Страница 46 из 90
С точки зрения оснащения и подготовки, армии, развернутые для начала боевых действий в прологе битвы за Москву, были самыми слабыми из когда-либо выставленных Сталиным. Почти все бойцы были резервистами. То немногое, что они могли помнить из своей военной подготовки, очень отличалось от современных способов борьбы с танками. Правда, у советского руководства оставался еще один резерв, в котором числились лучшие части Красной армии — это 25 стрелковых дивизий и 9 танковых бригад генерала армии Иосифа Родионовича Апанасенко{404}. Именно этот резерв и обеспечил достойный отпор врагу. Начальник штаба наступавшей на Москву 4-й армии генерал Блюментритт вспоминал: «Когда мы вплотную подошли к Москве, настроение наших командиров и войск резко изменилось. С удивлением и разочарованием мы обнаружили, что разгромленные русские как военная сила вовсе не перестали существовать. В течение последних недель сопротивление противника усилилось, а напряжение боев с каждым днем возрастало»{405}.
Бывший член Военного совета МВО (с декабря 1941 г. — Московской зоны обороны) дивизионный комиссар К. Ф. Телегин указывал, что самым опасным моментом в боях за Москву были 5 и 6 октября, когда противник взял Юхнов{406}. Поэтому именно 7 октября 1941 г. Сталин поручил Берии прозондировать почву для заключения сепаратного договора с Германией. Доверенные лица Берии обратились к болгарскому послу в СССР Стаменову с просьбой о посредничестве, но Гитлер отказался от переговоров, надеясь, что Москва вот-вот падет{407}.
После 5 октября, вследствие трудностей с передвижением и со снабжением войск продуктами питания, Люфтваффе пришлось сбрасывать продовольствие некоторым частям 2-й танковой армии с воздуха. Командующий 2-м воздушным флотом Кессельринг писал в мемуарах: «Физическое и эмоциональное напряжение превысило все допустимые пределы. Учитывая это, я пришел к выводу, что стратегическая цель наступления стала недостижимой. Грязь и непогода совершенно изменили условия ведения боевых действий, которые ранее складывались в нашу пользу. Состояние почвы было просто невероятным». Кессельринг отмечал, что Гепнеру и Гудериану не составило бы труда, бросив танки вперед, дойти до Москвы и даже дальше, но «боги, пославшие дождь, распорядились иначе; русские получили шанс создать тонкую линию обороны к западу от Москвы и насытить ее своими последними резервами, состоявшими из рабочих и курсантов военных училищ. Они сражались самоотверженно и остановили наступление наших почти утерявших мобильность войск»{408}.
После того как немцы передислоцировали танковые части на московское направление, их наступление развивалось довольно быстро. 13 октября пала Калуга, расположенная в 160 км к юго-западу от Москвы. 14 октября передовые части 1-й танковой дивизии Экингера взяли Калинин, перерезав железнодорожную ветку Москва — Ленинград, и захватили мост через Волгу. Этот мост был единственным мостом на великой русской реке, который достался вермахту целым. Небольшой плацдарм на восточном берегу Волги удерживали 1-я танковая дивизия и 900-я моторизованная учебная бригада{409}. Таким образом, был выбит краеугольный камень в 300-километровой стене обороны советской столицы. Главным объектом этой линии являлся 100-километровый рубеж между Бородино и Можайском. 14 октября под Бородино (в 100 км от Москвы) позиции занимала дивизия Ваффен-СС «Рейх» (командир — генерал-лейтенант Хауссер) и части 10-й танковой дивизии. Им противостояли сибиряки, ранее стоявшие на маньчжурских границах и только в октябре переправленные под Москву. Два стрелковых полка сибиряков сразу вступили в бой с дивизией «Рейх» на Бородинском поле: окопы 17-го Краснознаменного полка 32-й стрелковой дивизии 5-й армии генерала Л. А. Говорова тянулись по самому Бородинскому полю. Гренадеры Ваффен-СС штурмовали в ходе этого боя легендарные Семеновские флеши (на их месте были окопы), взяли их и вышли к ключевому пункту — к дороге от Бородино к Можайску. В немецких частях у Бородино было четыре батальона французских добровольцев, которые, правда, не особенно успешно, сражались вместе с солдатами вермахта, взявшими в итоге Бородино{410}. В бою у Бородино потери с обеих сторон были огромные, ожесточение достигло, казалось, мыслимых пределов, обе стороны забыли слово «пощада». В конце концов наступающим удалось пробить брешь в сильных позициях сибиряков — прорыв полков Ваффен-СС «Дойчланд» и «Фюрер» увенчался успехом. Стрелять времени не оставалось — в ход пошли винтовочные приклады, штыки, лопатки. Сибиряки дрались отчаянно; 32-я сибирская дивизия вся полегла у Бородино. 19 октября дивизия Ваффен-СС «Рейх» и 10-я танковая дивизия взяли Можайск, до Москвы оставалось 100 км. В городе началась паника… В конце октября казалось, что Москва обречена. Особенно опасной была ситуация на севере от Москвы, где 3-я танковая армия генерала Рейнгарта (изъятая Гитлером из-под Ленинграда) пыталась расширить плацдарм на восточном берегу Волги у Калинина. Свежие сибирские части сильно потеснили немцев к окраинам Калинина, но вермахт частями 6-й танковой дивизии, 14-й и 36-й моторизованных дивизий, 129-й пехотной дивизии удержал позиции под Калинином. В боях на плацдарме большую роль сыграл и 41-й танковый корпус генерала Моделя. На эти немецкие части 18 октября начали осуществлять систематические атаки батальоны 29-й (с декабря 1941 г. — 39-й) армии генерал-лейтенанта И. И. Масленникова.
Когда 14 октября Жуков принял командование, ему, должно быть, казалось, что те два резервуара, из которых Советский Союз черпал свои ресурсы для своей защиты — пространство и люди — уже вычерпаны до дна. Но Жуков верил, что положение, хотя и крайне опасное, поддается контролю. Пока держатся фланги у Калинина и Мценска, слабый центр был меньшим злом, потому что угрожающие клещи Гота и Гудериана оставались разъединенными, и только танки Гепнера поддерживали прямое наступление 4-й и 9-й армий. Даже если бы фон Боку удалось покрыть расстояние до столицы, еще оставалась вероятность, что срок удержания города будет таким же недолговечным и непрочным, как и у Наполеона{411}.
Проблема, с октября 1941 г. стоявшая перед Жуковым и Ставкой, была очень сложной: сохранить какой-нибудь фронт до прихода зимы. Сопротивление должно было быть достаточно гибким, чтобы избежать окружения, но при этом сильным, чтобы удерживать вермахт. В лесистом центре России у немецких танковых частей было мало возможностей расходиться веером. Привыкшие к небольшим площадям Западной Европы, немцы были ошеломлены бесконечными лесами, в которых они день за днем кое-как продвигались. Глубокой осенью день сократился, и темнота продолжалась до 14 часов. Когда германские колонны останавливались на ночлег, по тропинкам за линией фронта пробиралась советская кавалерия, устанавливая мины и обстреливая из минометов обозы с продовольствием. Даже танковая группа Гота, которая уже прорвалась к Калинину, к концу октября продвигалась со скоростью пехоты{412}. Как раз в это время начались сильные дожди. Наступило время осенней распутицы. В этих условиях, даже не ведя боя, продвигаться вперед было исключительно трудно.
Основной натиск немцев начался с северо-запада по обеим сторонам Московского шоссе. Здесь самые ожесточенные бои вел 40-й танковый корпус генерала Штумме. 10-й танковой дивизии (генерал-майора Фишера) этого корпуса первой предстояло выйти к Красной площади. Но эта дивизия была остановлена в 80 км от Москвы непролазной грязью. Снабжение 10-й дивизии генерал Фишер организовал по пятнадцатикилометровой гати — по дороге из положенных на раскисшую почву бревен. По обеим сторонам гати стояли вросшие в грязь грузовики, танки, пушки. В баках танков не оставалось горючего. Артиллеристы получали всего по дюжине снарядов на орудие в день. В отличие от немецких танков, Т-34 сохранял маневренность даже на слабых грунтах. Дивизия медленно истекала кровью. Когда генерал Фишер доложил корпусному командиру Штумме о численности боеспособных солдат и готовой к применению боевой техники, тот воскликнул: «Боже мой, да ведь у вас всего лишь усиленный дозор разведки!»{413} Большие потери в немецких войсках привели к тому, что на основных направлениях бои вели уже не дивизии и корпуса, а отдельные отряды, даже роты, поддержанные танками. Немецкое командование принимало энергичные меры, чтобы не допустить остановки наступления. Однако оно постепенно затухало то на одном, то на другом участке. Фельдмаршал фон Бок, переехав на свой передовой командный пункт, стал лично руководить сражениями передовых частей{414}.