Страница 28 из 39
Мы были так заняты, рассматривая блюда, восхищаясь, строя догадки, из чего это приготовлено, наливая саке, что наша трапеза была уже где-то на середине, когда мы добрались до нормального разговора.
– Ну, как у тебя работа? – спросила я.
Юсукэ пожал плечами:
– Работа? Много ее. А что ты рисуешь?
– Ты знаешь, что я ничего не рисую.
– Может, стоит начать.
Я вздохнула.
– У меня затык. Может, если бы у меня была своя студия… – На самом деле мне необходимо было выбраться из этого дома, найти место, которое я могла бы назвать своим.
Юсукэ достал из-под стола маленькую черную коробочку, перевязанную серебряной лентой.
– Что это? – спросила я. И подумала: «Серьги. Бриллиантовые, наверно».
– С днем рождения. – Он снова принялся за еду.
Я потянула за ленту, она упала на стол. Внутри на белой хлопчатобумажной подушечке лежал ключ из светлого металла. «Ключ от дома», – подумала я. Сердце забилось быстрее.
– Это ключ от галереи, – сказал Юсукэ. – Она теперь твоя. Можешь делать с ней все что хочешь – превратить ее в студию, устраивать выставки, вечеринки…
Я смотрела на ключ. Даже трогать его не хотелось.
– А ты? Тебе же важна эта галерея. – А еще это место нас связывало. Так же, как и любовь к искусству.
– У нас заказов под завязку на следующие пять лет. У меня нет времени заниматься галереей. Она будет пустовать. И в любом случае, это больше твое, чем мое. А тебе скучно. Ведь так?
Я закрыла коробочку.
– Спасибо.
Официантка принесла следующее блюдо. Но аппетита у меня уже не было.
Как-то раз мы с Кеем шли домой из детского сада и остановились возле строящегося дома. Кей с любопытством глядел на мужчин в рабочих комбинезонах на лесах, с сигаретами и молотками.
– А что они делают? – спросил он.
– Дом. – Уже было видно, что он будет просторный и светлый. Свежо пахло деревом. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула этот запах.
Я представила, что мы с Юсукэ и Кеем въедем в этот дом и мой сын будет играть во дворе. Недалеко от дома – не больше чем в ста ярдах – был небольшой парк с качелями и фонтанчиком для питья. Мы могли бы начать здесь с начала, создать свои собственные традиции. Мы могли бы быть счастливы.
В тот вечер, когда Юсукэ вернулся домой, я попробовала поговорить с ним об этом.
Была половина одиннадцатого, он ел ужин, который я приготовила еще ранним вечером, – мясо, слегка пересушенное из-за того, что разогревалось в микроволновке, и чашка риса. Я налила ему стакан пива, еще один, потом сказала:
– Юсукэ, я не могу больше жить с твоей матерью. – Я смотрела в стол, внимательно разглядывала царапины на его поверхности – лишь бы не смотреть ему в лицо.
Было слышно только, как он глотает, жует, опять глотает.
Я подняла глаза.
– Пожалуйста, давай переедем. Так будет лучше для всех.
Он отхлебнул еще пива и только потом ответил:
– Это наш дом. Моя мать принадлежит к нашей семье. Если тебе это не нравится, езжай обратно в свою Америку.
Он же не всерьез это? Или думает, что это я не всерьез. Не может же ему правда быть все равно, уеду я или останусь. Не может же он так спокойно говорить, что выбирает ее, а не меня.
Я решила, что подниму это вопрос в другой раз. Краем уха я слышала, что у него какие-то проблемы на работе – фундамент треснул, плотники подрались, кто-то требует повышения заработной платы. Со мной он о работе никогда не говорил. Считал, наверно, что я не пойму. В последнее время он со мной вообще ни о чем не говорил.
Я всегда считала, что Филипп принадлежит к тому типу мужчин, которые, заканчивая отношения, сжигают за собой мосты. (Помните, как это было с Лайлой, его бывшей подружкой, которую он бросил, даже не позвонив.) Но я надеялась, что хотя бы застряла у него в мозгу, что он иногда вспоминает обо мне и ему стыдно. Я хорошо к нему относилась и честно себя вела. Рано или поздно, думала я, кто-нибудь обманет его, разобьет ему сердце. И тогда он вспомнит, как бросил меня, и пожалеет.
Но я все равно немного удивилась, когда получила от него письмо. Мать переслала его мне в Японию. Обратного адреса не было, и она не знала, от кого оно. Но я узнала почерк. Судя по марке, отправлено оно было из Голливуда.
Я прочла его у себя в комнате, проследив, чтобы окасан не было поблизости. Мне было немного страшно – не каждый день прошлое хватает тебя за плечо и заглядывает в глаза. Я развернула отпечатанные страницы с логотипом «Двадцатый век Фокс».
Дорогая Джил!
Я испытываю странное чувство, печатая это письмо, мы ведь столько лет не виделись и не разговаривали. Однако я думаю, что сейчас самое время возобновить общение. Не так уж часто мы встречаем по-настоящему хороших людей, и поэтому мне кажется, неправильно терять их навсегда. Я до сих пор поддерживаю контакт со своими друзьями, которые живут во Франции, Сенегале, Сьерра-Леоне, Миртл-Бич, Колумбии… Ну, в общем, я бы не хотел навсегда потерять такого человека, как ты. Мне очень лестно видеть среди своих друзей тех, кому хватило духа отправиться в далекую страну, где они никого не знают, остаться там и, невзирая ни на какие трудности, построить нормальную жизнь. Ты к ним относишься на все сто.
Обычному человеку причина, по которой я сел за это письмо, может показаться слегка странной. Я просто не мог, зная, что ты есть где-то на этой земле, не сказать: «Эй, ты хороший человек, что мешает нам быть друзьями?» Разве только то, что мы оказались в разных концах света после того, как уехали из Колумбии. Но ведь есть почта. И вот я подумал, почему бы нам не поговорить, хоть и посредством письма. Мне кажется, письма – очень хороший способ общения.
Жизнь у меня сейчас чуть-чуть другая, чем раньше. Я живу с женщиной, с которой познакомился в Сенегале. Ее зовут Дженнифер. Думаю, она бы тебе понравилась. Она пишет сценарий, а я работаю на телевидении здесь, в Эль-Лэй. Мы вместе уже некоторое время, но пожениться еще не решаемся. У меня несколько друзей недавно женились, и теперь на них просто страшно смотреть. Некоторые их мечты умерли. Этот мир так велик, так зачем его сужать? Важны все знания, все впечатления, какие ты только можешь получить.
А тут такое.
Если будешь мне писать, расскажи, пожалуйста, что-нибудь о японском бейсболе. И скажи своим японским друзьям, что «Шонэн найф» – это группа на века, что их еще ждет мировая слава.
Прочитав письмо, я долго-долго сидела на татами. Сердце колотилось, как барабан. Моя жизнь замкнулась в этом городе, в этом доме. У меня не было машины, даже водительского удостоверения. Япония – это узкая полоса островов в самом углу Тихого океана. А остров, на котором жила я, Сикоку, отделен от остальных – от огромных многонациональных городов Хонсю, где ключом бьет жизнь, где мимо Фудзиямы проносятся высокоскоростные поезда. С современным миром Сикоку не соединял даже мост.
Местные жители принимали эту изолированность как должное, но я-то приехала сюда, чтобы расширить границы моего мира, а не сузить их. Я искала свободы, а превратилась в окусан – женщину, принадлежащую дому.
Так меня называли коммивояжеры, когда стучали в нашу дверь: «Окусан! Жена!» А иногда даже: «Мать!» Неужели так пройдет вся моя жизнь? Я точно знала, что это имя мне не подходит. Но только не знала, какое подходит.
Я держала в руках письмо, и на секунду мне показалось, что это – мой билет. Но, перечитав его несколько раз, я все-таки не обнаружила там никакого, даже сильно завуалированного, приглашения. Если я куда-либо отправлюсь, это будет только мое решение.
Несколько недель я ждала. Выписала из календаря наиболее благоприятные дни и выбрала из них один. Когда Юсукэ был на работе, а окасан на занятии по икебане, я собрала сумку для Кея, сумку для себя и сняла номер в гостинице. Признаю, что не планировала далеко вперед. Я собиралась снять где-нибудь квартиру и устроиться преподавать английский язык или изобразительное искусство. А Кей виделся бы с отцом по выходным.