Страница 5 из 102
Таким образом, о чувствах немцев перед лицом кризиса Гитлер знал не понаслышке. Его партия, хорошо финансируемая, собирала под свои знамена безработных, пополнявших штурмовые отряды. Там их кормили, одевали и подчиняли жесткой дисциплине. Юнцы стекались в ряды штурмовиков толпами, вместе маршировали, пели, били марксистов и устраивали празднества. Он торжественно благословлял эти народные группы, где «богатые и бедные едят за одним столом». Шокированным руководителям крупных партий, в белых воротничках и галстуках, толковавшим о демагогии, он бросал: «Вы не знаете, что такое голодать»{19}.
В ответ на самые глубинные чаяния своего народа он обещал работу безработным, гарантировал право собственности крестьянам, защищал мелких торговцев от монополизма магазинов стандартных цен, ибо разделял их чувства.
Гитлер раздвоился. С одной стороны, рядовая личность, как сказал бы Музиль, «просто так человек — ничего особенного», несостоявшийся художник, капрал-забияка, самоучка, начитавшийся Маркса и Гобино, лектор, рассуждающий о технологии различных двигателей с киркой и лопатой в руках, и т. д. С другой стороны, раскрыв рот, он сразу превращался в прорицателя и, словно доктор Мабузе, гипнотизировал публику, используя для этого все звуковые и световые постановочные эффекты, которым научился у Вагнера или Фрица Ланга. С помощью Геббельса, мастера политической пропаганды, а затем и Лени Рифеншталь, гения постановок, вокруг него создавался миф, и он принимал в этом самое активное участие{20}.
Едва политическая игра забросила Гитлера на пост канцлера в 1933 г., сразу последовали решения, поразившие всех как гром среди ясного неба. Правда, о них уже объявляла «Майн кампф», но к ней недостаточно прислушивались. Никогда и нигде еще не принималось столько мер устрашения в такое короткое время — за три месяца около 500 тыс. чел. (коммунистов, социал-демократов, либералов и христиан) были отправлены в лагеря принудительного труда, которые придумал Геринг, а затем вскоре прибрал к рукам Гиммлер. Все политические партии, за исключением партии самого фюрера, были запрещены, профсоюзы распущены. Томас Манн назвал происходящее «внутренним Версалем»{21}.
Одновременность и жестокость этих мер и других арестов, производимых коричневорубашечниками, а позднее гестапо, не имеют аналогов в истории, поскольку в СССР стихийный террор снизу (что в деревне, что в армии) до Октября предшествовал террору сверху, практиковавшемуся партией Ленина. Затем красный и белый террор наложились друг на друга, так что потребовались год-два, чтобы государство смогло установить свою «монополию» на устрашение.
В нацистской Германии Гитлеру удалось развернуть террор буквально за несколько недель. Сначала он коснулся внутренних соперников по партии — убийство Рема (задуманное и осуществленное с целью задабривания армии) и расправа над другими штурмовиками в 1934 г. Потом затронул евреев, которых поначалу выгнали со всех административных постов, отлучили от литературной деятельности, лишили гражданских прав, а затем стали подвергать систематическому физическому насилию, начиная с «Хрустальной ночи» 1938 года.
Но вместе с тем благодаря финансовой поддержке промышленников Гитлер стимулировал развитие проектов широкомасштабных работ, оказывал материальную помощь убыточным сельским хозяйствам и другим предприятиям, находящимся в затруднительном положении, обеспечивал населению занятость. Он установил фиксированные рабочий день, размеры оплаты труда и максимальной прибыли предприятий, следил за жильем рабочих, давал им развлечения. За несколько месяцев безработица значительно сократилась. За несколько лет — практически совсем исчезла.
Это чудо объясняет необычайную популярность фюрера. Население ликовало, едва ли обращая рассеянное внимание на невинных жертв режима. Внешний же мир с тайным ужасом и восхищением наблюдал за системой, воцарившейся от Рейна до Прибалтики, где повсюду властвовал девиз «Сила через радость» (Kraft durch Freude). Сила эта вызывала беспокойство, поскольку Германия (о чем все уже забыли) вышла из Первой мировой войны невредимой и теперь, при автаркическом и авторитарном режиме, превращалась в мощную сверхдержаву.
Казалось, загадочные экономические механизмы побеждены, страх общества перед деклассированием остался позади. Все происходило так, словно миф о новом порядке претворялся в жизнь руками «очищенного» немецкого населения, «высшей расы», которую Гитлер вел от победы к победе. Чего стоила рядом с ней постаревшая и на четверть разоренная Франция, даже несмотря на замаячившую с 6 февраля 1934 г. угрозу новой гражданской войны?
…А фюрер идет от победы к победе
Как наглядно показал английский историк сэр Алан Буллок{22}, политическая ориентация Гитлера и Сталина была совершенно разнонаправленной. Вся энергия тоталитаризма в СССР направлялась вовнутрь — партийные чистки, преследование «буржуев», депортация в ГУЛАГ целых слоев населения, отнесенных в категории троцкистов и кулаков. Часто население даже не понимало, в чем его, собственно, обвиняют. В то же время люди, определяемые гитлеровским режимом как враги, напротив, имели возможность присоединиться к нему (кроме евреев). О том, чтобы разрушать структуры общества, речь даже не заходила — слово «порядок» означало единение, слияние. В роли козла отпущения выступал «еврейский Интернационал, тайный дирижер англичан, американцев и Советов». Такая стратегия во многом обеспечила привязанность немцев к горячо любимому фюреру.
Отделавшись от врагов (путем «внутреннего Версаля»), сплотив народ, укрепив экономику, возродив германскую мощь, Гитлер счел возможным перейти к наступлению вовне. И в первую очередь выступить против положений Версальского мирного договора. Для оправдания своих претензий он вооружился убедительными доводами, которые при случае служили удобными предлогами к действию, а порой по необходимости откладывались в сторону: например, Южным Тиролем — немецким по культуре и языку, но в соответствии с договорами принадлежавшим Италии — он пожертвовал ради альянса с Муссолини.
Страны-победительницы опирались на международные договоры, подписанные немцами в Версале, считая своим главным законным правом противодействие гегемонистским устремлениям Германии, которые казались неудержимыми{23}.
Во Франции министр иностранных дел Луи Барту, вопреки оппозиции своей правой клиентуры, желал сближения с Советским Союзом и, несмотря на сопротивление левых, — с Муссолини. Но в октябре 1934 г. Барту убили во время покушения на югославского короля Александра. А его преемник Пьер Лаваль, пацифист, убежденный в необходимости сближения с Германией, и политический наследник Аристида Бриана, умершего в 1932 г., свел подобные попытки на нет. Стараясь договориться с Германией при посредничестве Италии, он организовал Стрезскую конференцию. «Французы окончательно упустили момент для превентивной войны», — заметил Гитлер.
С тех пор внешняя политика фюрера стала одерживать победу за победой. Для начала он с легкостью выиграл плебисцит в пограничном Сааре, жителям которого предложили выбор между тремя вариантами: воссоединиться с Германией, остаться под эгидой Лиги Наций или присоединиться к Франции. Дабы ни в коем случае не скомпрометировать свой план сближения с немцами, Лаваль ровным счетом ничего не противопоставил нацистской пропаганде, развернутой Рудольфом Гессом, который подверг саарцев невиданной доселе промывке мозгов. Для нацистов это оказалась победа без борьбы. Зато французов провал, явившийся как бы недобрым предзнаменованием предстоящего поражения, серьезно напугал — тем более что хроники кинокомпании «Пате» впервые показали им во всей красе действия штурмовиков и волюнтаристскую мощь старого врага. Они столкнулись также с притоком беженцев-антинацистов, желавших укрыться от гитлеровского режима; французские руководители встречали их дежурными фразами, всячески стараясь не задеть победителя, — дипломатия обязывает{24}.