Страница 13 из 51
И я с радостью слушалась его. В те дни, когда все только начиналось, я прислушивалась к жужжанию насекомых, чириканью птиц, тихому плеску воды, шелесту листьев и травы; все эти звуки сливались в убаюкивающую летнюю мелодию, а его руки нежно гладили меня, заставляя улыбаться от удовольствия. Он ерошил мои волосы, легко прикасался к каждому позвонку, едва заметно массировал шею и ласково гладил мои щеки.
Неподалеку от нас резвились малыши: мордочки перемазаны в сладостях, специальные детские вожжи не подпускают их близко к воде, — а я старалась прижаться к нему еще теснее, наслаждаясь незнакомым прежде чувством безопасности и ласковой заботы.
В один из таких жарких летних дней, когда женщины забрали детей с собой в город, он в первый раз меня поцеловал. Я сидела, обхватив руками колени, и пристально вглядывалась в темную воду пруда, надеясь увидеть что-нибудь интересное.
— Марианна, ты знаешь, как целуются феи? — спросил он.
Я смущенно хихикнула, как обычно хихикают маленькие девочки, когда взрослые задают им неожиданные вопросы, подобные этому.
— Нет, не знаю…
— Тогда закрой глаза, я тебе покажу.
Я почувствовала, как он легко прикоснулся ресницами к моей щеке, открыла глаза и увидела, что он улыбается, блестя зубами.
Потом он приобнял меня за плечи и притянул к себе, откинувшись на траву.
— А ты знаешь, что такое взрослый поцелуй?
Я покачала головой.
— Хочешь, покажу тебе? — предложил он и, проведя рукой по моим волосам, взял меня пальцами за подбородок.
Я непонимающе мигнула: его лицо приближалось к моему, становясь все больше и больше. Вот оно уже нависло над моим, скрыв от меня солнечный свет, но это уже не было лицо человека, которого я хорошо знала, — нет, передо мной был какой-то незнакомец, и мне стало страшно, очень страшно.
Что было дальше? Его рот гораздо больше моего, и он засосал мои губы, одной рукой удерживая голову и не позволяя отвернуться, а другая тем временем скользила вдоль моего позвоночника. Он стиснул мою попу, а потом прижал меня еще сильнее, лишая возможности отодвинуться. Он всей тяжестью навалился на мое хрупкое тело. Его язык раздвинул мои зубы и протолкнулся мне в рот; я почувствовала, как по подбородку течет слюна.
Мне тяжело, я не могу дышать, воздуха не хватает, я начинаю брыкаться, в панике пытаясь освободиться…
И он, уловив в моих действиях не только страх, но и зачатки отвращения, внезапно отстранился. Сел и вытер рот тыльной стороной ладони.
Я почувствовала, что сейчас заплачу. Заметив мои слезы, он ласково погладил меня по щеке:
— Марианна, разве тебе не понравилось? Этот поцелуй значит, что ты очень много значишь для меня. Ты особенная девочка, Марианна. Ты ведь хочешь быть особенной?
Мягкость руки, поглаживающей меня по голове, исходящее от нее успокаивающее тепло, привычные интонации — и я забыла о том, как страшно мне было, я думала только о том, что его голос и его руки — самое важное в этом мире.
— Да, — ответила я, но мы оба знали, что это ответ на второй вопрос, а не на первый.
В тот день была пересечена грань, был сделан первый шаг: его дружба начала сменяться иным, темным чувством. Тепло его рук, его ласковый голос успокоили меня, желание, чтобы обо мне заботились, заглушило разум — и я не думала о том, что ждет меня впереди.
Глава четырнадцатая
Я выросла в семье, где книг почти не было, так что с печатным словом у меня отношения не складывались. Но когда мне исполнилось семь лет, учительница принесла в класс книгу Беатрис Поттер «Кролик Питер» и показала нам несколько иллюстраций перед тем, как прочитать о его приключениях. Я была очарована. С картинок на меня смотрели милые существа, одетые в викторианские наряды; фантазия автора создала целый мир, населенный разумными животными, — и волшебство этого мира меня покорило. Первый раз в жизни я с жадностью ловила каждое слово учительницы, с открытым ртом слушая о веселых проделках Питера и его семьи. Первый раз в жизни история не проскальзывала мимо моих ушей набором бессмысленных фраз, а доставляла настоящее удовольствие.
Потом учительница читала нам другие книги Беатрис Поттер; на картинках были танцующие лягушки, говорящие утки, белки-хлопотуньи и деловитые ежики, то есть почти все животные, которых я летом видела на лугу или возле пруда.
Может, с чтением у меня и возникали трудности, но в редкие моменты спокойствия я отпускала свое воображение на волю и сочиняла собственную сказку.
Ее героями были пушистые серые мышки, которые жили не у корней старой ели, как семья Питера, а за плинтусами нашего дома; летом они уходили в поля золотой кукурузы. У каждой было свое имя. Кроликов Беатрис Поттер звали Мопси, Флопси, Хвостик и Питер, а моих мышек — Милли, Мейзи, Пискун и Джим. Я не умела рисовать, как Беатрис, но в своем воображении наряжала своих героев в современную одежду. Я сочиняла истории об их жизни: маленькие мышки ходили в школу, папа-мышь — на работу, а мама-мышка каждый день пекла пирожки.
Как-то я попробовала рассказать о мышином семействе маме, но в ответ услышала что-то про «проклятых грызунов» и «мышеловку», поэтому решила — лучше поделюсь с куклами.
Рассадив на земле своих тряпичных кукол и красавицу Белинду, я наливала в чашечки лютиков воображаемый чай и угощала их камешками, которые были вместо пирогов. Куклы слушали мои сказки и смотрели, как из ниток и шерсти я вяжу им шарфики.
До того как в моей жизни появился мужчина из соседнего дома, мне некому было довериться, кроме кукол, но прошло немного времени — и вот уже мы сидели у пруда вдвоем, и я делилась историями о жизни серого семейства с ним.
Он слушал с заметным интересом и хвалил меня за богатое воображение. Он говорил, что я должна обязательно записать свои сказки, когда вырасту. Воодушевленная такой поддержкой, я постоянно искала, чем бы еще заинтересовать моего благодарного слушателя.
На ферме, где работал отец, был полуразвалившийся одноэтажный дом, внутри него хранился всякий инвентарь, а под крышей вило гнезда уже не первое поколение птиц. Когда-то в этом доме жила семья, обрабатывавшая землю задолго до появления большого хозяйства. После переезда я задавала множество вопросов и отцу, и владельцу фермы, и нашему соседу о том, что было здесь раньше. Иногда они рассказывали мне, какой была жизнь до моего рождения.
Однажды я вызвалась собирать яйца в курятнике, но, очутившись на территории фермы, тут же отправилась исследовать старый дом.
Первым, что бросилось в глаза, было огромное, темно-желтое с черными и серыми полосками пятно на стене. Оно начиналось где-то посередине и доходило почти до потолочных балок. Я знала, что когда-то на этом месте стояла кухонная плита, которую нужно было топить дровами. Нетрудно было представить, как семья готовила на ней ужин, а потом открывала заслонку, чтобы согреть комнату.
Из полуразрушенного дома я каждый раз уносила новые истории о людях, которых никогда не видела. В моем воображении жили темноволосая женщина, двое мальчишек моего возраста и мужчина, никогда не бросавший семью ради походов в паб. Они вместе ужинали за большим столом, и теплый огонек масляной лампы освещал их уютное жилище.
Сосед сказал мне как-то, что в далекие времена жизнь была куда тяжелее, чем сейчас, — люди работали почти круглый год, отдыхать разрешалось только по воскресеньям и на Рождество.
Зная об этом, я заставляла свою выдуманную семью трудиться в поте лица шесть дней в неделю, зато в выходной они надевали лучшую одежду и отправлялись в церковь на повозке, запряженной крепкими рабочими лошадками.
Я целиком уходила в свои мечты и не замечала, как летит время, а потом возвращалась домой, и мама ругала меня за то, что я неизвестно где пропадаю.
Наш сосед был единственным человеком, с кем я делилась историями о счастливом семействе, но я и представить не могла, как он может их использовать. Это выяснится только в конце летних каникул.