Наследие звезд

— Робот? Роботы? А, да, знаю. Я видел кожухи мозгов, но не живого робота. Значит, ты робот?

— Меня зовут Ролло. Я последний из роботов. Хотя если я не найду медведя…

— А меня зовут Эзра, — сказал старик. — Я старый бродяга. Брожу взад и вперед, разговариваю с соседями, когда нахожу их. Это прекрасная полоска подсолнечников, группа кустов роз, даже трава, хотя трава мало что может сообщить…

— Дедушка, надень мокасины, — сказала Элин.

— Сейчас. Я совсем забыл о них. И мы должны идти. — Он сунул ноги в бесформенные, изношенные мокасины. — Не в первый уж раз я слышу об этих странных растениях на западе. Когда услышал впервые, много лет тому назад, то просто удивился. А вот сейчас, на старости лет, хочу проверить эти слухи. Если я этого не сделаю, может, никто не сумеет. Я всюду расспрашивал и знаю, что никто не умеет разговаривать с растениями.

— И теперь ты ищешь эти легендарные растения, — сказала Мэг.

— Не знаю, найду ли, — кивнул он, — но мы идем на запад, и я расспрашиваю по дороге. Мое племя было против того, чтобы мы ушли. Кричали, что это глупость. Все, что мы найдем, только смерть. Некогда они увидели, что мы твердо решили уйти, они посоветовали нам взять с собой охрану, отряд всадников, которые не станут вмешиваться, а будут лишь сопровождать нас на расстоянии, чтобы защитить в случае необходимости. Мы отказались. Люди с добрым сердцем могут идти куда угодно, их не ждет опасность.

— Ваши люди? — спросила Мэг.

— Племя, живущее в прериях к востоку, в более доброй земле, чем эта. Нам предлагали лошадей я припасы, но мы ничего не взяли. Легче найти то, что мы ищем, налегке.

— Чем же вы питаетесь? — спросил Кашинг.

— С извинениями перед нашими друзьями и соседями мы выкапываем корни и срываем плоды. Я уверен, друзья растения понимают нашу нужду и не таят на нас зла. Я пытался объяснить им это, и хотя они и не совсем поняли, не было ни осуждения, ни ужаса.

— Ты говоришь, вы идете на запад?

— Да, мы ищем эти странные растения на западе.

— Мы тоже идем на запад, — сказал Кашинг, добавив: — Может, мы ищем разные вещи, но твои слова наводят меня на мысль, что они находятся в одном месте. Может, вы пойдете с нами? Или хотите идти одни?

— Мне кажется, нам лучше идти вместе. Вы ясные и простые люди, в вас нет зла… Но при одном условии…

— Каком же?

— В пути я иногда буду останавливаться, чтобы поговорить с нашими друзьями и соседями.

15

К западу от реки местность начала повышаться.

С того места, где он стоял, Кашинг видел внизу узкую полоску реки, гладкую шелковую ленту, похожую и на змею, и на горного льва. Река была отсюда совершенно другой, не такой, к которой они привыкли за те дни, что отдыхали на ее берегу, готовясь к последней части пути. Будет ли это действительно последней частью? Вблизи река выглядела драчливым, хриплым, задиристым буяном, пробивающим себе путь по земле. Странно, подумал Кашинг, как различаются реки — мощное торжественное течение нижней Миссисипи; бормочущий поток Миннесоты; и вот ярость Миссури.

Ролло разжег вечерний костер в овраге, уходящем вниз, выбрав место, где у них будет защита от ветра, рвущегося с просторов прерий. Глядя на запад, в сторону от реки, можно было увидеть продолжающийся подъем, земля поднималась складками, переходя в темную разорванную линию на фоне неба. Еще один день, подумал Кашинг, и они достигнут высокогорья. Путешествие заняло гораздо больше времени, чем он рассчитывал. Если бы он шел один, он уже давно был бы там. Впрочем, один он мог бы и не узнать, куда идти. Он некоторое время размышлял над странным стечением обстоятельств, которые привели его к встрече с Ролло, в чьей памяти застряло упоминание о Громовом холме; потом находка карты, показавшей, где находится этот Громовой холм. Путешествуя в одиночку, он мог бы не найти ни Ролло, ни карты.

Продвижение вперед замедлилось после того, как к ним присоединились старик с внучкой. Эзра часто останавливался, выкапывал ямы и начинал разговор с зарослью кактусов или фиалок. Кашинг, стоя рядом, много раз подавлял желание пнуть старого глупца или просто уйти от него. Но, несмотря на все это, старик ему нравился. Он был умен, и мудрость его распространялась на все, за исключением его странной навязчивой идеи. По вечерам у костра он рассказывал о старых временах, когда он был великим охотником и воином, заседал в совете с другими, старшими членами племени и лишь постепенно осознал, что он обладает необычной способностью общения с растительной жизнью. Когда это стало известно в племени, его положение постепенно изменилось, и в конце концов в глазах соплеменников он стал мудрецом, одаренным больше обычных людей. Очевидно, хотя он и не говорил об этом, мысль уйти для разговоров с цветами и растениями тоже созревала в нем медленно, пока ему не стало ясно, что он обязан выполнить свою миссию, и идти он должен не с пышностью и великолепием, которыми с радостью окружило бы его племя, а в одиночестве, если не считать его странной внучки.

— Она часть меня, — говорил старик. — Не могу объяснить вам, но между нами существует бесславное взаимопонимание, его невозможно описать.

И когда он говорил о ней или о другом, она сидела у лагерного костра вместе с остальными, расслабившись, в покое, сложив руки на колени, низко склонив голову, как бы в молитве; иногда она поднимала голову, и тогда создавалось впечатление, что она смотрит не во тьму, а в другой мир, в другое время и место. В пути она двигалась легко; временами казалось, она не идет, а плывет, серьезная и грациозная — странное воплощение человечности, не похожее ни на что. Она редко говорила. А когда говорила, то обращалась обычно к деду. Не то чтобы она игнорировала остальных, просто она не испытывала необходимости говорить с ними. Слова ее были ясными и четкими, она произносила их правильно, не прибегала к жаргону, не бормотала, как умственно отсталые, и они часто думали, кто же она на самом деле.

Мэг часто бывала с ней или она с Мэг. Глядя, как они идут или сидят рядом, Кашинг часто пытался понять кто же из них первым потянулся к другому. И не мог этого решить; как будто естественный магнетизм притягивал их друг к другу, как будто они обладали чем-то общим, что заставляло их держаться вместе. Впрочем, их всегда разделяло расстояние. Мэг изредка обращалась к Элин. Элин, со своей стороны, говорила с Мэг не чаще, чем с другими.

— Она живет в себе, — сказал однажды Кашинг.

— Нет, — возразила Мэг, — она живет вне себя. Далеко вне себя…

Добравшись до реки, они разбили лагерь в роще на берегу, который вздымался на сто футов над водой, — прекрасное место после долгого пути по выжженной прерии. Здесь они отдыхали неделю. В зарослях, что шли вдоль реки, попадались олени, низины кишели куропатками и утками, резвившимися в маленьких прудах. В реке было много рыбы. Путники отъедались после голодного пути.

Эзра установил контакт с большим дубом, пережившим много сезонов, и стоял по целым часам, глядя на дерево, а шелест листьев как бы отвечал ему. Элин обычно сидела поблизости от него, скрестив ноги, натянув на голову капюшон и сложив руки на коленях. Иногда Дрожащая Змея покидала Ролло и танцевала вокруг Элин. Она не обращала на Змею никакого внимания. Иногда Попутчики, эти радужные тени, собирались кружком вокруг нее, как волки, подстерегающие добычу, но и на них она обращала не больше внимания, чем на Дрожащую Змею. Наблюдая за ней, Кашинг неожиданно подумал, что она не обращает на них внимания, потому что поняла их суть и выбросила из своих мыслей. Ролло охотился на гризли, и несколько раз Кашинг отправлялся с ним. Но гризли не было, вообще не было никаких медведей.

— Жир почти кончился, — плакался Ролло. — Я начинаю скрипеть. Пытаясь сберечь жир, я употребляю его меньше, чем нужно.

— Я убил жирного оленя, — сказал Кашинг.

— Сало! — воскликнул робот. — Сало мне не нужно.