Спартанцы Гитлера

Столкновение с левыми в НСДАП по поводу предложенного социал-демократами референдума о конфискации имущества бывших владетельных князей произошло летом 1925 г.: верные Штрассеру организации поддержали референдум, а Гитлер высказался против участия в нем, полагая, что это льет воду на мельницу классового противостояния в обществе. В ответ на это на собрании северо-западного партактива Геббельс потребовал «исключить мелкого буржуа Адольфа Гитлера из партии»{314}. Чтобы скрыть разногласия, Гитлер решил провести закрытое собрание; 14 февраля 1926 г. он собрал в Бамберге активистов партии, причем не пригласил на это собрание многих сторонников Штрассеров и Геббельса. На этом собрании Гитлер в блестящей пятичасовой речи смог склонить присутствующих к собственной точке зрения; он доказал необходимость отклонения социалистических элементов программы левых, а конфискацию княжеских имуществ отверг под неожиданным предлогом: во-первых, НСДАП, якобы, защищает право и собственность, а во-вторых, плебисцит не касается действительно нужной конфискации имуществ еврейских банковских и биржевых магнатов. Эмоционально насыщенная речь Гитлера выбила козыри из рук левых фрондеров. Грегор Штрассер пытался противостоять эмоциональной аргументации Гитлера, но поскольку сам обращался исключительно к рациональным мотивам, не имея привычки и склонности аргументировать эмоционально, его речь находилась в другой плоскости, чем речь Гитлера, и не достигла цели. Геббельс же, напротив, с этого момента стал безоговорочным союзником и преданным сторонником Гитлера. В итоге в знак примирения Штрассер вынужден был протянуть руку Гитлеру, левая программа северной организации была отвергнута без всякого обсуждения, а участие в референдуме отклонили. Бамбергское совещание стало важным этапом на пути формирования фюрерской партии. В сентябре 1926 г. — для контроля над Грегором Штрассером — Гитлер сделал его членом центрального руководства партии (ответственным за пропаганду, вместо Германа Эсера), а позже и главой ПО (политической организации партии) в противовес СА во главе с Эрнстом Ремом: Гитлер и здесь остался верен себе, столкнув в борьбе за влияние две инстанции. Немецкий историк В. Хорн констатировал, что «несущие признаки нацистской фюрерской идеологии, в частности, идентификация «идеи» и персоны вождя (принцип фюрерства), обозначилась уже в начальной стадии развития нацистского движения в 1920-е гг. и потом уже не изменялась, разве что в несущественных нюансах»{315}. Кажущаяся ясность и четкость принципа фюрерства противоречила хаотичным организационным структурам и бесконечной борьбе компетенций внутри партии. Это противоречие вытекало из того, что Гитлер не хотел быть высшим партийным функционером, но средоточием симпатий и надежд партийцев, символом партии.

Геббельса Гитлер назначил сначала главой столичной организации партии, затем, 9 января 1929 г., Геббельс принял пост руководителя пропаганды партии, а Грегор Штрассер стал главой ПО; этот пост он занимал вплоть до 8 декабря 1932 г., когда вовсе отошел от партийных дел. Гитлер весьма осмотрительно не давал ПО больших полномочий — по этой причине центр тяжести партийной работы находился на местах, в гау. Хотя Штрассер и стремился к контролю над гауляйтерами, поощряя наиболее послушных, но это не сыграло никакой роли. Когда в декабре 1932 г. Штрассер, вопреки позиции Гитлера, с целью создания коалиции в рейхстаге попытался установить контакт со Шлейхером, гауляйтеры его не поддержали и встали на сторону Гитлера. Грегор Штрассер был отстранен от руководства ПО, а в «ночь длинных ножей» убит вместе с «социальным генералом» Шлейхером. 9 декабря 1932 г. Гитлер поставил во главе ПО Роберта Лея.

В берлинской организации были большие проблемы с неуправляемой вольницей СА, установление контроля над которой и стало главной задачей нового руководителя столичной партийной организации Геббельса, с которой он смог справиться, правда, с некоторыми потерями для собственного имиджа популиста в среде штурмовиков. К счастью для Геббельса, последнее обстоятельство вскоре после прихода нацистов к власти и «ночи длинных ножей» перестало иметь значение. Что касается Отто Штрассера, то он, совершенно не перенося Гитлера, не пошел ни на какие уступки и продолжал борьбу, правда только в Берлине, не имея сторонников в других частях Германии. 4 июля 1930 г. Отто Штрассер и его сторонники вышли из НСДАП и основали собственный «Кружок революционных национал-социалистов». Отто Штрассер и после своего бегства за границу имел сторонников в Германии{316}.

Грегор Штрассер считал, что успехи нацистского движения следует приписывать исключительно его антикапиталистической направленности. 10 мая 1925 г. он писал по этому поводу: «Самой любопытной и примечательной в этом развитии (в успехах НСДАП — О. П.) является великая антикапиталистическая страсть, охватившая весь наш народ, и которую осознанно или неосознанно поддерживает 95% немцев»{317}. Еще большие разногласия были у Гитлера с Отто Штрассером, который понимал национал-социализм как антикапиталистическое (он отвергал неприкосновенность частной собственности) и антиимпериалистическое движение без претензий на господство над другими народами, что совершенно не сочеталось с представлениями Гитлера. Вплоть до «ночи длинных ножей» Гитлер не упускал возможность направить стрелы критики в адрес «космополитических писак и салонных большевиков» в рядах партии. Впрочем, несмотря на несомненный и обоснованный интерес историков и общественности к национал-большевизму и левому национал-социализму, нужно помнить, что он оставался скорее маргинальным явлением, а магистральные пути развития НСДАП пролегали значительно правее.

Таким образом, Гитлер смог показать, что отказ от внутрипартийной дискуссии и необходимость в процессе партийного строительства полного и абсолютного авторитета вождя является собственно тем специфическим, что отделяет НСДАП от других политических партий. Символично, что рожденное на Веймарском съезде партии 1926 г. молодежное нацистское движение окрестили в честь фюрера «Гитлерюгенд». По причине отказа от обсуждения принимаемых решений, съезды партии (с 1927 г. они ежегодно, за исключением военных лет, проводились в Нюрнберге) превратились в своего рода смотры СА, СС и других подразделений партии: они торжественным маршем проходили мимо трибуны, на которой стоял Гитлер. Это дефиле со временем становилось все более продолжительным, торжественным и пышным и представляло собой великолепно организованный массовый карнавал, который развивался по тщательному разработанному регламенту. Английский посол Н. Гендерсон отмечал, что «тот, кто не подвергся воздействию особой атмосферы партийных съездов, длившихся целую неделю, тот не может утверждать, что имеет представление о национал-социализме»{318}. Американский журналист Ширер так описывал, как на партийном съезде 1934 г. проходили подразделения ДАФ с лопатами: «Их слаженный марш был настолько четким, что удовлетворил бы, наверно, даже старого прусского фельдфебеля, а огромная толпа на съезде просто дрожала от восторга»{319}.

Ни в чем характер нацистского движения не проявлялся столь отчетливо, как в партийных съездах. Не случайно по протоколу государство стояло на третьем месте, на втором — вермахт, а на первом — партия{320}. Ни один германский религиозный праздник не мог сравняться с партийными съездами в Нюрнберге, в котором в те времена проживало 400 тыс. человек: в городе звонили колокола всех соборов — сначала когда фюрер прибывал на вокзал города, а потом — через неделю, когда он отъезжал, провожаемый сотнями тысяч боготворивших его членов партии, собравшихся со всей Германии. Гитлер медленно проезжал по улицам, забитым людьми, которые пребывали в экстазе от происходящего.