Страница 3 из 31
— Позвольте, — остановил его Гильберт. — Мы могли бы сделать так: мы «пробуждаем» вас через месяц, а потом опять погружаем вас в анабиоз на какое-угодно вам время!
— Отлично! — воскликнул обрадованный Лесли. — Я готов!
— Вы должны подписать ряд обязательств и заявлений о том, что вы по доброй воле подвергаете себя анабиозу и не имеете никаких претензий к нам в случае неблагоприятного исхода. Это только для формальности, но все же…
— Согласен, согласен на все! Вот вам моя рука! Сообщите, когда я вам буду нужен! — и обрадованный Лесли быстро вышел из конторы.
— Ну, что? Клюнуло? — повторил Карлсон свое любимое выражение, когда Лесли ушел, и хлопнул по плечу Гильберта.
Гильберт поморщился от этой фамильярности.
— Не совсем то, что нам нужно! Вот, если бы пару рабочих, которые раззвонили бы потом в шахтах.
— Будут и рабочие! Терпение, мой молодой друг, как говорит этот астроном!
— Можно войти? — в дверь конторы просунулась лохматая голова.
— Пожалуйста, прошу вас!
В контору вошел молодой человек в желтом клетчатом костюме. Сделав театральный жест широкополой шляпой, незнакомец отрекомендовался.
— Мерэ. Француз. Поэт.
И, не ожидая ответного приветствия, он, нараспев, начал:
— Замораживайте! Готов.
— Деньги даете сейчас или после пробуждения?
— После!
— Не согласен! Чорт его знает, воскресите ли вы меня. Деньги на бочку. Кутну в последний раз, а там делайте, что хотите!
Гильберта заинтересовал этот курьезный лохматый поэт.
— Я могу дать вам авансом пять фунтов стерлингов. Это устроит вас?
У поэта глаза сверкнули голодным блеском. Пять фунтов! Пять хороших английских фунтов! Человеку, который питался сонетами и триолетами!
— Конечно! Продал душу чорту и готов кровью подписать договор!
Когда поэт ушел, Карлсон набросился на Гильберта.
— Вы упрекаете меня в том, что я разоряю вас, а сами бросаете деньги на ветер. Зачем вы дали аванс? Не видите, что это за птица? Держу пари на пять фунтов, что он не вернется!
— Принимаю! Посмотрим! Однако, сегодня счастливый день! Смотрите, еще кто-то!
В контору входил изящно одетый молодой человек.
— Позвольте представиться: Лесли!
— Еще один Лесли! Неужели все Лесли питают склонность к анабиозу? — воскликнул Карлсон.
Лесли улыбнулся.
— Я не ошибся. Значит, дядюшка уже был. Я — Артур Лесли. Мой дядя, Эдуард Лесли, профессор астрономии, сообщил мне прискорбную весть о том, что хочет подвергнуть себя опыту анабиоза…
— А я полагал, что вы сами не прочь испытать на себе этот интересный опыт! Подумайте, ведь вы станете одним из самых модных людей в Лондоне! — закидывал удочку Карлсон.
Но на этот раз рыба не клевала.
— Я не нуждаюсь прибегать к столь экстравагантным способам популярности, — с скромной гордостью проговорил молодой человек.
— В таком случае, вы опасаетесь за дядюшку? Совершенно напрасно! Его жизнь не подвергается ни малейшей опасности!
— Неужели? — с большим интересом осведомился Артур Лесли.
— Можете быть спокойны!
— Никакой опасности! — тихо проговорил Лесли, и Карлсону послышалось, что еще тише Лесли добавил: «Очень жаль». — А нельзя ли отговорить дядю от этого опыта? Ведь он туберкулезный и при слабости его здоровья едва ли он годен для опыта! Вы рискуете и только можете скомпрометировать ваше дело!
— Мы настолько уверены в успехе, что не видим никакого риска!
— Послушайте! Я заплачу вам. Хорошо заплачу, если вы откажетесь от дядюшки, как об'екта вашего опыта!
— Мы не идем на подкуп, — вмешался в разговор Гильберт. — Но если вы скажете причину, то, может быть, мы и пойдем вам навстречу!
— Причину? Э-э… она столь щекотливого свойства…
— Мы умеем молчать!
— Как это ни неприятно, но я должен быть откровенным… Видите ли, мой дядюшка богат, страшно богат. А я… я его единственный наследник. Дядюшка безнадежно болен. Врачи говорят, что его дни сочтены. Быть может, только несколько месяцев отделяют меня от богатства. Это как нельзя более кстати: я имею невесту. И в этот самый момент ему попадается ваше об'явление, и он решается подвергнуть себя анабиозу и уснуть чуть ли не на сто лет, пробуждаясь от времени до времени только для того, чтобы посмотреть на какие-то падающие звезды! Войдите в мое положение! Ведь не может же суд утвердить меня в правах наследства, пока дядюшка будет в анабиозе!
— Конечно, нет!
— Вот видите! Но тогда — прощай наследство! Его получат мои пра-пра-пра-правнуки!
— Мы можем «заморозить» и вас вместе с вашим дядюшкой. И вы будете лежать мумией до получения наследства.
— Благодарю вас! Этак рискнешь пролежать до скончания мира! Итак, вы не отказываетесь иметь дело с дядюшкой?
— Было бы странно с нашей стороны отказываться после того, как мы сами опубликовали об'явление о вызове охотника,
— Ваше последнее слово?
— Последнее слово!
— Тем хуже для вас! — и, хлопнув дверью, Артур Лесли вышел из конторы.
III. Неутешный племянник.
Первый опыт анабиоза человека решено было произвести в самом Лондоне, в специально нанятом помещении, публично. Широкая реклама привлекла в огромный белый зал многочисленных зрителей. Несмотря на то, что зал был переполнен, в нем искусственно поддерживали температуру ниже нуля. Для того, чтобы не производить неприятного впечатления на публику, операцию вливания в кровь человека особого состава для придания ей свойств крови холоднокровных животных, решили производить в особой комнате, куда могли иметь доступ только родные и друзья лиц, подвергавшихся опыту.
Эдуард Лесли явился, по своему обыкновению, с астрономической точностью, минута в минуту, ровно в двенадцать часов дня. Карлсон испугался увидав его, — до того астроном осунулся. Лихорадочный румянец покрывал его щеки. При каждом вздохе кадык судорожно двигался на тонкой шее, а на платке, который профессор подносил ко рту во время приступов кашля, Карлсон заметил капли крови.
«Плохое начало», думал Карлсон, ведя астронома под руку в отдельную комнату.
Вслед за Эдуардом Лесли шел его племянник с лицом убитого горем родственника, провожающего на кладбище любимого дядюшку.
Толпа жадно разглядывала астронома. Щелкали фотографические аппараты репортеров газет.
За Лесли закрылась дверь кабинета. И публика в нетерпеливом ожидании, стала осматривать «эшафоты», как назвал кто-то стоявшие высоко посреди зала приспособления для анабиоза.
Эти «эшафоты» напоминали громадные аквариумы с двойными стеклянными стенами. Это были два стеклянные ящика, вложенные один в другой. Меньший по размерам ящик служил для помещения человека, а между стенками обоих ящиков находилось приспособление для охлаждения температуры.
Один «эшафот» предназначался для Лесли, другой — для Мерэ, который, с поэтической неточностью опоздал.