Страница 6 из 50
— Э!… А крапива?! Давай лучше здесь наберем, там она жухлая какая-то.
Оба повернулись и направились прямо к тому месту, где сидел директор. Данила Акимович внутренне съежился. Ведь одно дело — эффектно, в нужный момент появиться перед ребятами, и совсем другое — предстать перед ними сидящим в кустах именно сейчас, а потом объяснять им, зачем он сюда забрался. Однако эти двое были слишком заняты своим делом и ничего не заметили.
— Ой!… Кусается!… — тихо сказала Зырянова.
— А ты ее под самый низ бери, у самого корня, потом в газетку. На, держи! Вот так ее оберни. — Иванов достал из своего узла газету, оторвал от нее кусок и передал Зыряновой.
Только они покончили с этим, как на тропинке, тоже со стороны Кедровой, появился Оганесян. Иванов с Зыряновой посоветовали ему, как и они, вооружиться крапивой, и он тоже был снабжен клочком газеты. Когда все трое вернулись на тропинку, Зырянова сказала:
— А вон еще наши идут.
И правда, со стороны улицы Кирова появились еще трое. Одного из них Данила Акимович сразу узнал — это был эвенк Гриша Иннокентьев, а двоих он хоть и встречал много раз, но не знал по фамилии.
Иванов, Оганесян и Зырянова двинулись было навстречу пришедшим, но Иванов вдруг снова остановился:
— Э!… А вдруг у них репетиция раньше закончится! Вдруг она уже теперь сюда идет!
— Ой, и правда! — пискнула Томка Зырянова и исчезла из поля зрения директора. Тот понял, что она подбежала к пролому в заборе и обозревает Кедровую улицу, на которой метрах в двухстах находился Дом культуры. Через несколько секунд она вернулась.
— Никого! Давайте я тут останусь наблюдать. Я знаете какая зоркая, папа говорит — у меня глаза, как у ястреба.
— Валяй, — согласился Иванов. — Только ты замаскируйся сперва, чтобы потом не суетиться.
Томка развернула узел, который держала под мышкой. Оказалось, что это старый мужской пиджак. Он был такой огромный, что, когда Зырянова надела его на себя, и шея и грудь ее оказались совершенно открытыми, а сам пиджак не мог удержаться на ее узеньких плечах. Кроме того, Зырянова не могла самостоятельно застегнуть пуговицы на нем, потому что рукава свисали на четверть метра ниже ее рук.
— Не могла чего-нибудь поменьше достать? — проворчал Иванов.
— Ничего, Вань, мы сейчас уладим, — примирительно сказал Оганесян. Он вытянул ремень из петель на потрепанных брюках (они хорошо держались и без ремня) и шагнул к Зыряновой. — Запахнись как следует.
Зырянова запахнула пиджак, и одна его пола оказалась у нее на спине. Оганесян опоясал ее своим ремнем, потом оба мальчишки закатали рукава пиджака, чтобы Томка могла держать крапиву. Платье Зыряновой оказалось короче пиджака, так что из-под него были видны лишь тонкие ноги в синих носках и полу кед ах.
— Надо было брюки какие надеть, — снова проворчал Иванов. — Теперь Мокеева догадается, что ты девчонка. Да еще по росту поймет, кто ты такая.
Зырянова не успела ответить, потому что со стороны улицы Кедровой появились еще четверо: Нюша Морозова, которая ревела у директора в кабинете, хладнокровный красивый блондинчик Игорь Цветов и девочка с мальчишкой, фамилий которых директор не знал. Иванов с Оганесяном устремились к бане, а Томка снова исчезла из поля зрения директора, заняв свой пост у пролома.
«Так! Ровно десять. Десять на одну, — сказал про себя директор. — И все писаки тут… Как видно, это самое ядро у них, самые заводилы. И еще девчонки тут!»
Он подумал было о том, что в его школьные годы девочки были другими, но тут же вспомнил, как здорово его однажды отлупили две представительницы слабого пола, с которыми он учился в третьем классе, вспомнил и пришел к мысли о том, что молодежь, и дети в том числе, не так уж сильно меняются со временем, как думают взрослые люди и особенно старики. Просто с возрастом у людей меняется отношение к молодежи. Как и раньше, так и теперь среди ребят есть умные и дураки, есть подлецы и рыцари, есть любознательные и ко всему равнодушные.
Между тем заговорщики продолжали топтаться между кочегаркой и стеной бани, не переодеваясь, не прячась, явно рассчитывая на бдительность Зыряновой. Как видно, главную роль играл среди них толстый Ванька Иванов, который протягивал руку то в сторону бани, то в сторону кочегарки, давая какие-то руководящие указания.
Как-то неожиданно для себя директор заметил, что солнце уже зашло. Впрочем, сумерки были светлые, ведь приближалась пора белых ночей. Заговорщики уже не суетились, не жестикулировали, а стояли почти неподвижно, глядя в сторону Кедровой улицы. И вдруг директор увидел, как по тропинке понеслась Томка, хрипло повторяя:
— Идет! Приближается! Идет!
Томкин хрип мог расслышать только директор, но заговорщики и так поняли, что к чему. Одни бросились в кочегарку, другие полезли в обгоревшие оконные проемы бани. Вскоре и Томка нырнула в кочегарку.
Зырянова хвасталась остротой своего зрения, однако не сразу распознала Мокееву, и та появилась гораздо раньше, чем ожидал директор. На Луизе были джинсы, сверху, несмотря на очень теплый для сибирского мая вечер, Мокеева надела синтетическую, под кожу, куртку, на голову — зимнюю шапку-ушанку, а на руки — варежки. В левой руке у нее болталась пустая сумка для продуктов (в ней, как видно, Луиза спрятала до времени свои доспехи), в правой руке она держала недлинную, но увесистую дубинку, пряча ее за спиной. Небольшого роста, но коренастенькая, она шла медленно, все время оглядываясь вправо, влево и назад, так что директор мог временами видеть ее широкую решительную физиономию со втянутыми внутрь губами и большими настороженными глазами.
«Смелая девчонка!» — с уважением подумал директор. Он откинул капюшон, натянул на голову вынутый из кармана чулок и снова закрыл ее капюшоном. Тут ему пришло в голову тоже сорвать несколько стеблей крапивы, а когда он сделал это, до него донесся звонкий голос Луизы:
— Только тронь!… Только тронь!… Ну, подходите! Ну, только тронь!…
Выбравшись из зарослей, директор увидел, что Мокеева уже окружена непонятными фигурками без лиц, что она вертится на одном месте, размахивая дубинкой и повторяя свое приглашение «подходить». В следующий момент он увидел, что туда же бежит Федор Болиславович в длинном дождевике, с кепкой на голове и с лицом, затянутым чулком. Увидел и тоже побежал туда. Оба прибыли на театр военных действий почти одновременно.
— Ы-ыить!… — сказал завхоз страшным голосом. — Вот мы вас всех сейчас!
— Так! Попались! — в тон ему пробасил директор. Оцепеневшие заговорщики выглядели живописно. Голова у каждого была затянута чулком, зато в костюмах царило великое разнообразие. Один надел на себя пестрое девчоночье платье (очевидно, старшей сестры), из-под которого виднелись брюки, другой был в полосатой матросской тельняшке, болтавшейся ниже колен, третий нарядился в старую мужскую рубаху, бывшую когда-то белой…
Глава VII
Всеобщее молчание длилось так долго, что директор счел нужным разрядить обстановку. Он откинул капюшон и сдернул с головы чулок. То же самое сделал и Федор Болиславович. Эти действия педагогов вызвали обратный эффект: оцепеневшие фигуры оцепенели еще больше, только одна Луиза стянула с себя шапку-ушанку и стала обмахивать ею взмокшую, с куцыми косичками голову.
— Так! — приглаживая растрепанные чулком волосы, заговорил Данила Акимович. — Маски вы можете не снимать, меня ваши личности не интересуют, а вот штаны снимайте! Снимайте, снимайте штаны, и я вас сейчас крапивой, как вы Мокееву хотели. Ну, что вы стоите?! Снимайте штаны!
И еще несколько секунд продлилось молчание. Потом одна из масок поднесла ладошку тыльной стороной к губам, и оттуда послышалось:
— Хи-хи!
— Хи-хи-хи! — донеслось из-под черного чулка, владелец которого был одет в женское платье.