Карта неба

Поскольку я не знаю, какие зонты Вы предпочитаете, посылаю Вам все, что были выставлены в витрине магазина. Пользуясь случаем, хочу признаться, что Вы сделали бы меня самым счастливым человеком на свете, если бы позволили мне узнать Вас до такой степени, что в следующий раз я мог бы прислать вам один-единственный зонт.

Она поблагодарила его за подарок, в тот же день прислав ответную записку, в которой говорилось:

Большое спасибо за тридцать семь зонтиков, мистер Гилмор. Должна признать, что это весьма эффективный способ заставить меня не бояться, что какая-нибудь собака изорвет мой зонтик в будущем. Моя мать и я будем очень рады лично поблагодарить Вас за это, если вы соблаговолите пожаловать к нам завтра на чай.

Мюррею понравилась ирония, которой щеголяла девушка, даже больше, чем само приглашение. В последнем отсутствовала какая-либо непосредственность, свидетельствующая об искренности ее желания: Эмма всего лишь следовала правилам приличия, наверняка под влиянием матери, не хотевшей, чтобы ее дочь фигурировала в черном списке цивилизованного нью-йоркского общества как девушка, не сумевшая правильно отблагодарить за присылку тридцати семи зонтиков. Несмотря ни на что, Мюррей появился в их доме, намереваясь извлечь из ситуации наибольшую пользу. Он понятия не имел, как нужно ухаживать за дамой, но предполагал, что эта наука не слишком отличается от заключения выгодной сделки. Он ошеломил мать размерами своего состояния и размахом капиталовложений, так что почтенной хозяйке дома должно было показаться, что ее собеседнику принадлежит вся планета и часть Вселенной в придачу, а потому не успели они как следует полакомиться всеми сластями, как она уже дала ему разрешение на то, чтобы он, если желает, поухаживал за ее дочерью. Материнское разрешение наполнило Мюррея неописуемой радостью, пока он не обнаружил, что для того, чтобы ухаживать за девушкой, он должен быть включен в список поклонников с амбициями по меньшей мере членов приходского совета. Эта орда пошлых и развязных конкурентов повергла его в уныние. В какой-то миг он даже собирался выбросить на ринг полотенце, но затем передумал. Капитуляция не была выходом. Поэтому он схлестнется с этими барчуками и одолеет их во что бы то ни стало. Можно нанять кого-нибудь, кто расправится с ними по очереди, пришло ему в голову. Правда, такое решение вопроса, быстрое и простое, могло в итоге возбудить серьезные подозрения. Вереница смертей неизбежно укажет на него, единственного оставшегося в живых поклонника девушки. Полиция не так глупа, как это порой кажется. К тому же он предпочитает победить их в честной борьбе. На самом деле речь шла о том, чтобы напрячь свою находчивость, которой ему было не занимать.

Итак, Мюррей отправился на второе свидание, вооружившись оптимизмом, но, к сожалению, это ему не помогло. Он очаровал мать и даже самого мистера Харлоу, который обычно не проявлял ни малейшего интереса к личному знакомству с поклонниками своей непредсказуемой дочери, но в тот день появился в чайной комнате, заинтригованный восторженным рассказом жены о Мюррее, и так увлекся беседой с ним, что впервые опоздал на занятия по стрельбе. В общем, Мюррей околдовал обоих родителей рассказами о своих капиталовложениях в Африке, во враждебных землях, куда осмеливались пробраться лишь немногие храбрецы. На Африканском континенте опасности поджидали на каждом шагу, и в качестве примера он приводил зловещие ритуалы вуду, малярию, нападения львов, крокодилов, горилл и других зверей, которых он не советовал использовать в качестве амулетов. Но когда он остался наедине с Эммой, то не знал, что ей сказать. Во время прогулки по Центральному парку, которой мать предложила увенчать их встречу, он почти все время молчал и лишь искоса поглядывал на нее с обожанием. Она шагала рядом мелкими шажками, укрываясь зонтиком от солнечных стрел, пробивавшихся сквозь ветви деревьев, и казалась Мюррею такой чувствительной, что даже вращение Земли было способно вызвать у нее головокружение. Чем больше он исподтишка следил за ней, тем больше тайных достоинств обнаруживал. Он заметил, что в ее глазах блеск невинности сочетался с едва заметным выражением жестокости, как будто в ее жилах струилась кровь пантеры, а за высокомерием, похоже, как некий подземный родник, скрывался источник нежности. Возможно, красота Эммы была несколько экзотичной, что так сильно отличало ее от остальных девушек, делая уникальным созданием и заставляя противостоять окружающему миру с помощью высокомерия. Но, подмечая все это и окончательно запутавшись в паутине ее красоты, Мюррей хранил молчание. Поглощенный собственным счастьем, он не заметил, какой скучной прогулка оказалась для Эммы, пока она сама этого не продемонстрировала, весьма ненатурально зевнув и обратившись к нему с вопросом, ответ на который вряд ли ее интересовал.

— Послушайте, мистер Гилмор… — произнесла она нарочито холодным тоном. — Вам нравится Америка? Догадываюсь, что вам, привыкшему к старой доброй Англии, мы должны казаться чуть ли не варварами.

— Очень, — поторопился ответить Мюррей.

Эмма взглянула на него с удивлением, граничащим с возмущением.

— Нет, я не то хотел сказать… — смущенно оправдывался миллионер, который искал точный ответ на ее вопрос и пропустил мимо ушей последовавшее за ним рассуждение. — Я хотел сказать, что мне нравится Америка. Очень нравится. Очень-очень. Нет, правда. Это великая нация! И конечно же американцы вовсе не кажутся мне варварами. А уж вы-то меньше, чем кто бы то ни было.

— Значит, моя мать кажется вам большим варваром, чем я? — нежным голоском упрекнула его девушка и принялась вращать свой зонтик, отчего на ее лице закружились тени.

— Конечно же нет, мисс Харлоу. Ни она, ни вы… Позвольте мне… — забормотал сбитый с толку Мюррей, полностью сознавая, что девушка смеется над ним. — Я хочу сказать, что ни вы, ни ваша очаровательная матушка не заслуживают подобного названия. Я имею в виду варваров. И никто из вашего славного семейства, разумеется… Ни соседи, ни знакомые…

После столь путаных извинений снова наступило молчание. Оно становилось все более напряженным, и Мюррей лихорадочно подыскивал тему для разговора, одну из множества тем, которые с блеском развил бы любой из ее франтоватых ухажеров. И снова именно Эмма нарушила молчание:

— Полагаю, что у столь занятого человека, как вы, который целыми днями напролет только и делает, что поглощает предприятия, дабы увеличить свое состояние, остается очень мало времени на светские развлечения… Уверена, что в данный момент ваш мозг находится далеко отсюда, погрузившись в многочисленные дела, и пытается скрыть, что считает эту прогулку пустой тратой времени. Я не ошиблась, мистер Гилмор?

— Если мое неловкое молчание заставило вас так подумать, то примите мои самые искренние извинения, мисс Харлоу, — поспешил объяснить Мюррей, все больше смущаясь. — В мои намерения вовсе не входило создать у вас столь ошибочное впечатление, поверьте.

— Ах, так, значит, я должна понимать, что ошиблась и вам просто нравится такое здоровое занятие, как ходьба, и вы не любите сочетать его с чем-либо, что могло бы отвлечь вас от столь сложной задачи, как переставлять по очереди ноги?

— Я… в общем, мне действительно нравится движение. Я не из тех, кто любит ничего не делать, мисс Харлоу. Ходьба вселяет в меня… бодрость. И я согласен с вами, что это здоровая привычка.

— Тогда давайте в соответствии с вашими желаниями продолжим прогулку, погрузившись в здоровое и бодрое молчание.

Мюррей открыл было рот, чтобы ответить, но тут же закрыл, так как не знал, что на это возразить. Шедшая рядом Эмма с обреченным видом поигрывала зонтиком и время от времени поддавала ногой камешки, которыми была усеяна дорожка, явно демонстрируя растущее раздражение. Мюррей старался скрыть свое отчаяние. В мире бизнеса он чувствовал себя как рыба в воде, но не требовалось нового свидания, чтобы понять: он собирался завоевать ее сердце, а сам все время совершал промахи и пропускал удары, словно слепой боксер. Казалось, его любовь к Эмме была скорее помехой, чем преимуществом в беседе. Он сделал новую попытку.