., представленных Софийской пер­вой и второй, Новгородской четвертой и пятой. Древнейшие списки Софийской первой летописи относятся к XV в., а общий текст софийско-новгородских сводов доходит до 1418 г., т. е. их основа древнее младшего извода НПЛ, но моложе старшего. Эту летописную традицию А.А.Шах­матов первоначально связывал со сводом 1448 года. Позднее, отказав­шись от мысли о существовании подобного свода, он выделял софийско-новгородский свод 30-х гг. XV в., соединивший «Софийский временник» 1432 г. и «Полихрон Фотия» 1423 г., и частично. Ростовский владычный свод (возражая Шахматову, М.Д. Приселков относил тот же «Полихрон» к 1418 г.). Свод 30-х гг. XV в. дошел в Софийской первой и Новгород­ской четвертой летописях. Софийская вторая летопись отразила свод 1518 г., опиравшийся на некий летописный свод 80-х гг. XV в., состав­ленный в неофициальных церковных кругах. Новгородскую пятую лето­пись, доведенную до 1446 г., Шахматов охарактеризовал как соединение Новгородской четвертой с НПЛ, а в качестве ее третьего источника назы­вал все тот же софийско-новгородский свод 30-х гг. XV века65.

В софийско-новгородских сводах помещен ряд оригинальных извес­тий, в основном касающихся эпохи Ярослава Мудрого, которые либо от­сутствуют, либо даны в сокращении в ПВЛ и НИЛ. По мнению А.Г. Кузь­мина, в этих памятниках в части с 1016 по 1060-е гг. выделяются нов­городские записи, которые при соответствующих параллельных чтениях ПВЛ и НПЛ являются определенно первичными по сравнению с ними.

Анализируя взаимоотношения новгородско-софийских сводов и ПВЛ, он пришел к выводу, что первый новгородский источник, доведенный до середины XI в., был очень скоро (в 50-60-е гг.) привлечен в Киеве, когда там создавалась основная редакция Начальной летописи. Исследователь не сомневается, что источник этот был использован лишь частично и не­брежно, т. к. киевского летописца «интересовала не столько новгородская история, сколько вопрос о происхождении династии русских князей, и ее он постарался связать с Новгородом». Вместе с тем Кузьмин подчерки­вает, что привлеченный памятник полнее сохранился не в ПВЛ, «а в со-фийско-новгородских сводах, которые ведут нас к новгородской летопи­си, составленной в последней трети XII века и использовавшей старорос­товское летописание». Завершая свои наблюдения над новгородским летописанием, историк отмечает неоднозначность новгородского летопи­сания, естественно вытекавшую из долговременного существования раз­лично ориентированных политических институтов: княжеской власти, представлявшей внешнюю для Новгорода силу, архиепископской кафед­ры (тоже не вполне новгородской) и собственно городской, связанной с институтом посадничества. При этом добавив, что различались по на­правленности и местные монастыри, в которых велась литературная работа и где, в условиях более благоприятных, чем для всей Руси, «могли держаться разные традиции в течение длительного времени»66.

Часть 2 Сказание о призвании варягов в дореволюционной историографии

В отношении Сказания о призвании варягов были высказаны разные точки зрения, большей частью сводящиеся к двум вопросам: достовер­но ли оно или нет, и в какой степени его текст испорчен позднейшими переписчиками. Но, вместе с тем, во многом оказалась обделенной в науке тема истории его изучения, что не только обедняет историографию по варяжской проблеме в целом, но и весьма негативно сказывается на ее разрешении. Видимо, первым, кто затронул эту тему, был Н.П.За­госкин. В 1899 г. он, проанализировав взгляд Д.И.Иловайского на Ска­зание, пришел к выводу, что отрицание исследователем этого памятника как источника стоит в прямой связи с его позицией, утверждавшей ис­конную самобытность руси на юге, в Приднепровье и в Азовско-Черно-морском Поморье. Г.М.Барац в 1913 г., рассмотрев схему складывания варяжской легенды, предложенную А.А.Шахматовым в 1904 г., конста­тировал, что его «ученые доводы», опираясь на которые «он считал воз­можным восстановить первичный текст и объяснить истинный смысл трактуемого Сказания, в сущности составляют лишь ряд крайне сомни­тельных гипотез»67. Те поправки, что внес Шахматов в 1908 г. в эту схему своими «Разысканиями о древнейших русских летописных сводах», Ба-рац почему-то не учел.