Страница 3 из 7
У них, однако, не было времени рассмотреть здание подробнее — стража гнала их вперед. Они медленно спустились по склону и, подталкиваемые людьми будущего, прошли под одной из грандиозных арок на арену.
Со всех сторон вздымались ряд за рядом трибуны, рассчитанные на тысячи зрителей. По другую сторону арены, под трибунами, располагался ряд стальных клеток.
Стража подгоняла исследователей вперед.
— Похоже, нас посадят в клетку, — заметил Билл.
Человек с торчащим зубом расхохотался, точно услыхал хорошую шутку.
— Ненадолго, — пообещал он.
Приблизившись, исследователи заметили, что часть клеток занята. В некоторых люди цеплялись за решетки, наблюдая, как конвой бредет по песчаной арене. Обитатели других сидели неподвижно, без малейшего интереса глядя на новоприбывших. Многие, судя по их виду, находились здесь уже давно.
Подойдя к одной из камер, они остановились. Один из людей будущего отпер дверь огромным ключом и распахнул; заскрипели ржавые петли. Грубо схватив пленников, стража освободила им руки и швырнула в камеру. Дверь затворилась с глухим звоном, скрежетнул в замке ключ.
Исследователи поднялись из грязи и отбросов, покрывавших пол клетки, и, сидя на корточках, беспомощно наблюдали, как люди будущего уходят через арену, к арке, через которую они вошли.
— Похоже, мы влипли, — констатировал Билл.
Харл вытряхнул из кармана пачку сигарет.
— Закуривай, — предложил он хмуро.
Они закурили. Дымок от табака, выращенного в 1935 году, выплывал из камеры, струясь над руинами Денвера, озаренными умирающим солнцем.
Раздавив окурок в песке, Харл принялся тщательно исследовать их тюрьму. Билл присоединился к нему. Они осмотрели стены дюйм за дюймом, но без успеха. С трех сторон их окружала неприступная каменная кладка, железные ворота не обнаруживали и признака слабины. Исследователи вновь уселись на корточки.
Харл глянул на часы.
— Мы шесть часов как сели, — заметил он, — но, судя по теням, еще утро. А ведь когда мы заходили на посадку, солнце уже взошло.
— Дни стали длиннее, чем в 1935-м, — объяснил Билл. — Земля вращается медленнее. В нынешних сутках, должно быть, не меньше сорока восьми часов.
— Тише, — прошипел Харл.
До них донесся гул голосов. Исследователи прислушались — людские крики и скрежет стали. Шум исходил откуда-то справа и приближался.
— Если бы нам только оставили револьверы, — простонал Харл.
Гул доносился уже со всех сторон.
— Это пленники, — выдохнул Билл. — Их, наверное, кормят или еще что-то.
Он оказался прав. К их клетке подошел старик. Он был сутул; седая борода скрывала тощую грудь, длинные волосы величественно рассыпались по плечам. В руках он нес кувшин объемом примерно с галлон и огромный каравай хлеба.
Но внимание Билла и Харла привлекли не хлеб и не кувшин. За набедренную повязку старика рядом со связкой ключей были заткнуты два револьвера 45-го калибра.
Старик поставил кувшин и хлеб на землю, поискал в связке ключей, выбрал один и, открыв окошко внизу железных ворот, осторожно пропихнул провизию внутрь клетки.
Двое исследователей переглянулись. Им в головы пришла одна и та же мысль — пока старик стоит рядом с решеткой, его легко схватить. А с револьверами они получат шанс добраться до самолета. Но старик вытащил револьверы из набедренной повязки. Затаив дыхание, путешественники во времени смотрели, как он укладывает их рядом с хлебом и кувшином.
— Приказ Голан-Кирта, — пробормотал он. — Он сам прибудет на игры. Он приказал вернуть вам оружие — так игры станут интереснее.
— Интереснее, как же, — хохотнул Харл, покачиваясь на носках. Жители будущего, не имевшие, по-видимому, никакого оружия, явно недооценивали смертоносность револьверов.
— Голан-Кирт? — переспросил Билл негромко.
Только сейчас старик обратил на него внимание.
— Да, — ответил он. — Разве не знаете вы о Голан-Кирте, о Том-кто-явился-из-космоса?
— Нет, — сказал Билл.
— Неужто вы и впрямь то, о чем болтают? — спросил старик.
— Что ты слышал о нас?
— Что вы прибыли из времени, на огромной машине.
— Это правда, — вмешался Харл. — Мы из двадцатого века.
Старик медленно помотал головой:
— Я не знаю ни о каком двадцатом веке.
— Откуда ж тебе знать? — усмехнулся Харл. — Он кончился, наверное, с миллион лет назад.
Старик вновь покачал головой.
— Годы? — спросил он. — Что такое годы?
Харл со свистом втянул в себя воздух.
— Год, — объяснил он, — это мера времени.
— Время неизмеримо, — безапелляционно объявил старик.
— Но мы в двадцатом веке измеряли его, — возразил Харл.
— Человек, который воображает, что может измерить время, — глупец. — Старик был тверд.
Харл протянул ему руку, показывая часы на запястье.
— Это, — заявил он, — измеряет время.
Старик едва глянул на хронометр.
— Этот глупый механизм, — сказал он, — не имеет ко времени никакого отношения.
Билл предостерегающе положил ладонь на плечо друга.
— Год, — медленно объяснил он, — это наше обозначение одного оборота Земли вокруг Солнца.
— Вот оно что, — вздохнул старик. — Почему же вы сразу так не сказали? Движение Земли ведь не связано со временем. Время полностью относительно.
— Мы пришли из эпохи, — сказал Билл, — когда мир был совсем иным. Не подскажешь ли, сколько раз с тех пор Земля обернулась вокруг Солнца?
— Как я могу сделать это, — спросил старик в ответ, — когда мы говорим, не понимая друг друга? Могу сказать лишь: с тех пор как явился из космоса Голан-Кирт, Земля совершила пять миллионов оборотов.
Пять миллионов оборотов! Пять миллионов лет! Пять миллионов лет после некоего события, которое само по себе могло произойти через многие миллионы лет после двадцатого века. По меньшей мере пять миллионов лет в будущем; возможно, намного больше! Счетчик времени ошибался — но до этой минуты путешественники и представления не имели насколько.
Двадцатый век. Слово поблекло, стало нереальным. В эпоху, когда солнце превратилось в кирпично-красный шар, а Денвер — в груду руин, двадцатый век стал всего лишь позабытым мгновением в великом марше времени, далеким, как тот позабытый миг, когда зверь обернулся человеком.
— Ваше солнце всегда было таким? — спросил Харл.
Старик покачал головой:
— Наши мудрецы говорят нам, что некогда солнце было таким горячим, что на него было больно смотреть. Они утверждают, что светило остывает и в будущем угаснет совсем. Конечно, — старик пожал плечами, — прежде чем это случится, все люди будут мертвы.
Старик захлопнул и запер окошко, собираясь уходить.
— Постой! — воскликнул Харл.
Старец обернулся к нему.
— Чего тебе еще? — зло пробурчал он себе в бороду.
— Садись, друг, — сказал Харл. — Мы хотим поговорить.
Старик заколебался, потом вновь повернулся к ним.
— Мы пришли из тех времен, когда солнце обжигало взор. Мы видели Денвер великим и славным городом. Мы видели, как на этих землях растет трава, поливаемая дождем, и там, где сейчас море, мы видели просторы равнин, — заговорил Харл.
Старик осел на землю по другую сторону решетки. Глаза его вспыхнули дикой радостью, костлявые руки вцепились в железные прутья.
— Вы видели молодость мира! — вскричал он. — Вы видели зеленую траву и падающий дождь. Ныне дождей почти нет.
— Мы видели все, о чем рассказываем, — подтвердил Харл. — Но мы хотели бы знать — почему с нами обошлись как с врагами? Мы пришли как друзья, в поисках друзей, хотя готовы были и к войне.
— О да, готовы к войне, — дрожащим голосом проговорил старик, не сводя глаз с револьверов. — Это могучее оружие. Мне рассказывали, что вы усеяли пески телами, прежде чем вас схватили.
— Но почему не отнестись к нам как к друзьям? — настаивал Харл.
— Здесь нет друзей, — прокашлял старик. — С тех пор как пришел Голан-Кирт, все сражаются против всех.
— Кто такой этот Голан-Кирт?